Правдивые байки воинов ПВО - Сергей Дроздов

Увидев, кто орет, морда навсегда скрылась в толпе таких же «слоников».

Наибольший вред приносит вмешательство высокого руководства в повседневную жизнь. Мы готовились сдавать какой-то спецкурс, и наутро, по традиции, надели парадную форму. («Экзамен для меня — всегда праздник, профессор!», как говорил персонаж «Операции Ы»).

Совсем было собрались мы на завтрак, и оттуда сразу же – на экзамен, как в казарму пришел Комдивка.

Он был отчего-то не в духе и, увидев нашу группу в парадной форме, принялся проверять прически. Это обещало почти катастрофу.

Комдивка признавал образцовой только одну прическу – модный ныне полубандитский «полубокс». В описываемое время так постригали только ярых нарушителей дисциплины на гауптвахте.

Мы же старались, по моде, иметь чуть более приличную стрижку.

Комдивка с легким сердцем забраковал прически почти половины группы, приказав немедленно постричься. Стенания нашего замкомвзвода Шуры Керогаза, что нам пора на экзамен, еще больше его распалили. Он приказал вывести «нестриженных» из строя и переписать, сообщив, что лично проверит еще раз их внешний вид перед экзаменом. В число «штрафников» попал и я.

Комдивкина команда рушила все: схему «захода» на экзамен и наше настроение. Да и единственная парикмахерская открывалась только в 9 часов, и пока бы нас всех постригли…

Комдивка, еще раз наорав на Керогаза, закрылся в своем кабинете.

Дежурный Юра Тикицын приступил было к «переписи».

Нельзя терять было ни секунды. Человек 8 смельчаков, из «нестриженной» группы, бегом ринулись из второго этажа нашей казармы вниз по лестнице, стремясь затеряться в толпе своих товарищей и избегнуть экзекуции с подстрижкой и докладом Комдивке.

Но в дверном проеме первого этажа, спиной к нам, стоит Хиль, видевший комдивкину проверку. Он кого-то «воспитывал» на выходе, и мимо него было незамеченными не прорваться. Наверх – тоже пути нет. Оставалась одна дорога – через окно умывальника Первой батареи – на волю, смешаться с толпой, пока еще не все построились.

С топотом мы пронеслись мимо остолбеневшего дневального и влетели в умывальник Первой батареи. Как на грех, в канцелярии сидел, при отрытой двери, Паштет, комбат-1. Он был подслеповат, но очки носить стеснялся (у первобатарейцев даже песня была на эту тему «Паштанов шарит осторожно по прическе…»).

Услышав топот, и не разобрав сослепу, кто это вбежал в казарму, Паштет стал выкрикивать из канцелярии: «Быстренько все сюда! Быстренько!!!», полагая, что его подчиненные не посмеют ослушаться. Но мы уже прошли «точку возврата» и, зная, что нас ждет в случае поимки, лихорадочно рвали перекошенные рамы окон.

Паштет, продолжая орать все более грозно: «Я кому сказал, быстренько все сюда!», направился в умывальник, понимая, что происходит что-то невероятное. В это время окно открылось – и человека 4 успели спрыгнуть с подоконника вниз. Ворвавшийся Паштет поймал Мишу Федотикова в момент прыжка буквально за штаны и задержал тех, кто не успел выпрыгнуть.

Хиль, привлечённый шумом и криками, тоже ушёл из двери внутрь помещения, а мы, обежав казарму, незамеченными растворились в толпе, из которой наш старшина Зуб стал формировать строй батареи.

Задержанных потащили наверх стричь, а мы готовились отправиться завтракать и следовать потом на сдачу экзамена.

Но история на этом не закончилась.

Сначала на плац выскочил раздосадованный всем этим происшествием Паштет. Его Первая батарея строилась неподалёку от нашей.

Паштет набросился на Зуба и потребовал назвать тех, кто только что вбежал в строй нашей батареи. Надо отдать должное Зубу, он не дрогнул и не выдал нас.

Тогда Паштет переключился на своих охламонов и сделал замечание курсанту Быкову («Быне») за «разговорчики в строю». Быня неожиданно огрызнулся. Паштет разозлился уже не на шутку, вывел Быню из строя и начал «драть» его всерьёз. Дело пахло пятью нарядами вне очереди, если не арестом.

Надо отметить, что Быня был суворовцем («кадетом» в просторечии).

В нашей группе учился Серёга Полев (партийная кличка «ОбурЭл»), тоже «кадет», заканчивавший одну «кадетку» с Быней.

В Обурэле, видимо, взыграло кадетское братство, и он решил поддержать своего товарища: «Быня, пошли его на хер!» – посоветовал он из нашего строя.

Хотя эта фраза была сказана Обурэлом вполголоса, но слух у подслеповатого Паштета оказался отменным.

«Кто сказал: „Быня, пошли его на хер!“? КТО???» – обратился он к нашему строю звенящим от гнева голосом. Обурэл благоразумно молчал. Паштет ещё пару раз повторил свой сакраментальный вопрос, взывая к смелости заявителя, но безуспешно.

«Заяц!!! Трусливый заяц!!!» – выдал Паштет своё резюме. Потом он вернулся к своему стою, «ввалил» Быне пять нарядов на службу и повёл батарею на завтрак.

Зуб ядовито поинтересовался, глядя на Обурэла: «Все высказались? Ещё есть желающие выступить?!» – и тоже повёл нас на завтрак…

Из казармы вслед нам доносились вопли Хиля: «Вакханалия!!! Папуасы!!!» – это он драл наших, пойманных Паштетом, «не стриженых» товарищей.

Благодаря Комдивке всем им сделали вместо причёски – отменные«шайбы», накануне отпуска. Когда они, проверенные лично Комдивкой, прибыли, в конце концов, на экзамен, мы не смогли удержаться от смеха и дружеских подначек.

Изюминка

Замполитом нашего дивизиона был подполковник Жадров Виссарион Николаевич. Его кабинет располагался прямо у нас в казарме, и постепенно все его причуды и привычки стали нам известны. Фигура была колоритная, килограммов сто двадцать весом, разговаривал трубным басом, с характерным вОлОгОдским акцентом. Особую радость всему дивизиону доставляли иногда проводившиеся с офицерами строевые занятия. Нас выгоняли с плаца на это время, но окна казармы выходили на него, и вид пузатого Жадрова, пытавшегося изобразить строевой шаг и приёмы, доставлял всем курсантам минуты незабываемого счастья.

Дело в том, что замполит был из «пиджаков», окончил в своё время какой-то провинциальный институт культуры, стал «двухгадюшником», а потом остался в кадрах. Это прошлое наложило неизгладимый отпечаток на его строевую подтянутость. Галифе он почему-то не носил и в случае строевых занятий заправлял в сапоги обычные «прямые» брюки. В ходе шагистики они обычно «вылезали» из сапог и добавляли шарма к его комичным телодвижениям на плацу.

На кителе он гордо носил два «ромбика» о высшем образовании, и мы поначалу принимали его чуть ли не за «профэссора». Однако быстро выяснили, что один «ромбик» означал успешное окончание вышеупомянутого института культуры, а второй (с профилями К. Маркса и В. Ленина) свидетельствовал о том, что Виссарион осилил двухгодичный вечерний «университет марксизма-ленинизма». В армии этот ромбик называли: «Школа двух дедушек».

Сначала мы именовали замполита «Неистовым Виссарионом» (в память Белинского), но этой кличке он соответствовал мало, так как обладал флегматичным темпераментом и целыми днями просиживал безвылазно в своём кабинете.

Новое своё имя Виссарион получил в ходе нашей первой зимней сессии.

Встречая прибывающую с экзамена группу, он каждый раз спрашивал замкомвзвода: «КакОй экзамен сдавали?»

«Высшую математику», – звучало в ответ.

«МОлОдцы! Высшую математику сдать — это не фунт изюма съесть», – ненавязчиво шутил замполит. Экзамена было два (математика и электротехника), учебных групп в дивизионе – двенадцать. После того как все группы по два раза прослушали эту глубокую мысль, кличка «Изюминка» прилепилась намертво.

Обычно прибыв утром в кабинет, замполит в нём затворялся и спал сидя за столом до обеда. Потом дверь открывалась и заспанный Изюминка через полказармы со вкусом декламировал для стоящего на «тумбочке» курсанта: «Дневальный!!! Принеси МНЕ хОрОшую сигарету!!!»

И такая задача повторялась им раза два-три за рабочее время. Поначалу ему действительно искали что-нибудь болгарское с фильтром, потом стали давать что попроще, типа «Примы» или «Беломора», а затем он заслуженно получил репутацию «стрелка», которых не жаловали, и давать закурить ему вообще перестали: «У самих ничего нет, товарищ подполковник!» Окончательно его репутацию в этом вопросе подмочила история, случившаяся с Вини.

«Стою я на тумбочке, – рассказывал Вини, – а тут высовывается из своей берлоги Изюминка с обычной задачей насчёт «хОрОшей сигареты». «Да нет у нас, – отвечаю, – сами стреляем». Ладно, закрылся, затих. Минут через десять снова открывается дверь, он опять высовывается, а в руке вот такусенький «хабарик!» Тут Вини демонстрировал, что в том хабарике было от силы пять миллиметров. И говорит он мне: «На! ВинниченкО! ДОкури!!!» (Надо отметить, что «докуривать» за кем-то у нас было, вообще, не очень принято.)