Стихотворения 1906-1916 годов - Марина Цветаева

Мир так широк! Тебя в нем позабуду

Я может быть?

Вагонный мрак как будто давит плечи,

В окно струей вливается туман…

Мой дальний друг, пойми — все эти речи

Самообман!

Что новый край? Везде борьба со скукой,

Все тот же смех и блестки тех же звезд,

И там, как здесь, мне будет сладкой мукой

Твой тихий жест.

9 июня 1910

ЗЕЛЕНОЕ ОЖЕРЕЛЬЕ

Целый вечер играли и тешились мы ожерельем

Из зеленых, до дна отражающих взоры, камней.

Ты непрочную нить потянул слишком сильно,

И посыпались камни обильно,

При паденьи сверкая сильней.

Мы в тоске разошлись по своим неустроенным кельям.

Не одно ожерелье вокруг наших трепетных пальцев

Обовьется еще, отдавая нас новым огням.

Нам к сокровищам бездн все дороги открыты,

Наши жадные взоры не сыты,

И ко всем драгоценным камням

Направляем шаги мы с покорностью вечных скитальцев.

Пусть погибла виной одного из движений нежданных

Только раз в этом мире, лишь нам заблестевшая нить!

Пусть над пламенным прошлым холодные плиты!

Разве сможем мы те хризолиты

Придорожным стеклом заменить?

Нет, не надо замен! Нет, не надо подделок стеклянных!

«Наши души, не правда ль, еще не привыкли к разлуке…»

Наши души, не правда ль, еще не привыкли к разлуке?

Все друг друга зовут трепетанием блещущих крыл!

Кто-то высший развел эти нежно-сплетенные руки,

Но о помнящих душах забыл.

Каждый вечер, зажженный по воле волшебницы кроткой,

Каждый вечер, когда над горами и в сердце туман,

К незабывшей душе неуверенно-робкой походкой

Приближается прежний обман.

Словно ветер, что беглым порывом минувшее будит,

Ты из блещущих строчек опять улыбаешься мне.

Все позволено, все! Нас дневная тоска не осудит:

Ты из сна, я во сне…

Кто-то высший нас предал неназванно-сладостной муке,

(Будет много блужданий-скитаний средь снега и тьмы!)

Кто-то высший развел эти нежно-сплетенные руки…

Не ответственны мы!

КРОМЕ ЛЮБВИ

Не любила, но плакала. Нет, не любила, но все же

Лишь тебе указала в тени обожаемый лик.

Было все в нашем сне на любовь не похоже:

Ни причин, ни улик.

Только нам этот образ кивнул из вечернего зала,

Только мы — ты и я — принесли ему жалобный стих.

Обожания нить нас сильнее связала,

Чем влюбленность — других.

Но порыв миновал, и приблизился ласково кто-то,

Кто молиться не мог, но любил. Осуждать не спеши!

Ты мне памятен будешь, как самая нежная нота

В пробужденьи души.

В этой грустной душе ты бродил, как в незапертом доме…

(В нашем доме, весною…) Забывшей меня не зови!

Все минуты свои я тобою наполнила, кроме

Самой грустной — любви.

ПЛОХОЕ ОПРАВДАНЬЕ

Как влюбленность старо, как любовь забываемо-ново:

Утро в карточный домик, смеясь, превращает наш храм.

О, мучительный стыд за вечернее лишнее слово!

О, тоска по утрам!

Утонула в заре голубая, как месяц, трирема,

О прощании с нею пусть лучше не пишет перо!

Утро в жалкий пустырь превращает наш сад из Эдема…

Как влюбленность — старо!

Только ночью душе посылаются знаки оттуда,

Оттого все ночное, как книгу от всех береги!

Никому не шепни, просыпаясь, про нежное чудо:

Свет и чудо — враги!

Твой восторженный бред, светом розовых люстр золоченый,

Будет утром смешон. Пусть его не услышит рассвет!

Будет утром — мудрец, будет утром — холодный ученый

Тот, кто ночью — поэт.

Как могла я, лишь ночью живя и дыша, как могла я

Лучший вечер отдать на терзанье январскому дню?

Только утро виню я, прошедшему вздох посылая,

Только утро виню!

ПРЕДСКАЗАНЬЕ

— «У вас в душе приливы и отливы!»

Ты сам сказал, ты это понял сам!

О, как же ты, не верящий часам,

Мог осудить меня за миг счастливый?

Что принесет грядущая минута?

Чей давний образ вынырнет из сна?

Веселый день, а завтра ночь грустна…

Как осуждать за что-то, почему-то?

О, как ты мог! О, мудрый, как могли вы

Сказать «враги» двум белым парусам?

Ведь знали вы… Ты это понял сам:

В моей душе приливы и отливы!

ОБА ЛУЧА

Солнечный? Лунный? О мудрые Парки,

Что мне ответить? Ни воли, ни сил!

Луч серебристый молился, а яркий

Нежно любил.

Солнечный? Лунный? Напрасная битва!

Каждую искорку, сердце, лови!

В каждой молитве — любовь, и молитва —

В каждой любви!

Знаю одно лишь: погашенных в плаче

Жалкая мне не заменит свеча.

Буду любить, не умея иначе —

Оба луча!

Weisser Hirsch, лето 1910

ДЕТСКАЯ

Наша встреча была — в полумраке беседа

Полувзрослого с полудетьми.

Хлопья снега за окнами, песни метели…

Мы из детской уйти не хотели,

Вместо сказки не жаждали бреда…

Если можешь — пойми!

Мы любили тебя — как могли, как умели;

Целый сад в наших душах бы мог расцвести,

Мы бы рай увидали воочью!..

Но, испуганы зимнею ночью,

Мы из детской уйти не посмели…

Если можешь — прости!

РАЗНЫЕ ДЕТИ

Есть тихие дети. Дремать на плече

У ласковой мамы им сладко и днем.

Их слабые ручки не рвутся к свече, —

Они не играют с огнем.

Есть дети — как искры: им пламя сродни.

Напрасно их учат: «Ведь жжется, не тронь!»

Они своенравны (ведь искры они!)

И смело хватают огонь.

Есть странные дети: в них дерзость и страх.

Крестом потихоньку себя осеня,

Подходят, не смеют, бледнеют в слезах

И плача бегут от огня.

Мой милый! Был слишком небрежен твой суд:

«Огня побоялась — так гибни во мгле!»

Твои обвиненья мне сердце грызут

И душу пригнули к земле.

Есть странные дети: от страхов своих

Они погибают в туманные дни.

Им нету спасенья. Подумай о них

И слишком меня не вини!

Ты душу надолго пригнул мне к земле…

— Мой милый, был так беспощаден твой суд! —

Но все же я сердцем твоя — и во мгле

«За несколько светлых минут!»

НАША ЗАЛА

Мне тихонько шепнула вечерняя зала

Укоряющим тоном, как няня любовно:

— «Почему ты по дому скитаешься, словно

Только утром приехав с вокзала?

Беспорядочной грудой разбросаны вещи,

Погляди, как растрепаны пыльные ноты!

Хоть как прежде с покорностью смотришь в окно ты,

Но шаги твои мерные резче.

В этом дремлющем доме ты словно чужая,

Словно грустная гостья, без силы к утехам.

Никого не встречаешь взволнованным смехом,

Ни о ком не грустишь, провожая.

Много женщин видала на долгом веку я,

— В этом доме их муки, увы, не случайны! —

Мне в октябрьский вечер тяжелые тайны

Не одна поверяла, тоскуя.

О, не бойся меня, не противься упрямо:

Как столетняя зала внимает не каждый!

Все скажи мне, как все рассказала однажды

Мне твоя одинокая мама.

Я слежу за тобою внимательным взглядом,

Облегчи свою душу рассказом нескорым!

Почему не с тобой он, тот милый, с которым

Ты когда-то здесь грезила рядом?»

— «K смелым душам, творящим лишь страсти веленье,

Он умчался, в моей не дождавшись прилива.

Я в решительный вечер была боязлива,

Эти муки — мое искупленье.

Этим поздним укором я душу связала,

Как предателя бросив ее на солому,

И теперь я бездушно скитаюсь по дому,

Словно утром приехав с вокзала».

«По тебе тоскует наша зала…»

По тебе тоскует наша зала,

— Ты в тени ее видал едва —

По тебе тоскуют те слова,

Что в тени тебе я не сказала.

Каждый вечер я скитаюсь в ней,

Повторяя в мыслях жесты, взоры…

На обоях прежние узоры,

Сумрак льется из окна синей;

Те же люстры, полукруг дивана,

(Только жаль, что люстры не горят!)

Филодендронов унылый ряд,

По углам расставленных без плана.

Спичек нет, — уж кто-то их унес!

Серый кот крадется из передней…

Это час моих любимых бредней,

Лучших дум и самых горьких слез.

Кто за делом, кто стремится в гости…

По роялю бродит сонный луч.

Поиграть? Давно потерян ключ!

О часы, свой бой унылый бросьте!