медведица,или легенда о Черном Янгаре - карина

   Женщина.

   Предательство, повторенное дважды.

   Потеря.

   Война

   Потянулся было Янгар к рисунку, но ветер стер его, спеша вычертить иной.

   Сломанный меч.

   Находка.

   Возрождение.

   Долго стоял на коленях Янгар, умоляя богов истолковать волю. Один вопрос и два ответа. А Кейсо, мудрец Кейсо, который славился своим умением руны читать, лишь руками развел да повторил:

   - Отступись.

   Быть может, Янгар и послушал бы совета, но постучал в двери дома-крепости взмыленный гонец. Трех лошадей загнал и себя едва ли не до смерти. Говорить уже не мог, лишь мотал головой да шапкой высокой куньей по лбу елозил, пот вытирая.

   Янгару же протянул кожаную тубу, трижды белой лентой перевитую. И круглая сургучная печать с оттиском оскаленной медвежьей морды без слов говорила о том, откуда прибыл посланец.

   В тубе обнаружился пергаментный лист.

   И трижды прочитал Янгар письмо, чувствуя, как вскипает кровь: победил! Одолел упрямого Ерхо Ину. На колени поставил весь род его...

   - Посмотри! - кинул он письмо Кейсо. - Быть по-моему.

   Вот только каам, скользнув взглядом по посланию, ничуть не обрадовался. Сказал тихо:

   - Женщина. Предательство. Дважды предательство, Янгар. Потеря. Война. Вспомни, о чем предупреждали боги.

   - Мой хозяин, - гонец обрел-таки дар речи. - Желал бы получить ответ.

   Женщина. Предательство. Потеря. Война.

   И после - сломанный меч. Снова женщина. Возрождение.

   Туманны предсказания хозяйки сущего, но...

   - Передай, - Янгар облизал пересохшие вдруг губы. Нет, не отступит он. Судьба? Что ж, и судьбы не убоится Янгар Черный. Сколько раз ему случалось переписывать ее начисто. - Передай своему хозяину, что я согласен. Быть свадьбе.

   Только вздохнул каам.

   Но ему ли спорить с тем, кого и боги остановить не сумели?

Глава 5. Преддверие

   Свадьба.

   Говорят, что на истоке времен в мире не было ничего, кроме самого мира, сделанного из чистого золота. И был этот мир столь тяжел, что однажды под собственной тяжестью разломился пополам. Так появились первые боги. А когда они взглянули друг на друга и взялись за руки, то и мир возник вновь. Он был и прежним, и иным. В этом новом мире всему сущему была определена его половина.

   Свадьба.

   Говорят, что сколько людей, столько нитей в корзине безумной пряхи Кеннике. Слепа она и нити наугад сплетает, привязывая человека к человеку. Когда удачно, когда - нет. Оттого перед свадьбой спешат люди с поклонами к жрецам Кеннике, несут корзины с легкой шерстью, с пряжей, с перламутровыми раковинами, с бронзою или серебром, дарами силятся задобрить безумицу. А некоторые, кто вовсе взыскует милости богини и желает, чтобы прочна была связь, неразрывна, спускается в подземелья храма. Там, в кромешной тьме, исчезают имена и лица, но остаются лишь мужчина и женщина. И нет прочнее связи, чем та, которая возникает меж ними.

   Свадьба, говорят... многое говорят, а где правда - я не знаю.

   Свадьба.

   Четыре дня пути. И свадебный поезд роскошен.

   Громогласные глашатаи криком и ревом труб возвещают о его приближении. И три дюжины отборной отцовской стражи берегут покой невесты. Ползут за возком повозки, доверху солью груженые, сундуками, в которых и серебряные бруски, и золотой песок, и меха, и наряды...

   Ерхо Ину спешит показать: ничего не жаль ему для любимой дочери.

   Достойно войдет она в мужнин дом.

   Возок плывет мягко. Покачивается, убаюкивая. И двери его заперты снаружи. А я, завернувшись в плащ с лисьим подбоем, улыбаются собственным мыслям, безумным, как и подобает тем, которые милы Кеннике.

   Сколько раз мечтала я прокатиться на этом возке?

   Примерить нарядные сапожки?

   И платье, пусть бы самое плохонькое из тех, которые носила моя сестрица?

   Сколько раз представляла на своих руках ее перстни и даже ощущала тяжесть браслетов.

   И вправду тяжелы, что оковы, рук не поднять...

   Вскидываю, но не слышу радостного звона, который был в тех моих мечтах. Трогаю пальцами монеты ожерелья, пересчитываю, но никак не сосчитаю.

   Скоро уже, Аану, скоро...

   Скрипят колеса, давят сухие придорожные травы, оставляют на песке след, который вскоре затеряется среди других следов. Сотрут его подковы, затопчут сапоги стражи. И отцовская нога печатью запечатает. Ерхо Ину, как и положено обычаем, сам возглавил поезд. Стоит выглянуть в окно, прозрачным стеклом забранное, и увижу его спину, и алый плащ, стекающий с плеча, и руку, что лежит на поясе, расшитом серебряными бляхами.

   И плеть в руке...

   Но будущего я страшусь сильнее, чем плети.

   Беги, Аану...

   Куда?

   Куда глаза глядят. Дождись ночи, выскользни тенью, как делала уже, пусть бы и в Лисьем логе. Что стоит раствориться тени среди иных теней? Их множество в лесу.

   Беги... быстро беги. От отца.

   От братьев, которые кинутся по следу, даром, что стерегут тебя так, будто ты и в самом деле любимая сестрица... они даже стали добры. Им пришлась по нраву отцовская затея.

   Сбегу.

   Я давала себе слово каждый вечер, но поезд останавливался, и мой возок окружали костры, а лес, такой близкий, уже не казался надежным прибежищем. Напротив, разум твердил иное.

   Куда бежать, Аану?

   От кого?

   От отца? От родичей? От будущего мужа?

   Ты еще не видела его, а уже дрожишь, будто бы вовсе нет в тебе крови Ину.

   Да и кем будешь ты там, в большом мире, который и видела-то издали. Разве сумеешь выжить одна? Или же сгинешь в лесу, в том самом, который мнишь спасением? Там звери.

   А за лесом - люди.

   И будут ли они добры к безродной чужачке?

   Я отступала.

   Быть покорной дочерью? Что может быть проще? Я ведь привыкла... и братья, в первые дни пути не отходившие от меня ни на шаг - видно, чуяли мое настроение - поутратили прежнее рвение. Теперь меня оставляли одну, пусть бы и ненадолго. И это одиночество само по себе было подарком.

   В какой-то момент я и вовсе смирилась.

   Янгар... меня не убьет, побоится вызвать гнев богов, разорвать свежесотворенную нить. А остальное... стоит ли печалиться о том, что еще не случилось?

   Мы остановились в дне пути от усадьбы Янгхаара Каапо. И старший из братьев, красавец Олли, отправился к жениху с серебряной шкатулкой, в которой лежал крупный алмаз.