Пять Ночей - Серик Куламбаев

Макар затянулся, улыбаясь заманчивой перспективе, демонстративно стряхнул пепел на пол.

– Да не, я лучше у тебя посижу.

– А план «Б»?

– Ну вот видишь, всегда можно договориться! – Макар воодушевленно вскочил. – Одевайся, есть у меня на примете одна яма, там сегодня тусняк намечается.

– Так время только пять, – попытался соскочить я.

– Самое время для той компании.

– И что за компания?

– Типа домашнее арт-шоу. Художники, артисты, студенты из той же оперы. Богема, мать её.

– Нарики, что ли? – я поморщился, оглядываясь на родное кресло.

– Да не тормози ты, – дёрнул меня за локоть Макар, – не сбежит твоя мебель. Можешь даже на замок её запереть.

– Слушай, ты сам когда-нибудь от себя отдыхаешь?

– Вот так и отдыхаю, – усмехнулся Макар, бросая в меня джинсы. – Одевайся.

Захватив по дороге пакет с двумя литрами, мы подкатили к дому постперестроечного модерна. Его незамысловатые архитектурные формы с элементами производственного «декора» свидетельствовали о творческих потугах старорежимных архитекторов, напоровшихся на пофигизм унаследованных технологий.

Вошли в подъезд, Макар позвонил по сотовому:

– Валёк, мы подошли, спускайся.

В трубке кто-то охнул. Похоже, нас не ждали.

– Лифт тут такой. Без ключа не работает, – пояснил Макар.

– Смелое решение! А что лестница?

– Та же фигня.

Двери лифта медленно со скрежетом раскатились, будто раздвигали каменные блоки древнего саркофага13. Представшая глазам полость, повибрировав, приняла на время устойчивый вид. Обладатель заветного ключа жестом предложил войти. Я с недоверием оглядел его тщедушную фигуру. Сутулый тощий парень в белой мятой рубашке с чуть подкрашенными глазами. По образованию, судя по всему, – гей. Мы зашли внутрь, Валёк обреченно нажал кнопку. Лифт, словно очнувшись от короткого сна, заурчал, переваривая содержимое, закряхтел и, раскачиваясь в разные стороны, медленно зашагал по ступенькам на второй этаж. Хоть бы не споткнулся.

Квартира оказалась на удивление светлой, вмещающей толпы блуждающих персон вполне стандартной ориентации, за исключением двух-трёх сомневающихся в своей вере еретиков. В домашней экспозиции гармонично переплетались предметы собственного обшарпанного интерьера и пришлые образцы эстетического вольнодумства. У двери на уровне лица в портретной рамке красовалась миниатюрная фигура писающего мальчика.

– Выключатель, – вальяжно пояснил Валёк.

– Хорошо хоть не душ, – отозвался я.

– Ты ещё душа не видел, – ехидно обнадежил Макар, – а этот лучше не трогай, заслюнявили.

В первой комнате, в точности повторяя каждую деталь оригинала, стояла живая «Девушка у окна»14. Трудно описать впечатление, название которого не знаешь. Мне ужасно захотелось прикоснуться к девушке, попросить ее обернуться, встать за спиной. Не понимаю, как в родной сестре можно было разглядеть столько сексуальной задумчивости.

– Что у вас там за фигня с вечным двигателем? – раздался сзади возмущенный шёпот Валька.

Я вздрогнул и обернулся.

– А что с ним не так? – испуганно промямлил инженер самого субтильного вида и пубертатного возраста.

– Он не только двигается, но и греется. А вечный обогреватель совсем уж не комильфо. Впустил вас на свою голову, – сокрушался распорядитель выставки, – а у меня в подвале фонтан с горизонтально падающей водой ржавеет.

Инженер всхлипнул и умчался устранять побочные успехи своего творчества.

Макар отволок меня в другую комнату, где я упёрся в обезображенный портрет Джоконды с потёками кислоты. Портрет висел на стене, через которую бежала глубокая наклонная трещина. Смещёнными узорами потрескавшейся штукатурки она создавала реалистичную иллюзию съехавшей части стены. При виде этого я сам чуть не треснул.

Напротив «Джоконды» висела репродукция «Чёрного квадрата», до пикселя воспроизводящая мельчайшие штрихи художника, за исключением фрагмента опрокинутой шахматной доски, торчащей из черноты. По ней, как с «Титаника», скатывались и исчезали в бездне человеческие фигурки.

– И что здесь? – спросила тощая девушка у своего лысого собеседника.

– Признанный может позволить себе посредственность, – на полном серьёзе пояснил тот, – и посредственность всё равно за это заплатит.

– Малевич рисовал… – вмешался было юноша, исходящий восторгом от заложенных в него знаний.

– Началось. Пятьдесят оттенков чёрного, скрижали внутри полотна, таинственность замысла. – Лысый вздохнул. – Послушайте, молодой человек. Искусство – это не умение красиво сказать или положить на холст свои фантазии. Искусство – это когда гений, сталкивая невидимый никому камушек, рождает лавину, целое направление, и многое в мире приобретает новые смыслы. А «квадрат» – в лучшем случае желание ошеломить.

Лысый развернулся и повёл свою спутницу подальше от нашумевшего полотна.

Невыслушанный юноша попытался швырнуть багаж знаний в меня, промахнулся, в сторону Макара даже не поглядел.

– Что они здесь курят? – в лучших традициях Голливуда проворчал я.

– Правильный вопрос! – глаза Макара заблестели, обшаривая взгляды посетителей на предмет содержания наркотических средств. – Стой здесь. Никуда не двигайся, – скомандовал он и скрылся в хаотично расставленной галерее тел.

Наглотавшись когда-то афганской пыли вместе с дымом анаши, мой друг без труда мог определить носителя каннабиса в толпе самых законопослушных граждан. После чего в непринуждённо-хамской манере Макара правонарушитель распознавал участкового инспектора, требующего сдать государству предметы незаконного оборота. Но в этот раз что-то пошло не так, и «участковый» показался в сопровождении хозяина экспозиции. Мне сразу захотелось ссать.

В туалете я обнаружил возвышающийся на подиуме вокзальный унитаз с присущими ему винтажными аксессуарами. Ядовито-зелёные стены, как и раньше, исписаны отчаявшимися поэтами и на современный манер служили мессенджером для региональной группы. Лампочка Ильича под газетным абажуром. Дополненный резиновым шлангом мойдодыр. Зеркало чуть больше сигаретной коробки. Прислонённая к стене декоративная решётка и свисающий из-под потолка ржавый канализационный отвод свидетельствовали, что при определённых манипуляциях Lego-сортир мог превратиться в душ. В стене две украденные у лифта кнопки. Похоже, одна для унитаза, другая для душа. Не подписаны.

Смывать не стал, руки тоже не вымыл; дёрнул дверь – заперта. Что за прикол? На двери вывеска: «Не забудьте спустить воду». И…? А где инструкция? Покосился на кнопки. Если бы здесь жили нормальные люди – для унитаза была бы нижняя. Попытался составить психологический портрет хозяина. Вроде бы адекватный. Но с учётом негативного ко мне отношения, шансы 50 на 50. Взвесил все за и против, прочитал половину стены – большинство надписей, кстати, именно на эту тему. Никаких подсказок. Чуть выше головы по стенам проползла желтоватая линия. Очевидно, до этого уровня поднимается вода в унитазе. У двери ещё мокрый спасательный жилет. Обнадёживает. Не утону.

Время шло. Где-то, нагнетая напряжение, отбивал свой злорадный ритм метроном, а я так и не приблизился к разгадке этого «куба». Зажмурившись, я ткнул какую-то кнопку. Слетел с пьедестала, дверь щёлкнула, и под грохот бурлящего водопада вывалился в безмятежный коридор.

– Уф, – выдохнул я и почему-то снова захотел ссать. Перетерплю.

– О! Вот ты где, – схватил меня Макар. – Тут такие дела, брат.