За это можно все отдать - Вероника Тушнова

Добрая богиня жатвы

Здесь ветер траву теребити сыростью тянет из леса.А жаворонок твердитвсе то же, что с детства известно.

Что песен пора коротка,что лес уже рдеет рябиной,что скоро уйдет в облакакурлычащий клин журавлиный.

Нет, это не песен печальтак сердце мое взволновала…Но вот прояснилось, и дальпрозрачной и четкою стала.

Стремителен бег колеса,расстались мы с зарослью темной,и радуги свет родилсявнезапно из тучи огромной.

Он, тьму победивший в бою,стоит триумфальною аркой,а я все на донник смотрю —какой золотой он и яркий.

Не поле, а праздничный стол,пчелиными яствами полон.И воздух медовый тяжел,лениво струится над полем.

Все тропы сбежались сюда,все щедрость земли увенчала:свет мысли, упорство труда,нелегкие годы начала.

Теперь вспоминаю, как сон,те встречи с богинею жатвы:залатанный комбинезон,травинки в косе рыжеватой,

В ребяческих пальцах – тетрадь,загар на обветренной коже.Работы – гора! Не поднять,не сдвинуть… А сдвинулась все же!

А плечи так были узки,так ношею тяжкой прижаты…С тех пор все поля – должникидоброй богини жатвы.

Участники I Всесоюзного совещания молодых писателей.

Весна

Туч взъерошенные перья.Плотный воздух сыр и сер.Снег, истыканный капелью,по обочинам осел.И упорный ветер с юга,на реке дробящий льды,входит медленно и тугов прочерневшие сады.Он охрипшей грудью дышит,он проходит напролом,по гремящей жестью крышетяжко хлопает крылом.И кипит волна крутаяс каждой ночью тяжелей,сок тягучий нагнетаяв сердцевины тополей.Третьи сутки дует ветер,третьи сутки стонут льды,третьи сутки в целом светени просвета, ни звезды.Краю нет тоске несносной.Третьи сутки в сердце мрак…Может быть, и в жизни веснынаступают тоже так?

«Вот это и есть настоящее, да…»

Вот это и есть настоящее, да?Вот эта тоска, темнота и вода,бегущая с крыш по ста желобам,спросонок бормочущая в канавах,где скорчившись спят нерожденные травы,где хлюпает глина со льдом пополам.Весна по проселкам и городампроходит, тяжелые слезы роняя…Тоска, подступающая к губам,тебя никому, ни за что не отдам,на самое светлое не променяю.Лежи до поры нерастаявшим льдом.Я помню,я знаю,что будет потом!

«Еще недавно сосны гнуло…»

Еще недавно сосны гнуло,скрипели ржавые стволы,над головой с округлым гуломкатились хвойные валы,и вдруг спокойствие…Легкарука смирившегося ветра.Крутые, налитые светом,встают в полнеба облака.Раздувшиеся паруса,земля, готовая к отплытью…Невероятные событья,немыслимые чудеса!Но вот опятьтемно, туманно,и к ночи дождик обложной…Нрав у весны непостоянный,да и к чему ей быть иной?Она, как школьница-подросток,сейчас поет,сейчас грустна…Приноровиться к ней непросто,но ведь она – весна!Весна!Мы не деревья и не птицы,не счесть людских забот и дел,но как похорошели лица,как взгляд у всех помолодел.С весною опустели зданья,и стала улица тесна…Всем враз назначила свиданьенепостоянная весна!

«Бомбою фашистской искалечен…»

ю. т.

Бомбою фашистской искалечен,дом стоит над морем, на юру.Все выносят каменные плечи —дождь и холод, ветер и жару.

А вокруг него – остатки сада:пни черешен, кустики лозы…Здесь в камнях испуганное стадопряталось недавно от грозы.

И разлукой близкой опечалены,попрощаться в тлене и пыли,в солнцем раскаленные развалинынежные влюбленные пришли.

Крымское безоблачное лето,знойная закатная пора…И – когда судить по дате – этобыло не позднее, чем вчера.

Девушка, наверно, в белом платье,в холодке сидела под стеной…Как недавно здесь гостило счастьеи опять не встретилось со мной!

«И чего мы тревожимся, плачем и спорим…»

И чего мы тревожимся, плачем и спорим,о любимых грустим до того, что невмочь.Большеглазые добрые звезды над морем,шелковистая гладь упирается в ночь.Спят прогретые за день сутулые скалы,спит распластанный берег, безлюден и тих…Если ты тишины и покоя искала,вот они! Только нет, ты искала не их.

Спят деревья, мои бессловесные братья.Их зеленые руки нежны и легки.До чего мне сейчас не хватает пожатьячеловеческой, сильной, горячей руки!

Коктебель.

«Слабеют выхлопы движка…»

Слабеют выхлопы движка,тускнеет свет…Погас.И ночь, бездонно глубока,обрушилась на нас.Под раскаленным пеплом звезддеревья встали в полный рост,слышнее стало, как ворчитнагретый гравий под ногой,и море,светлое, как щит,над бухтой выгнулось дугой.А мы все шли,в руке рука,вдоль низких стен из плитняка,вдоль темных маленьких домов,где спят давно наверняка.Сквозь пустырии сквозь сады,где пыльный виноград вился,мы шли, молчание неся,как чашу, полную воды.Мы шли не глядя,наугад,и было так легко идти,еще не зная, что назадуже отрезаны пути.

«У мокрых камней выгибает волна…»

У мокрых камней выгибает волналитую покатую спину.Над черным хребтом Карадагалунаистаяла наполовину.Срываются звездыс десятков орбит,их росчерк мгновенен и светел.Тревогу,тревогу,тревогу трубитв ущельях полуночный ветер.Пока фосфорящийся след не потух,желаньешепчу я поспешно.Одно неизменное.Места для двухне стало в душе моей грешной.К осеннему небуприкован мой взгляд,авось я судьбу переспорю!…А звезды летят,и летят,и летят,и падают в Черное море.

«Твои глаза… Опять… Опять…»

Твои глаза… Опять… Опять…Мне сердца стукмешает спать.Не знаю – явь то или бред,не знаю – был ты или нет,не вспомнить мнеи не понять!Твои глаза… Опять… Опять…Волос невысохшая прядь,соленая прохлада рук,беззвучный ливень звезд…Ты помнишь, как скатилась вдругодна из нихна пыльный мост?Ты помнишь?Ты не позабылвчерашней встречикраткий час?Теперь я знаю – это былподарок свадебный для нас!Ах, все ли ты сумел понять?Твои глаза… Опять… Опять…Дыханье обрывается…Поднять не в силах век…Так счастье начинаетсяпоследнеенавек!

«Я живу в постоянном предчувствии чуда…»

Я живу в постоянном предчувствии чуда,и со мной происходятиногда чудеса.Воскресенье.Сегодня здесь шумно и людно,в пестрых тряпкахсырого песка полоса.Ну, а море гремит,и горит изумрудно,и меняется каждые четверть часа.Взад-вперед я брожунеприкаянной тенью,и волна замывает прилежно следы…Значит, что же?Сегодня у нас воскресенье?Вечер, вечер субботнийу звездной воды!

Милый куст,пропыленный,жарой опаленный,с чьей-то сохнущей майкойлиняло-зеленой,до чего ты сейчаснеказист и уныл…А каким ты поистине сказочным был!Ты купался, в сиянье ночном трепеща,ты струился листвой наподобье плаща.И когда я на миготкрывала ресницы,ты светился, как будто из синего льда,и прохладною веткою трогал нам лица,и на ветке, как птица,качалась звезда…Самолет на Москву улетел на рассвете.Только б в небе его не застигла гроза!Обнимаю шершавые пыльные ветвии ладонью, смеясь, вытираю глаза.На Святой – облаков ярко-белые груды,и плывут они по небу,как паруса…Я живу в постоянном предчувствии чуда,и со мной происходятиногда чудеса!

«На рассветной поре…»

На рассветной поретуча спит на горе,залегла за хребтомватным серым жгутом.

На рассветной пореветер спит на горе,дремлет, крылья сложа,сном своим дорожа.

Я люблю эту гладь,я люблю эту тишь,дыма первую прядьнад уступами крыш,первый блеск на волне,первый плеск в тишине…

Буря сердцаслышнее в молчании мне!

С Ю. П. Тимофеевым.

«Очертаниями туманными…»

Очертаниями туманнымигоры высятся над заливом…Любовался ли ты бакланамиутром солнечным и счастливым?Расправляют крылья ленивые,выгибают шейки змеиные…С очень долгими перерывамис весел капают капли длинные.То вытягивается, то сжимаетсяна волне овальное солнце,а на сваях сидят, жеманятсятемнокрылые незнакомцы.Мне от них уплывать не хочется,всплеском весел вспугнуть не хочется,мне ничем нарушать не хочетсясердца светлое одиночество.Но бакланам сидеть наскучило.Тяжело поднялись и скрылись.Завизжали в гнездах уключины,волны о борт заколотились.На стеклянное, на зеленоерябь наброшена, словно кружевце…А внизу – глубина бездонная,а вверху – синева бездонная,поглядишь – голова закружится!

«Я поднимаюсь по колючим склонам…»