Американские историки. Учебное пособие - Иван Цветков

Так или иначе, в послевоенной американской историографии закрепилось представление о расе как социальном конструкте, идеологическом штампе, никак не связанном с биологическими особенностями людей с разным цветом кожи, а лишь отражающим историческое понимание их взаимного статуса и социальных ролей.

Однако конструктивистский тезис не давал прямого ответа на вопрос, почему же эта искусственная система рабства и расового неравноправия была настолько стабильна и потребовала кровопролитнейшей войны для своей ликвидации?

Большинство историков в 1950—1960-е гг. были уверены в том, что система держалась лишь на страхе и силовом доминировании класса белых плантаторов. С. Элкинс даже сравнивал южные плантации с нацистскими концлагерями периода Второй мировой войны. Затем было высказано несколько новых толкований, из которых наиболее интересными представляются два: идея патернализма (в его ином понимании, нежели у Филлипса), и идея «демократии для белых».

Идею патернализма отстаивал в своих трудах историк-марксист Ю. Дженовезе. Отталкиваясь в своем анализе от тезиса о классовой борьбе, он пришел к выводу, что отношения между антагонистическими классами пролетариата и буржуазии на Севере, и рабов и плантаторов на Юге развивались по-разному. Главное отличие – рабы являлись частной собственностью плантаторов, из-за чего последние не могли относиться к ним так жестоко и бесчеловечно, как владельцы северных фабрик к рабочим. Плантаторам нужно было беречь своих рабов, не высокая мораль, а экономический интерес заставлял их быть относительно гуманными. В результате возникала система патернализма, в которой рабы не были совершенно бесправными, но обладали рядом негласных привилегий. Эти привилегии рабами чрезвычайно ценились и позволяли им видеть в системе некую справедливость, что весьма способствовало сохранению стабильности38.

Еще одно объяснение того, почему система была стабильной, опирается на представление о «расовом союзе» плантаторов и белых фермеров, к которому, возможно, присоединялись даже самые низы белого населения Юга. Насколько можно судить по сохранившимся источникам, в довоенный период многими белыми южанами разделялась идея о том, что именно рабы обеспечивали своим трудом общественное благосостояние, стабильность и демократию в южных штатах. Они удерживали южное общество от классовых конфликтов, ведь даже самый бедный белый фермер, сравнивая свое положение с положением чернокожего раба, мог придти к выводу, что его дела не так уж и плохи.

В последние годы одной из самых модных историографических тем стало выяснение того, насколько тесно взаимодействовали друг с другом черные рабы и простые южане, действительно ли классовые барьеры, разделяющие белых обитателей Юга, были слабее расовых предрассудков, и способен ли тезис о «демократии для белых» объяснить длительное и стабильное существование в США плантационного рабства.

Следует заметить, что здесь, как и во многих других случаях, переход историков на микроуровень, изучение отдельных эпизодов и регионов, привело к полной разноголосице и невозможности дать однозначный ответ на поставленный вопрос. Ситуация менялась от района к району, где-то чернокожие были почти полностью интегрированы в жизнь белых общин и даже, оставаясь рабами, могли приобрести определенное влияние на белых (например, в случаях со «смешанными» приходами, когда черный проповедник обслуживал и белую, и черную паству), а где-то действительно существовал «расовый союз» белых верхов и низов.

Одновременно с вопросом о рабстве, американским историкам второй половины XX века необходимо было ответить на другой, тесно связанный с ним вопрос: почему только через 100 лет после ликвидации рабовладения черное население Америки смогло решительно и эффективно выступить в защиту своих гражданских прав?

Вплоть до середины XX в., в рамках доминирующих расистских представлений, мало кого удивляло то, что на Юге существует сегрегация, чернокожие ограничены в правах, обладают низким социальным статусом. На что большее могли рассчитывать бывшие рабы, чей интеллект и гражданские добродетели абсолютно атрофировались за столетия жалкого существования? К тому же, целенаправленная сегрегация, разделение рас, многим казались традиционным и единственно верным решением проблемы межрасовых отношений.

Эпоха борьбы за гражданские права, начавшаяся в середине ХХ в., породила тысячи памфлетов, статей и книг, в которых обосновывалась совершенная «дееспособность» чернокожих, демонстрировались их достижения в сферах культуры, науки и политики. Но, пожалуй, самым значимым историческим исследованием этого сюжета стали труды К. Ван Вудварда, специалиста по послевоенному Югу. Важнейший вывод Вудварда – политика сегрегации и соответствующие общественные представления сформировалась на Юге лишь через несколько десятилетий после Гражданской войны, разделение рас не существовало в США исконно, следовательно сегрегация это не данность, а уродливое социальное явление, которое должно быть уничтожено39.

Согласно еще одному устойчивому историографическому представлению, которое разделялось большинством историков первой половины XX в., освобожденным рабам был дан шанс показать себя, продемонстрировать, на что они способны, в ходе т. н. «радикальной реконструкции Юга» сразу же после Гражданской войны, когда армии Севера оккупировали южные штаты и обеспечили избрание негритянских представителей в органы власти. Результат этого «эксперимента» был признан совершенно неудачным, чернокожим не удалось решить ни одной из актуальных общественно-политических и экономических задач, и лишь т. н. «правительства искупителей», состоящие из белых политиков, смогли исправить ситуацию.

Данную историографическую концепцию тщательному разбору и испепеляющей критике подверг самый известный чернокожий историк второй половины XX в., Дж. Франклин. Он показал, что никакой реальной власти у черных политиков в период Реконструкции не было, но даже то немногое, что им все-таки удалось сделать, имело важное историческое значение. Белые расисты вернулись во власть и организовали сегрегацию не потому, что чернокожие политики были плохи и неэффективны, а в силу традиций расового доминирования. Сегрегация держалась на силе и запугивании, все аргументы ее сторонников были выдумкой и совершенно неудивительно, что в конце концов искусственное разделение рас было ликвидировано40.

В современной историографии вопрос о происхождении сегрегации считается, в принципе, решенным, исследователи (особенно в рамках популярного направления «Афроамериканских исследований») сосредотачивают свое внимание на роли, сыгранной чернокожими американцами в различные важные моменты истории.

Еще одна актуальная историографическая проблема, связанная с расовыми отношениями – проблема взаимоотношений белых и «коренных» американцев (индейцами их теперь называть не принято, так же как чернокожих – неграми). Вплоть до последних десятилетий XX в. дискуссии историков на эту тему обычно сводились к решению вопроса о том, можно или нельзя оправдать жестокое обращение белых американцев с индейцами. Если для пуританского историка К. Мазера индейцы были «бичом божьим», наказанием за грехи колонистов, ниспосланным свыше, и он рассматривал их подавление и истребление как нечто само собой разумеющееся, то уже «рационалист» Р. Биверли признавал, что до прихода белых поселенцев жизнь коренных обитателей Америки была более спокойной и благополучной, и в нарушении этой гармонии есть определенная вина англичан.

Можно проследить связь между приведением воинственных индейских племен к покорности и смягчением тона историков. Поверженный враг со временем начинает пробуждать в человеческой душе жалость и сострадание. В конце XIX в., когда от индейцев в их первоначальном виде мало что осталось, и в демографическом, и в культурном, и в военном смыслах, в США развернулось движение в защиту коренных американцев, представители которого резко критиковали силовую политику властей. Эмоциональный, хотя и основанный на малодостоверных свидетельствах обзор «исторических преступлений», совершенных американским правительством в отношении индейцев, представила в 1881 г. Хелен Джексон, которая даже не пожалела личных средств, чтобы разослать по экземпляру своей книги «Век бесчестья» каждому члену конгресса США41.

Можно сказать, что защитники индейцев оказали героям своих публикаций медвежью услугу. Правительство прореагировало на «проиндейские» тенденции в общественном мнении Законом Дауэса (1887), который в чем-то можно сравнить с столыпинской реформой, предпринятой в России в начале XX в. И Дауэс, и Столыпин стремились реформировать традиционные социальные структуры – один индейские племена, другой крестьянские общины, оба хотели сделать жизнь своих соотечественников лучше, но результаты и в том, и в другом случае оказались негативными. Индейцев попытались сделать обычными американскими гражданами, разделить резервации на отдельные участки, находящиеся в собственности у владельцев, способствовать их культурной ассимиляции. В результате, прибавилось работы у американских антропологов, во главе с Л. Морганом, которые обнаружили, что предмет их исследований исчезает на глазах, и уже следующее поколение может судить об американских индейцах лишь по книгам и воспоминаниям.