Пыль моря (СИ) - Волошин Константин

– Не может того быть! Дедушка не верит в это. Не может такой большой народ смириться кучке завоевателей.

– Милый дедушка сколько лет так говорит, а дела становятся всё хуже. Народ сломлен и запуган. Маньчжуры знают своё дело.

– Знали бы они это дело, если б наши же ваны не изменили. В этом всё дело! Проклятые изменники!

– Тин-линь, всё много сложнее. Ты внимательней слушай дедушку. Он не только мечтает, но и дело иногда говорит, а ты по молодости не улавливаешь главного.

– Да сколько же быть молодым?

– Чем дольше, тем лучше. Радуйся, что до старости далеко.

– Так не упрекай в этом!

– Не огорчайся, дорогой, это я от любви к тебе. Ты, да дедушка, и остались у меня. Да и мы у него тоже. Остальные только родственники – и больше ничего. Их надо уважать и почитать, но любить не обязательно. Но говорить об этом равносильно смерти. Так что держись.

– Страшно ты говоришь, но я с тобой не могу не согласиться. К великому сожалению.

– Очень правильно ты заметил, брат, – ответила Сяоли и опустила ресницы, теребя поясок. Затем вдруг, словно встрепенувшись, спросила:

– А что у тебя с твоим пленником? Чудной он какой-то. Громадный, и словно острый.

– Сам ещё точно не могу определить. Тянет меня сила неодолимая к нему. Дикое буйство в нём меня околдовало. Неуёмная жажда жизни.

– А что ж он теперь, смирился?

– Трудно сказать, но думаю, что нет. Да и меня он уважает, как я надеюсь. Чутьём чувствую. Надёжный человек. И хотелось мне иметь у себя преданного по-настоящему человека. На своих трудно положиться.

– Ты не прав. Своих тоже много преданных, но найти их труднее. Каждый скрывает свои мысли.

– Одни беседчики да цзячжан-староста. Да ещё добровольных соглядатаев сколько. Озверились люди. Ближнего готовы продать за несчастный лян. Каждый выслужиться перед маньчжурами хочет. Даже мысли читать обязаны каждого. Отчитываются в этом.

– Тут ты прав, но и хороших людях забывать не надо. Дедушка говорит, что их очень много. Мало ли было восстаний, и против старых и против новых хозяев. И про ванов ты точно подметил. Вот и не помогла наша знаменитая стена.

– Да что вспоминать! – Тин-линь горестно махнул рукой. – Времена Чжан Сянь-чжуна[1] давно прошли! Найдутся ли ещё такие, а?

– Никто этого сказать не может. На юге-то находятся. Может, и у нас найдутся. Надо мечтать, ну и что-то делать, – лукаво улыбнулась пухлыми губами Сяоли. – А всё же, для чего ты возишься со своим пленником? Не понять мне. Скажи честно.

– Хотел бы, да сам ещё не знаю. Мысли бродят, а ясности нет, и не видится мне ничего впереди. Дедушка тоже ободряет, но тоже ясности не вносит. Всё думаю, а придумать ничего не могу.

– Не огорчайся, братец. Всему своё время.

– Пойдём лучше к дедушке. Он всегда тебя с нетерпением ждёт.

– Да и тебя тоже.

– Я всегда при нём. Уже надоел ему, – со смехом ответил Тин-линь.

Дедушка Вэй-си блаженно улыбался, увидев входящих к нему в комнату внуков. Лицо его порозовело, длинные седые усы мелко затряслись в беззвучном смешке. Развёл руки.

– Дорогие мои внучата! Как я рад видеть вас да ещё вместе! Проходи, Сяоли, садись. Порадуй старика, расскажи новости. Мне ведь не часто приходится их слышать.

– Милый дедушка! – она нежно поцеловала розовую щёку старика и обняла за морщинистую шею.

– Ишь, стрекоза, – довольно молвил Вэй-си.

Дед умильно смотрел щёлочками на молодое красивое лицо, но постепенно выражение его глаз становилось строже.

– Ты опять про старое! – недовольно проговорила Сяоли. – Не надо дурных мыслей, деда. Всё хорошо, не трави себя.

– Да, да, внученька. Ты права. Не стоит бередить старое. Не воротить прежнего. Да и как пойдёшь против силы. Сомнут – и не заметишь.

– Вот и хорошо. Дедушка, как хочется поговорить с тобой по душам. Но редко удаётся это.

– Не я виноват в этом.

– Конечно не ты, любимый мой дедушка!

– Ну, а ты что скажешь, хунхуз[2]?

– Много хотелось бы, да мысли путаются. Не поймаю никак.

– Это от того, что не знаешь куда направить свои мысли. Большая цель нужна, и вера, а ты мечешься, и не находишь ни того ни другого.

– Сам чувствую, а толку не вижу.

– Захочешь, так увидишь. Смотреть зорче надо. Глаза-то не мои. Молод и должен увидеть. Но надо хотеть.

– Хороший мой дедушка! Подскажи и направь, дедушка!

-------------------

[1] Чжан Сянь-чжун по прозвищу Желтый тигр – предводитель крестьянского восстания в Китае во время последних лет империи Мин.

[2] Хунхуз – бандит.

Глава 9. Дедушка Вэй

Город в предпраздничной суете. Каждый дом расцвечен яркими и красочными фонариками из цветной бумаги, лентами, рисунками змей, драконов на дверях рисовали духов тигра. Запасались всевозможными материями и бумагой красного цвета для устрашения злых духов. На окнах и дверях появлялись изображения летучих мышей, и всегда их было пять. Они несли пять элементов счастья: удачу, почёт, долголетие, богатство, радость.

Лучшие писцы были заняты рисованием иероглифов с пожеланием счастья. Стены украшались рисунками рыб. Через улицы, засыпанные сугробами снега, протягивали верёвки, на них весело болтались красные ленты и цветы. Драконы вились кольцами и скалили зубы с красных же фонариков.

Мишка жадно смотрел на необычные приготовления к встрече нового года, а мысли витали в прошлом, когда он сам спешил домой на Бурею. Там он тоже предвкушал весёлые дни праздника нового года. Но то было благодатное время начала осени, а здесь праздновали начало весны. И хоть морозы стояли ещё жгучие, но в солнечные дни с кривых крыш звенела капель, а снег чуть заметно оседал. Детвора радовалась теплу и целыми днями гоняла в снегу свои нехитрые игры.

Тин-линь спешил разделаться со старыми долгами. Осенний набег на Амур сильно поправили денежное положение, поэтому не гоже нарушать обычай предков в канун знаменательного праздника. До наступления нового года надо обязательно рассчитаться с долгами.

Захватив Мишку, он обходил с полдюжины знакомых и, изощряясь в вежливости, вручал мешочки со звенящими лянами. Это были радостные встречи, и Мишка сам становился радостным и весёлым, глядя на смешные взаимные изъявления почтения и приветливые улыбки.

Мишкин мешок становился всё легче, пока в нём не осталось что-то лёгкое и мягкое. Догадался, что это были сохранившиеся со времён Амура серебристые шкурки соболя. Тин-линь берёг их для своей любимой сестры Сяоли.

Направились в центральную часть города, где жили маньчжурские нойоны. Мишка немного оробел, он побаивался приближаться к этой части города. Их обширный двор стоял у околицы, вдалеке от центра, и широко раскинулся у реки. Здесь же была другая жизнь. Высокие дома стояли тесно, но строились пышно и красиво, и уже сейчас цвели яркими красками.

Их остановил патруль маньчжурских солдат. Узнав, что идут поздравить семью Дарханя, провожали завистливыми взглядами. Лица оставались недовольны, ладони небрежно перекатывали несколько медных монеток.

Долго ждали, пока гостей впустили во двор. Сяоли выбежала навстречу и обняла брата. Взгляд испытующе вонзился в скромно стоящего в стороне Мишку:

– Это и есть твой богатырь?

– Он самый. Миш-ка.

– Какой же он громадный. И сильный, наверное?

– Как медведь в лесах Хэйлунцзяна. Я рад, что мне удалось уговорить Дарханя сохранить ему жизнь.

– Да, ты много, слишком много о нём рассказывал. Я таким его и представляла. Признаться, давно хотелось поглядеть на твоего пленника, – и Сяоли лукаво глянула в хмурое и недовольное лицо Мишки.

Мишке стало не по себе. Неловкость и досада, что его рассматривают, как какое-то чудище залила лицо румянцем. От этого он ещё больше смутился, и Сяоли, звонко засмеявшись, захлопала в ладоши от нахлынувшего на неё веселья. Но она подавила в себе волну радости и огляделась по сторонам. Не пристало так по-детски вести себя, да ещё в присутствии пленного и слуг.