Подчиняя вселенные - Владимир Датыщев

— Что же его сюда влечет? — спросил Клипард. Затем, вспомнив что-то, он стремглав бросился из рубки.

— Куда? — первый помощник был явно ошеломлен. Такого быть не может, чтобы в боевой обстановке капитан плевал на все инструкции.

— На камбуз, — последовал ответ.

Летчик изо всех сил бежал на кухню, размахивая расчехленным иглометом. На коротком стволе мерцала лампочка, показывая полную боевую готовность пистолета. Но Клипард не мог успеть, вскоре корабль погибнет, монах задохнется, а неведомый портал в маленький неизвестный мир так и останется закрытым.

Так он и знал.

Посреди ошметков кольраби и патиссонов, бессильно разбросав руки среди разлившихся смесей и рассыпанных специй, лежал кок. Вытаращенными от страха глазами, он беспорядочно елозил по полу, словно ища в нем спасения. Под ним увеличивалась огромная лужа остро пахнущих экскрементов.

Более полтора центнера весу, думал капитан, поднимая оружие. Гора мышц и самовлюбленности, море любви к мужчинам и ненависти к женщинам. Дуло игломета неумолимо нацеливалось на потный лоб повара.

Это не месть, думал капитан. И даже не убийство. Это необходимость — спасение целого экипажа!

— Капитан, — простонал бедный испуганный мальчик, которому не исполнилось еще и двадцати лет. — Простите, сер…

Он не виноват, что голубой. Он не виновен, что боится, ведь добрый волшебник не потрогал его за грудь. Этот ребенок не виноват. Но он должен умереть. Во имя спасения и жизни для других!

Титановый осколок почти неслышно вонзился в надбровную дугу кока. Антон знал, куда стрелять.

Так, чтобы наверняка. Без боли, без совести.

Вбежавшая в камбуз Эвелина с визгом поскользнулась в смеси соусов и крови, которой натекло не так уж и много. Подоспевший боцман поддержал доктора под локоть. Они стояли у двери, наблюдая невиданную раньше картину.

Возле тела сидел никогда не плачущий, казавшийся бесчувственной машиной, капитан. Он упирался одной рукой в грудь парня, а другой, прижимая нагретый после выстрела игломет. Антон читал молитву над безвинно погибшим. И рыдал. Так, как никогда.

Клипард не плакал никогда, даже в детдоме, сжимая двумя руками разбитый нос. Даже когда приют сожгли республиканские солдаты. Даже, когда его обидчики и немногочисленные друзья лопались под залпами плазмы и напалма. В тот час, когда безвозвратно ушла Мишель, он похоронил слезы в груди.

Но соленая жидкость сейчас рвалась из его глаз и он, не в силах сдержать ее, ревел во весь голос, отмаливая перед господом все свои прегрешения. Тяжелые кандалы сковывали грудную клетку, окровавленное сердце рвалось куда-то, и хотело убежать от содеянного.

Ведь когда погибла его единственная, несомненно, любовь, он, запасшись тройным боекомплектом, расстрелял два мирных города повстанцев. И тогда невинные обыватели горели под пламенем его пушек. Эти грехи невозможно замолить, один только бог может простить, но никто не забудет, его — покрытого заслуженными медалями майора уволили со службы, едва успев отмазать его от трибунала.

— Капитан, — осторожно потрясла Клипарда Катти, вошедшая в кубрик. — Чудовище уже обхватило наш фюзеляж. Жить нам осталось не более трех минут.

— Эх, была, не была, — крикнула доктор, срывая с себя одежду и крепко обнимая оцепеневшего от неожиданности Бибула ногами.

— Стрелять нет возможности, сер, — отрапортовал первый артиллерист. — Мы взорвемся вместе с ним.

— По моей команде дадите залп. Лучше умрем в плазменном огне, чем безмозгло будем переварены в утробе этого чудища, — нервно процедил сквозь зубы Антон, утирая слезы и бросаясь к выходу из корабля.

Уже находясь в шлюзе, он беспорядочно натянул на себя скафандр и на ходу, вылетая из лайнера, расчехлил плазменное ружье. Только бы успеть до того, как бездушный спрут закроет глаза в предвкушении обеда.

Вокруг клубились волны пыли, разноцветные радуги пробегали перед прозрачным щитком шлема. Видимо, он слишком сильно включил подачу воздуха, спеша на бой.

— Ох, — капитан ударился обо что-то твердое, но податливое.

Поздно, с ужасом увидел он, как цветное веко уже прикрыло желтый заинтересованный глаз. Неужели мы умрем?

— Да не бывать этого, пока я существую! — сквозь пластичную ткань рукавицы в ладонь Антона уперлась знакомая рукоять. — Приветствую тебя, тай-цзин!

— Кислотник, — почти выкрикнул капитан.

— Заткнись, каптайн, — ментально рявкнул меч. — И не мешай мне работать. Ведь ты даже не прошел обряд инициации, что априори запрещает тебе пользоваться таким благородным клинком! Подайся назад, а то мне ничего не видно!

Клипард отодвинулся от чудовища, тогда как его рука, будто обретя самостоятельность, рванулась вперед, во много раз удлиненная острым кислотным стержнем. Убийственный клинок разорвал сверхпрочное веко, как переспелый арбузный ошметок, во всю длину, по локоть уходя в око твари.

Та завизжала, вся божественность прекрасной мелодии утратила свою магию, наполнившись какофонией древнего ужаса и боли. Из развороченной дыры хлынул настоящий торнадо переливающегося всеми цветами радуги дыма. Он прошел сквозь тело капитана, намертво пришпилив его к поверхности фюзеляжа. Человек закричал, преисполненный космической болью издыхающего монстра. Остатки дыма всосались в него сквозь скафандр и кожу, да там и остались, хоронясь и сохраняясь до какого-то момента.

Чьи-то руки бережно уложили его на койку. Скрутившись в клубок от мировой боли, Антон рассмотрел сквозь кровавую пелену знакомую гору на огромной, в полстены, картине с далекой планеты. Дальше, слева, возле закрытого шторой иллюминатора стояла старая небьющаяся ваза с давно завядшей розой. Он подарил когда-то эту розу Мишель. А под кроватью всегда находился небольшой сундучок, набитый всяческим хламом, припасенным еще с детдома.

Капитан отрешенно откинулся на маленькую подушку и отключился.

— Что будем делать, Старший Паладин? — спросил у невидимого собеседника знакомый голос.

В коммуникаторе шумело, видимо обладатель другого передатчика раздумывал.

— Ты уверен, — зашуршало в динамике, — что к нему не приходят сновидения?

— Нет, господин! — ответил монах.

— Для Ордена будет большим ударом узнать, что избранный субъект изменился и не исполнит пророчество.

— Я знаю, Старший Паладин! — в голосе Стигнея сквозили тревожные нотки.

— Говоришь, кислотный побратим бросился ему на помощь, когда ты не успевал? — человек из Ордена отлично скрывал свою озадаченность. — Никогда еще меч не менял своего господина, кхм, прости, побратима. Хотя, твой кислотник еще достаточно молод. С другой стороны, не хватало нам еще профессионала, способного владеть любым нашим орудием мести.

— Знаю, мой господин.

— Возможно, — размышлял Старший Паладин, — что оружие слышит предназначение капитана? Он точно не сможет вступить в Орден?

— Вроде бы, возраст не позволяет, — задумчиво протянул Затворник. — Но кто знает, что может сделать с ним божественное начало!

— Инквизиция догадывается? — спросил невидимый собеседник.

— Несомненно, они знают о нем, хотя, возможно, не ориентируются в истинной роли этого получеловека.

— Ты должен инициировать его! — решил Старший Паладин. — Если он начал каяться, то может быть потерян для основного предназначения. А монахов нам и так хватает.

— Прямо сейчас заняться этим? — ужаснулся Стигней. — Ведь его психика еще не окрепла для такого влияния извне!

— Вот поэтому ты должен сделать это прямо сейчас. Боги его знают, что являют из себя дымки из субпространственных тварей! Говоришь, они к тебе не тянулись?

— Нет, высочайший Иона Лястер, все дымы из умерших чудищ стремились к кораблю, пока не растворялись в вакууме.

— Ясно, значит, предназначение сулит ему еще какую-то роль. Как я понимаю, в субе. Инициализируй его, возможно, божественные сновидения после этого и проснутся! До следующего сеанса!

— Конец связи, мастер, — ответил монах и, тяжело вздохнув, простер, возвышаясь над лежащим, зажатые в руках ладони. — Прости меня, Антон, если сможешь. Жалко ломать жизнь такому человеку. Ты, вроде, неплохой парень, готовый отдать свою и чужую жизнь за экипаж. Так отдашь ли ты существование человечества за становление нового порядка?

Из рук Затворника полился мягкий изумрудный свет, окутывающий голову спящему капитану.

— Я хочу умереть, сказала Мишель.

— Не надо, — этот крик будет преследовать его всю жизнь. — Ты не должна!

— Прости, если сможешь!

— Не смогу! Не прощу! Измену не смыть даже кровью.

Вечность мести. Неотступная расплата надвигалась на него, словно зеленый боевой радхи. С противными фиолетовыми жабами на носовом фюзеляже. Месть росла, закрывая собой целое небо. Скоро горизонт уже наполнился угольно черной пеленой. Уже не маленькая отплата одного человека. Одна большая Месть с заглавной буквы. Расплата от начала миров, Ответ всего человечества. Она стремилась войти в его душу, вытеснить ту малую толику расплаты за смерть любимой. Наполнить его до бесконечности, испепелить душу. Уничтожить грешное человечество. Как будто отомстить за мучительную смерть Христа много тысячелетий назад ушедшего из этого мира, за каждого бога. Ведь не любовь правит миром. Месть устремилась в него.