Сделай, что сможешь. Начало - Лео Андрей Васильевич

Сарай я собрался ставить двойной. Половину, закрывающую вход в землянку, сделаю тёплой: и пол положу, и печку поставлю, а брёвнышки для стен возьму самые толстые. Там в отдельном загончике козу держать станем, рядом закуток для душа соорудим, за ним – туалет. В холодной части будет спортзал, рядом – хранилище для мяса и шкур, а в самом конце сарая – вход в старый погреб.

Пилить задолбался. Лиственница для дома, безусловно, хороша, но обрабатывать её – у-у-у! И пилишь, и пилишь, зубья смоляными сгустками забиваются, чистишь их и опять пилишь. А силёнок-то у Мишкиного организма фиг да ни фига.

Но в целом мне здесь всё же нравится, и хоть целыми днями ношусь как угорелый, но жизнью такой доволен. Не знаю уж, знахаркины настойки так сказываются или ощущения молодого тела накатили, но оптимизьм и энтузязизьм из меня прёт со страшной силой. Чувствую, горы могу свернуть. Надо бы узнать у Софы: зелье витаминное по утрам она для меня исключительно на травках заваривает или вместе с сушёными грибочками?

Начал задумываться о будущем. Планы пока туманные, но с ближайшими я уже определился. Необходимо к осенне-зимнему промысловому сезону основательно подготовиться. Охотником я, разумеется, оставаться не собираюсь, однако этой зимой поработать придётся. Меха – это деньги, а деньги нам в скором времени ох как понадобятся.

Ещё мысля в голове сидит: Волчий ручей проверить на наличие золота. Чем чёрт не шутит, вдруг крупно разбогатеем, золотишка-то в окружающих землях хватает.

В прошлой жизни часто приходилось бывать в Сибири на золотых приисках. Вот интересно, сейчас начинаю понимать: я довольно неплохо помню, где тут, на Енисейском кряже, миллионы рублей в виде ценных металлов от глаз людских спрятанные лежат. Когда-то знакомые из золотодобывающих компаний возили по своим «кладовым», хвастали, так сказать. Видел я много крупных месторождений: и «Благодатное», и «Олимпиадинское», и «Эльдорадо». А там, конечно, охота-рыбалка. Случалось, по неделе вокруг рудников с ружьишком бродил.

Вряд ли окрестности за полторы сотни лет сильно изменились. И, если не торопясь походить, внимательно посмотреть, я, наверно, смогу отыскать все места, где побывал. Значит, летом переберёмся в Енисейск и уже в городе сориентируемся, как дальше жить.

– Поздорову, братан. Отлёживаешься?

Оп-па! От неожиданности я чуть в штаны не наложил. Как этот жлобина сумел столь тихо подобраться?! Уснул я, что ли?

– Чё-то нюхлый[15] ты. Выздоравливаш хоть?

Мои мысли понеслись вскачь. Ага, братан. Вполне вероятно, брат, кому ж ещё здесь бродить и о Мишкином здоровье спрашивать. Из двоих его братьев рыжий только один, и возраст сходится.

– И тебе не хворать, Гнат. Потихоньку выздоравливаю. Вот из домины стал выбираться, баба Софа на солнце лежать велела.

Слава богу, за тренировкой меня не застали, иначе вопросов было бы выше крыши.

– Кости погреть тебе надо, да-а… – Он постоял, оглядывая изменения на поляне. – Знахарка-то хорошо кормит?

– Да, нынче-то с едой получше. Охотники на зиму решили остановиться, подкармливают.

– А-а… То-то смотрю, у вас амбар начат. На зиму, говоришь? Они, чё ль, Софье Марковне шкурки дают?

– Они.

– А где счас?

– Да в тайгу подались, хотели на севере лабаз сладить.

– М-м… Тута, это, Мишка… Ты бы к ним набился в содружники: тятя больно зол, домой не пустит. Нахлебником тя кличет и знахарке муки, сказал, не даст. А с охочими людьми всяко перезимуешь, и мы, ежли чё, подсобим.

О как! Ну родитель, ну сволочь! Сбагрил сыночка, гад. Не удивлюсь, если жалеет, что я не помер. Корми теперь болезного. Мне, вообще-то, такое предложение на руку. Но всё же какая скотина! Та-ак, соображаем быстро, что можно с «родненького» папеньки стрясти, а то подумает ещё о моём вольготном здесь проживании.

Скорее всего, на лице отразилась буря кипевших в душе эмоций, поскольку Гнат принялся меня успокаивать:

– Ты, братко, не серчай на него. Поживёшь тута чутка, тятя, мож, охолонёт. А приживёшься, и то хорошо. Зимой худко станет – подмогнём. Мамка вот узелок передала, волнуется. И от нас с Фёдором крохи есть.

Гнат поставил принесённый узелок на скамейку у землянки. Я постарался сделать задумчивую морду лица.

– Мне одному поначалу тяжко будет. Не помешало бы Машку в помощь, хотя бы после работ в поле. Вместе нам зимовать сподручнее.

– Да нешто зверь тятька! Отпустит Машку. – Он явно обрадовался. Наверно, полагал, я права начну качать. – Тады побёг я. А… – Он замер. – Софье Марковне ты уж сам про тятин наказ обскажи.

– Ладно.

Фу-у… Даже не верится, что так легко отмазался. Свобода-а-а! И от внимания, и от обязательств. Не, ну как повезло-то! Пришёл бы Гнат на час раньше или позже – была бы самая красивая попа. Его, похоже, послали сюда за прояснением обстановки: как там хворый поживает и почему Софа шкурки на обмен таскает. Интересно папашке стало, не я ли тут добытчик. А мне бы стоило догадаться, что рано или поздно с проверкой кто-нибудь нагрянет, тем более сегодня воскресенье, выходной. Да-а, рано я расслабился. Но мы с ведуньей всё же молодцы, заранее договорились рассказывать о якобы пришедших к нам на постой охотниках.

Эйфория понемногу проходила. Брат давно ушёл, а я валяюсь. Эх-х, подъём, Сашок, нас ждут великие дела!

А через день к нам заглянула мама Машки и Мишки. Я, придя к обеду, увидел её, сидящую с Софой на лавочке у землянки. Удивило, что сразу понял, кто пожаловал. А ведь у знахарки уже четыре посетительницы побывали, мог бы предположить: вот ещё одна. Но нет, с одного взгляда осознал: мама пришла.

Получается, Мишка у меня где-то в подсознании засел? У-у, Саша, именно этого тебе для полного счастья и не хватает. Со временем начнётся раздвоение личности, и… тихо шифером шурша, крыша съедет не спеша. А с другой стороны… одиночество теперь не грозит, отныне ты, так сказать, всегда в компании. «МиСашка компани» – неплохо звучит, однако. Ой не-е, на фиг, на фиг нам такое счастье! Надо вытряхнуть эту дурь из головы.

Софа, заметив мой приход, встала.

– Пойду к обеду стол соберу.

Мать повернулась, глаза обеспокоенно вглядываются: судя по всему, с нетерпением ждала встречи.

– Здравствуй, сынок.

– Здравствуй, мама.

О чём говорить, понятия не имею.

– Как ты себя чувствуешь? Софья Марковна говорит, вовсе поправился.

– Не беспокойся, мама, я здоров.

Чтоб не стоять перед ней пеньком с глазами, присел рядом.

– Похудел-то как.

Меня погладили по голове, попытались убрать лохмы со лба. Чёрт! Давно я не ощущал такой неловкости. И не отвертеться ведь. Ага, попаданец должен стойко переносить все тяготы попадалова, поэтому сиди, Сашок, терпи и не питюкай. Почему-то вспомнился препод военной кафедры института и его наставления по обучению солдат: «А если тягот и лишений нет, вы должны их сами себе создать, чтобы затем стойко переносить!»

– Ешь-то сытно? Мясо есть в доме?

– И мяса, и хлеба хватает. Сейчас обедать будем, увидишь.

– А работать тебя, сыночек, много заставляют?

– Да сколько могу, помогаю. Последние жилы не тянут.

– Вот и хорошо, родной, вот и хорошо.

Она продолжала перебирать мои волосы, гладить меня по спине и плечам, а я украдкой изучал её и пытался понять, что же за человек моя новая мама.

Возраст примерно как у Софы. Лицо, хм… когда-то красавицей была, только сохранила красоту гораздо хуже знахарки. Похожа на Ирину Алфёрову. Худая, даже сухонькая вся. Ростом чуть выше Мишки. Волосы наполовину чёрные, наполовину седые. И… молоком от неё пахнет. Видать, поваляла её жизнь. Порадовало, что Мишку любит, этого не сыграть. Уж меня тут не обманешь, за пятьдесят шесть лет многое повидал.

– Ты повзрослел. Спокойный стал. Совсем большой уже.

Да уж! Не дай бог тебе когда-нибудь узнать, насколько Мишка повзрослел. Зачем тебе лишние седины?