Солнечное сплетение. Этюды истории преступлений и наказаний - Анатолий Манаков

Дальнейший ход военных действий стал складываться все чаще в пользу франкистов благодаря немецкой и итальянской авиации. Командующий легионом «Кондор», генерал Шперле (псевдоним Зандер), придерживался тактики плотной поддержки пехоты и непрерывных налетов на города без учета последствий для гражданского населения – с целью подрыва морального духа войск противника. Одобрив этот террор с воздуха, Франко передал ведение кампании на усмотрение немцев. Так были превращены в руины древняя столица басков Герника и некоторые другие города. В надежде сломить ожесточенное сопротивление каталонцев авиация подвергала Барселону массированным бомбардировкам, не щадя мирных жителей.

Весной 1937 года снова дал знать о себе Папа Римский своей энцикликой, направленной против коммунизма и атеизма. Испанский епископат встретил ее как манну небесную и вручал ее католикам в качестве руководства к действию для борьбы с «красными безбожниками» повсюду, где бы они ни находились. К лету того же года число воевавших на стороне националистов итальянских солдат превысило число членов интернациональных бригад.

Все вроде бы шло в пользу Франко, как вдруг у него наметились трения с Гитлером на чисто коммерческой основе: немцы всерьез вознамерились прибрать к рукам полезные ископаемые испанского севера в качестве компенсации за поставляемые ими вооружения. Внутренне негодуя, каудильо соглашался поставлять Германии промышленное сырье и продовольствие, хотя считал Берлин и Рим своими должниками, поскольку вел войну в их интересах. И прекрасно понимал, что действия фюрера и дуче продиктованы стратегическим расчетом иметь нужного союзника в очень важном для них регионе, а сами они опасались всерьез, как бы революционная Испания не стала для них головной болью на пути к мировой экспансии…

Еще продолжалась гражданская война, когда благодаря настоянию испанских иерархов Ватикан одарил Франко первым дипломатическим признанием. Римская курия была убеждена, что в новом испанском государстве католицизм и патриотизм сплетутся в единое целое, а его краеугольным камнем станет христианская доктрина под знаменами церкви, опирающейся на армию, консервативные политические круги и вождя-католика.

Поражению республиканцев в войне, сами того не желая, способствовали анархисты. Их вооруженные отряды не признавали никакого подчинения, хотя и отчаянно сражались на фронтах, наводя ужас даже на марокканские регулярные части. Представляли же анархисты собой внушительную силу: до войны в их конфедерацию входили полтора миллиона человек, которые самостийно занимались захватом промышленных предприятий, формировали независимые революционные комитеты в городах, участвовали в погромах церквей, пытались отменить хождение денег и ввести бартер. Как и троцкисты, они считали, что опиравшееся на социалистов и коммунистов правительство Народного фронта шло на соглашательство с буржуазией и тем самым предавало интересы трудящихся.

Идеологам испанского анархизма, конечно же, были хорошо известны концепции основоположника русского анархизма, князя Петра Кропоткина. У них вызывала восхищение личность этого революционера-народника, мечтателя-идеалиста и ученого-просветителя, никогда не поступавшегося своими убеждениями. Особенно привлекала его идея о том, что общество должно стремиться установить в своей среде определенное гармоничное соответствие и сделать это не посредством подчинения какой-либо власти, не введением полного единообразия, а путем призыва членов общества к свободному развитию и свободному, добровольному объединению их в неформальные союзы, кооперативы, общины, производственные ассоциации.

Испанским анархистам казалась очень убедительной идея Кропоткина о бесполезности прельщения людей лживыми обещаниями или запугивания их карами земными и небесными, ибо от этого они становятся лишь жестокими и циничными, еще больше одурманивают себя наркотиками и пьянством. Полностью согласны анархисты были с ним и в том, что власть подавляет в людях личное достоинство (не важно, откуда она проистекает – от государственных чиновников или от частного капитала), отстранение же народа от обеспечения общественного правопорядка приводит к тому, что люди начинают сочувствовать больше его нарушителям, чем блюстителям.

В России и двадцать лет спустя в Испании люди вынуждены были взяться за оружие не из прихоти, а от отчаяния. Бурные водовороты классовых конфликтов затянули их в кровавую междоусобицу, оставлявшую очень мало шансов для безупречной честности и милосердия по обе стороны баррикад. Подвергнутое испытанию практикой благородство идей анархизма обернулось разгулом насилия и низменных страстей. Помимо многого другого, идеи эти возвеличивали ценность человеческой личности и ее достоинства, добровольной взаимопомощи, но требовали от каждого анархиста строгой самодисциплины. А ее-то и не оказалось ни в Испании, ни в России. Каркас идеальной умозрительной структуры рухнул…

Вооруженное сопротивление франкистам продолжалось даже после вступления их армии весной 1939 года в Мадрид. Отдельные участники обороны столицы ушли в горы и повели оттуда партизанскую войну. Не сложили оружия и некоторые отряды шахтеров Астурии.

Возвращавшихся к себе в родные места «красных» фалангисты часто забивали палками до смерти. Тюрьмы переполнились политическими заключенными. Начали действовать военные суды для вынесения обычно смертных приговоров. Знакомясь с их решениями, Франко имел обыкновение пожевывать свой любимый хрустящий шоколад и делать на листах пометки, о казни каких лиц нужно обязательно сообщить в газетах.

Около миллиона испанцев покинули родину, примерно полмиллиона остались зарытыми в ее земле. Республиканцы предпочли странствовать в изгнании, нежели вставать на колени и признавать себя побежденными. Немало перешедших границу с Францией оказалось в специальных лагерях: ее правительство коллаборационистов не стало возражать против отправки многих в концлагеря Германии. Те, кому удавалось избежать немецкого плена и каторги, вступали в отряды французского Сопротивления, итальянских и югославских партизан. Помимо Советского Союза, убежище политическим эмигрантам предоставила Мексика.

История нацистских концлагерей написана еще и кровью испанских антифашистов. Из оставшихся в живых узник Маутхаузена, барселонский фотограф Франциско Сампо, выступил в качестве свидетеля обвинения на Нюрнбергском процессе и продемонстрировал собранные им там документальные материалы.

Добравшись до власти на крови и штыках, Франко первым делом подписал Пакт солидарности с правительствами Италии и Германии, заключил испано-германский Договор о дружбе. Мадрид и Берлин строго обязались воздерживаться от любых действий, невыгодных какому-либо участнику Договора или выгодных его противнику.

В то время Франко считал, что ему необходимы лет пять для подготовки материальной базы, чтобы открыто выступить на стороне нацистской Германии. Пока же, в ходе тайных переговоров с адмиралом Канарисом, он предложил создать на испанском побережье и Канарских островах базы для германского военного флота, в первую очередь для подводных лодок. Охотно согласился диктатор и на более тесное рабочее сотрудничество своих спецслужб с абвером, разведкой и гестапо. Немцы принялись организовывать в Мадриде негласное прослушивание иностранных посольств, а заодно и тех лиц в испанском правительстве и армии, кого Франко мог заподозрить в неблагонадежности.

Под прессом военно-фашистской диктатуры и под сенью национал-католицизма никому не оставалось ни малейшей возможности выразить публично собственное мнение, отличное от мнения Франко и пресмыкавшихся перед ним церковных иерархов. Ничего не меняли даже неожиданные казусы типа того, что один из кардиналов вдруг принялся объяснять своей пастве, будто само по себе слово «каудильо» в переводе со староиспанского означает «главарь бандитской шайки». Прелата тут же сослали в места не столь отдаленные, даже не испрашивая согласия у Папы Римского.

Взяла и еще один грех на душу свою римско-католическая апостольская церковь в Испании. Епископы преподносили гитлеровский рейх как «объект заговора мирового еврейства и иудаизма, объявившего войну Германии». Этим они оправдывали бойкот нацистами магазинов евреев и изгнание из немецких университетов преподавателей еврейского происхождения. В своих пасторалях называли евреев «отравителями национальной души посредством абсурдных доктрин извне». Хотя клир и утверждал официально, будто католическая вера несовместима с расизмом, именно среди фалангистов-католиков более всего распространялся антисемитизм, особенно среди входивших в Фалангу священников и журналистов. «Евреи, как раса, никогда не станут проблемой для Испании, – пояснял главный редактор ее газеты. – В чем фалангистская идеология видит свое основное отличие от фашистской и национал-социалистской, так это в том, что наша идеология не принимает расизма, ибо, согласно церковной доктрине, разные расы имеют одинаковые возможности спасти души свои. Правда, с одним уточнением: если они принимают христианскую веру, а если не принимают, то их надо изгонять не по расовым, а по чисто религиозным мотивам». Если вспомнить, точно такое уже было в Испании во времена Святой Инквизиции.