Новая ментальность - Александр Воин

Игра в новаторство сопровождается и бесконечными спекуляциями на непонятности. Создан стереотип, что настоящий художник должен быть непонятен современникам и чем более он непонятен, тем больше у него шансов быть причисленным в дальнейшем к сонму великих. Вот де и Рембрандта в свое время не понимали и Ван Гога и Модильяни. Что верно, то верно. Большой художник всегда имеет новое в видении им мира /и, между прочим, этим новым виденьем объясняется то, что он ищет новых выразительных средств, способных его передать, а не средства ради средств/ и, в силу известной косности и инертности восприятия рядового зрителя, в истории было немало случаев, когда великих подолгу не воспринимали, и так будет и впредь. «Такова сель а ви», как говорит Райкин. Не мешает все же заметить, что еще неизвестно, больше ли было тех великих, которых подолгу не воспринимали или тех, которых воспринимали с восторгом сразу или почти сразу. Но что не вызывает никаких сомнений это то, что во все времена количество всяких бездарностей, играющих в непонятость во много раз превышало количество талантливых, независимо от того, были ли они признаваемы или нет. И бездарь эта всегда делала много шуму, и нередко бывала в моде. Когда я читаю у Пушкина строку «как стих без мысли в песне модной», то думаю, что это он об этих самых «новаторах», о существовании которых во время оно мы только потому и узнали, что Пушкин вскользь упомянул о них.

Но, никогда это требование от каждого художника непонятности не достигало такого масштаба как сегодня.

И, все-таки, как же быть с радостью, воодушевленностью тех симпатичных и интеллигентных на выставке, которые так впечатлили меня? Какая разница, что является источником радости и воодушевления, если они прекрасны сами по себе? Но мне хочется сначала понять причину. Есть ведь и достижения, хотя бы в области чисто декоративного. Но и на выставке обоев можно найти и радость и воодушевленность: «Ах, посмотри, милый, как эти в горошек украсили бы нашу малую комнату и пошли бы к новой сафе!» Но нет, на американской выставке это не совсем то, во всяком случае, не сводится к тому. А что же? Все поведение участников говорит о том, что это игра, игра увлекательная и вдохновляющая в силу того, что она дает пищу воображению и, еще более того, честолюбию каждого из участников, предоставив всем без исключения роль выше средней: не просто ценителя искусства, a понимающего то, что «серые массы» не понимают. Я не скажу, что здесь полный самообман. Соответственно подготовленные, те, что были на выставке, умеют найти в картинах и напряжение и разрешение и эффект вызванный эмоциональным сочетанием цветов и звучание линии, чего не может сделать неподготовленный зритель, и это дает им законное право для щекотания самолюбия. И, тем не менее, эта игра доставляет им столь большое удовольствие также, и в основном, по причине заблуждения, что объект их игры – великое искусство. Можно сказать, зачем же лишать людей радости, даже если источник ее – заблуждение. Да мне не жалко – пусть радуются. Жалко только, что заблуждениям рано или поздно приходит конец, и вот тогда источник радости от современного искусства исчезнет надолго, пока не возродится настоящее современное искусство, в ситуации разрыва традиций и преемственности, на поприще растоптанной и заплеванной духовности.

А что делать тому, кто и сегодня видит, что король гол, скажи читатель?

Из «новоментальных» картинок в Союзе

1. Эпоха раннего новоментализма. Все уже решительно подчинились новому культу, но еще не все переродились внутренне. Пьянка по случаю Нового года или какого-то другого праздника. Дело доходит до песен. Спели то да се, и вот кто-то заводит бессмертное «эх, раз, еще раз, еще много-много раз…» Когда доходит до припева, один из старательных приверженцев «новой ментальности» надрывая глотку орет: «Лучше много раз по разу, чем ни разу сорок раз!»

Культ обязывает все истово подхватывают похабель, хотя иные с большим усилием скрывают отвращение и унижение – все орут и стараются глаз не опускать, а напротив – понимающе хихикать и многозначительно и сально подмигивать. Лица багровеют от напряжения, улыбки костенеют, а подмигивающие глаза выражают уже черт знает что – но никто не отваживается первым остановиться. Новые времена…

2. Три школьницы 7-го класса вышли на панель возле стадиона «Динамо» в Киеве, потому что остались единственными девственницами в классе и подруги их затравили. Свобода, бля!

События в Лос Анжелесе

10.5.92

Сейчас в СМИ много анализов, почему произошли эти кровавые беспорядки. Отчасти из-за судей и полицейских, отчасти из-за положения негров в городах, отчасти из-за улучшения их положения в результате реформ 50—60-х годов, отчасти из-за левой демагогии, оправдывающей антисоциальное поведение негров, потому что у них было тяжелое детство и 300 лет назад они были рабами. Все это в той или иной степени верно. Но я хочу привести и еще одну причину: тот фон американской действительности, на котором эти события произошли. Американское общество разъедено новой ментальностью. Конечно, в том, что центром событий был Лос Анжелес, был и элемент случайности. Но был и не случайный элемент: Лос Анжелес самый разъеденный «новой ментальностью» город Америки, центр гей и прочей новоментальной культуры. Насилие неразрывно связано с уважением, точнее с неуважением к человеческой личности в обществе. Падает уважение – растет насилие. А какое может быть уважение, если гомосексуалисты, проститутки и прочий сброд признаются за нормальных людей. Достаточно начитаться современных американских бестселлеров, чтобы видеть, насколько искажена и обезображена вся сфера человеческих отношений в современной Америке, благодаря этой принятости.

Вечная и неистребимая «новая ментальность»

27.11.02

Неистребима как тараканы, даже дуст не берет. Одно время казалось, что пошла на убыль, вышла из моды, поднадоела массам. Но она, как герпес, затаивается лишь, чтобы потом вспыхнуть с новой силой. Вот сегодня по телеку, по «Интеру» была передача, в которой опять отстаивали гомиков и прочую «новую», а ведущая, которая, конечно, моих «Записок оле» не читала, буквально повторяла пошлую конструкцию в защиту «новой», которую я громил в «Философии бегающей собачки». Тогда, исходя из статистики супружеских измен и отношения к этому опрошенных «трудящихся», делался вывод, что супружеские измены полезны для общества и для здоровья «трудящихся» в частности. (А я в «Собачке» показывал, почему это не так).

Сейчас ведущая, возбужденная как сука при течке, захлебывалась по поводу того, что 80% женатых и замужних изменяют друг другу (тогда было еще 50%), откуда она делала вывод, что институт брака вообще устарел и не лучше ли будет его вообще отменить и трахаться об забор и во что попало.

Тогда я отчаянно боролся против «новой», громя ее теоретический базис в философии, разнося ее полемически и художественно в «Записках», героически пробивая и то и другое в печать. Я верил, что достаточно донести до людей истину и все изменится. Ведь «новая» когда-то пробивалась, опираясь на ложные философии (фрейдизм в частности) и, казалось, достаточно опровергнуть их и она умрет. Но я немного опоздал. Подошло время постмодернизма, когда истина, как таковая перестала интересовать кого-либо. Истинным стало то, что чаще показывают по телевизору, что модно и т. п. Вообще, все стало относительно и слова – не более чем стеклянные бусины, которыми украшают себя дикари. Можно один день защищать гомиков, на другой разглагольствовать о морали и духовности, на третий давать интервью Гордону в его «Бульваре», на четвертый хапнуть хороший куш из казны и на пятый толкать филиппику против коррупции. Противоречие одного с другим может и будет замечено, и то весьма немногими, но это нисколько не помешает росту престижа, который прямо пропорционален числу выступлений на телевидении.

Сексуальная революция в подаче Познера

5.3.96

Заметка эта навеяна телевизионной передачей из программы «Мы» Познера о сексуальной революции. Тему эту обсуждать не только можно, но и нужно, все зависит от того, как обсуждать. Казалось бы, обсуждение у Познера было свободно демократичным: пригласили участвовать желающих, давали микрофон направо и налево. Но это лишь иллюзия. Телевизионное обсуждение в принципе не может быть вполне свободным и демократичным, слишком велика в нем роль ведущего, даже если это «Один на один» Любимова. А уж про Познера покойный Листьев заметил (недавно это было в «Часе пик» в его память), что тот сознательно и сильно навязывает свое мнение, это его стиль. (Несознательно это делал и сам Листьев, хоть и стремился этого избежать). Навязывал он его и на этот раз: пропагандировал сексуальную революцию прямым текстом и вытаскивал на разговор тех, кто был заодно с ним. А вот единственную девицу, помянувшую любовь («Вы тут все говорите про секс, и никто не упомянул про любовь» – сказала и дальше застеснялась) он вытаскивать на дальнейший разговор вопросами не стал. А ведь имело это отношение и важное ко всему обсуждаемому.