Наследник - Алексей Кулаков

"Интересно, что бы было, если бы она увидела меня пяток минут назад? Наверняка, переполох бы получился знатный. А уж докторишка и вовсе бы умер от счастья и гордости - как же, его лечение помогло".

Впрочем, без лишней скромности и преувеличения - ему пока сильно везло. Выученный за прошедшую пару месяцев нехитрый распорядок собственного дня, невеликое окружение, их мелкие привычки, все это сильно помогало. Как и спонтанное решение не произносить вслух ни единого слова - тем самым уберегая себя от вольной или невольной ошибки. Самым же большим подарком Дмитрий считал недавний отъезд царственного отца, общение с которым (полностью безмолвное с его стороны) хотя и принесло ему целую гору полезной информации, но вместе с тем изрядно напрягало. Кто может знать собственного сына лучше, чем родной отец? Разве что мать. Но царица Анастасия вот уже какой месяц чувствовала себя не очень хорошо, и решила дожидаться мужа и старшего сына в Москве - тем паче, что ее внимания требовали еще два сына и дочка.

"Знать бы еще, какой год на дворе, вообще было бы прекрасно. Хотя... Все равно не пойму, куда меня занесло?".

В свое время, пытаясь понять хоть что-то из своих волшебных снов, он перерыл немало исторической литературы. Того же Карамзина с его "Историей государства Российского" он прочитал как минимум три раза, да и остальных авторов не забывал. Надоедал ученым-историкам, фактически стал внештатным сотрудником сразу двух музеев - но все, что смог определить, так это примерное время, в котором жил его малыш. От первой половины пятнадцатого до начала шестнадцатого века от рождества христова - и на этом все его успехи закончились. Ни семью, ни хотя бы примерное титулование и положение, ни место проживания определить не получалось, ну никак! А ведь были же у него подозрения на первого сына Ивана Грозного, были!!! Вот только все перебивал один единственный твердокаменный факт - царевич Дмитрий умер, не прожив и полугода. Похоже, что врали. Потому как он и есть тот самый царевич Дмитрий! У коего, ко всему, еще имеется четырехлетняя сестра Евдокия. Которая, если верить прочитанным историческим трудам, тоже должна была умереть. Два года назад - но, по всему видать, передумала.

"Вернее, вспоминая опыт и квалификацию придворных ветеринаров - выжила, причем вопреки всем их стараниям. Наверняка ее, так же как и меня, и пилюльками травили, и кровь пускали, и целебной микстуркой пользовали. Ненавижу!".

Вспышка злобы была такой сильной, что отозвалась в средоточии, заставив последнее чуть потемнеть и ощетиниться иголками мучительно-горячих разрядов.

"Как больно!..".

Суматошно затрепыхалось сердце, нервно дернулись и застыли губы, а острые зубы до крови впились в собственную ладонь, помогая разуму придти в себя. Мгновение, другое, третье... Дыхание постепенно выровнялось, а строптивое средоточие вновь покорилось юному хозяину. До следующего раза.

"Больно... И странно. Нет, я до этого-то особым человеколюбием не страдал, но так ненавидеть, так жарко и зримо желать чьей-то смерти?.. Похоже, чем дальше, тем сильнее я меняюсь. Хм. А может, все гораздо проще, чем я себе представляю? Если у меня так ничего и не получилось, и все, что меня окружает - всего лишь затянувшаяся агония разума и тела?".

За спиной тихо прошуршали шаги, затем донеслось слабое позвякивание и тонкий запах масла, доливаемого в маленькую лампадку, подвешенную на тоненькой цепочке к полке с потемневшими от времени иконами. Еле слышное журчание и приглушенный стук - и у изголовья его ложа поставили расписную деревянную плошку с медовым квасом. Звонко лязгнула крышка сундука, зашуршала расстилаемая на широкой лавке постель, а потом короткий и сильный выдох погасил одинокий огонек свечи. Неясный шепот в темноте светлицы, в котором при желании можно было разобрать короткую молитву, сладкий зевок, еще один, и - ровное дыхание на самом пределе слышимости...

Дмитрий не глядя протянул руку, подхватил плошку и пару раз мелко глотнул, наслаждаясь невозможно вкусным напитком. Чуть шевельнул ногой, изменяя положение тела, до половины скинул с себя меховое одеяльце - легкое и мягкое, но притом до ужаса теплое.

"Что-то уж больно реалистичные видения получаются!..".

Стараясь отвлечься от неприятных мыслей и предположений, а еще - неуверенности в завтрашнем дне, он занялся привычным (за два месяца-то!) делом. Тем более, что оно увлекало его все больше и больше, буквально затягивая в себя. Странная способность, нежданно-негаданно развившаяся из навязчивого желания разобраться в собственных снах, и долгим методом проб и ошибок приспособленная для диагностики и лечения. Поначалу мелких болячек, а потом и вполне серьезных недугов - этот дар, оставшийся с ним и в новой жизни, внезапно расцвел новыми красками и возможностями. Вдобавок, заметно усилился, периодически преподнося приятные (и не очень) сюрпризы и загадки, а в дальнейшем грозил вырасти еще и еще - если уж всего за два месяца он переплюнул прежние свои показатели, то что же будет через год или два? Или даже пять?

"Ты доживи сначала, мечтатель!..".

Глубокий вдох, легкое усилие воли, от которого его второе "сердце" послушно сменило свой ритм, и по телу побежали сотни мурашек. Еще усилие - и мурашки сменились легким и весьма приятным покалыванием, идущим прямо изнутри мышц. От шеи прямо по спине, затем по ягодицам, бедрам и голеням, через живот на грудь, с нее на руки и ладони, опять на шею... Словно десяток маленьких котят, играясь, бегал прямо по нему и запускал в него же свои маленькие коготки, немножко их сжимал, а потом следовал дальше. Новое усилие воли - и котята заметно подросли, как и их коготки. Покалывание стало заметно сильнее и глубже, отчего мышцы едва заметно подергивались и дрожали, по телу пошла испарина и легкая волна боли - первый предвестник полного опустошения сил. Несколько глубоких вздохов, и все тут же прекратилось - покалывания сошли на нет, потускневшее и сократившееся примерно вдвое средоточие мерно запульсировало и стало вновь тихонечко расти, а в сознании проскочила искорка гордости. За себя. Потому что еще недавно такие вот "игры с котятами" выпивали его мало что не досуха, даруя взамен мокрую насквозь рубашку и ноющую боль по всему телу, отвыкшему за долгие месяцы неподвижности от малейших нагрузок.

- Уф!..

В очередной раз пихнув от себя одеяльце и задрав до середины бедер длинную полотняную "ночнушку", Дмитрий блаженно улыбнулся и поболтал в воздухе худыми ногами. От близкой стены приятно веяло прохладой, потяжелевшие веки и легкая истома сложились вместе в сладкую дремоту, и полностью отдаваясь ее ласковым объятьям, он мельком подумал - как бы было хорошо, взять да и вздохнуть полной грудью свежего воздуха...