Том 2 - Валентин Овечкин

— Приехали!

— Не совсем приехали. На усадьбу приехали. Хочешь — ночуй здесь, в конторе, хочешь — поедем ко мне в село, еще три километра.

— Подворачивай к общежитию трактористов. Погреемся.

Из распахнувшейся двери повалил клубами пар. С крыльца сбежал парень в нижней рубахе, босиком, зачерпнул ведром чистого снега из сугроба, увидев подъехавшие сани, задержался на ступеньках, приложил руку козырьком ко лбу: со света ему не видно было, кто приехал.

— Здесь гостиница Семидубовской МТС? — спросил Мартынов, вылезая из саней. — Есть свободные номера?

— Есть, есть, товарищ Мартынов! — быстро подхватил шутку тракторист, узнав в приехавших секретаря райкома и директора МТС. — С ванной, с парикмахерской, с рестораном!

Мартынов и Глотов вошли в дом.

— Свободные номера вижу, — сказал Мартынов, оглядев нары. — А где же ресторан?

— А вот, — указал тракторист на печку, где кипело что-то в больших чугунах. — Картошку варим и печем, в разных видах. Воды не хватило, снегу подсыпаем. Через десять минут будет готово.

В большой комнате было жарко натоплено. В ней размещалось на двухэтажных нарах человек двадцать трактористов. Все работали на зимнем ремонте машин. Домой идти далеко — оставались ночевать при мастерской. В общежитии густо пахло керосином, соляркой, пригорелой картошкой, стиральным мылом.

— Ох, не хочется дальше ехать! — сказал Мартынов, сбросив тулуп и усевшись на нары возле жарко пылавшей печки. — Здесь бы и поспать.

— Оставайтесь, товарищ секретарь, — пригласили трактористы. — Место найдем.

— Сегодня не все в сборе, трое пошли в деревню за харчами. Вот ихние купе.

— Матрасики у нас, правда, грязноватые…

— На тулупе можно поспать.

— Насчет клопов или какого прочего насекомого не сомневайтесь. Нету. Они нашего горючесмазочного духу не выдерживают.

— Поужинаете с нами.

— И чайком угостим. Вскипел, повара?

— Вскипел. Мойте чашки.

Мартынов взглянул на Глотова:

— Позвони домой из конторы, что задержимся тут. А то еще жена твоя подумает, что метелью нас где-то занесло.

Трактористы сдвинули два стола, застелили газетами, расставили посуду, нарезали хлеба.

— Присаживайтесь, товарищ Мартынов! Товарищ директор! С дороги горяченького!

Перевалило за полночь, поужинали, попили чаю, в печке перегорело и погасло, а Мартынов все еще разговаривал с трактористами. Кто сидел на нарах, кто, по степной привычке — садись, на чем стоишь, — на корточках перед ним или прямо на полу. Один лишь Глотов дремал, полулежа на нарах, привалившись головой к стене.

За год работы в районе Мартынов знал уже всех бригадиров тракторных отрядов и многих трактористов. Был среди ремонтников молодой бригадир Егор Афанасьевич Маслов, получивший в прошлом году районное переходящее знамя. Колхозники и трактористы уважали его за строгость, требовательность, большие технические знания, но звали Егором Афанасьевичем лишь в глаза, а за глаза — Юрчиком: очень уж молод он был, лет двадцати двух, румяный, кареглазый, чернобровый. Был здесь бригадир Николай Петрович Бережной, работавший в Семидубовской МТС со дня ее основания, капитан запаса. Был тракторист Василий Шатохин, «наш Маресьев», как звали его ребята, инвалид на протезе. Были отец и сын Григорьевы, оба трактористы. Был горючевоз Бережного, семидесятилетний старик, Тихон Андроныч Ступаков, и зимою не расстававшийся с трактористами, помогавший им на ремонте. Когда Мартынов с Глотовым вошли, Ступаков достирывал рубахи в тазу, сделанном из старого топливного бака. После ужина, развесив мокрые рубахи над печкой, и он присоединился к общей беседе, сел возле Мартынова на перевернутый таз.

— Как дела, Андроныч? — спросил его Мартынов. — Компрессия как?

— Да ничего, товарищ Мартынов.

— Кольца не пропускают?

— Пока нет… А у вас?

Трактористы засмеялись.

— Почему — у меня?

— Да вот выбрали вас первым секретарем. Как оно? Тяжеленько?

— Тяжеленько.

— В подручных легче было ходить, конечно.

— С вашей помощью, думаю, справлюсь.

У деда — задир цилиндра, — сказал Шатохин.

— Как задир цилиндра?

— Да вот было у нас вчера вечером политзанятие, читали книгу «Экономические проблемы социализма в СССР». Так он как загнул! «А чего, говорит, с этими двумя собственностями канителиться? Переводи сразу всё на совхозы!»

— Ну-у? — Мартынов удивленно, с интересом поглядел на старика. — Чего это тебе, Андроныч, захотелось в совхоз?

— Не одному мне.

— Больше пока ни от кого не слыхал.

— А разве вы все слышите, что люди думают? Думают про себя и помалкивают.

— Может быть… Ну-ну, почему же — в совхоз?

— Так там лучше, товарищ Мартынов. Твердая зарплата. А в колхозе не знаешь наперед, что на трудодень получишь.

— Ну, положим, не во всех колхозах не знают наперед, что получат, — сказал Мартынов. — Где доход устоялся, знают, что меньше не будет, чем прошлые годы.

— А ты, дед, знаешь совхозские порядки? — спросил Григорьев-отец. — Работал в совхозе?

— О-о! — старик махнул рукой. — Где я только не работал! И в совхозе «Гигант» в Сальских степях работал, и на Каспийском море нефть добывал, и в Донбассе шахты откачивал. Помотался по белу свету.

— Чего ж вернулся сюда?

— На родину вернулся… Под конец жизни, должно быть, каждого человека на родину тянет.

— Обмер дед…

— Обмер?

— Да, один остался. Три сына погибли на фронте. Старуху давно похоронил. Дочка замужем в Саратове… Вот с ребятами коротаю время. Помогаю им. Имел дело с машинами, немного смыслю в технике. Разобрать там чего, почистить, на место прикрутить. Тут мой и дом — с ними…

— Деда бы можно уже и в рулевые зачислить, да по теории слабоват, экзамен не сдаст, — сказал Шатохин.

— И чего вы такие прилипчивые? — сердито оглядел старик тракториста. — Ежели чего скажешь не так, как написано, а от своего соображения, так уж — загнул! Задир цилиндра!.. Я им вот чего доказывал, Ларионыч. Повидал я на своем веку всяких начальников, и директоров, и председателей. В совхозе от плохого директора вреда народу все же меньше, чем в колхозе от плохого председателя. Там, что бы ни было, рабочий свою зарплату получит. Сделал столько-то — получай столько-то, иди в магазин, покупай за свои деньги хлеб, крупу, масло — чего тебе желательно. Задержала контора зарплату — на то суд есть, профсоюз, защита рабочему человеку. А в колхозе — что посеешь, то и пожнешь. Попадется в председатели какой-нибудь обалдуй, растяпа — он и хозяйство в разор введет и людей без хлеба оставит, да и не на один год.

— Действительно, загибаешь, Андроныч, — ответил Мартынов. — «От плохого директора меньше вреда, чем от плохого председателя». Это не решение вопроса. Надо, чтобы не было ни плохих директоров, ни плохих председателей!

— Тебе ж разъяснили, Андроныч, — вступил в разговор Юрчик Маслов, — что колхозная собственность есть социалистическая собственность. Нельзя ее отбирать у колхозов, как отбирали фабрики и заводы у капиталистов.

— Это ты об этой самой про… привации?

— Об экспроприации.

— А может быть, нам не жалко с этой собственностью расстаться? Ежели нам самим не жалко отдать ее государству — чего ж сомневаться?

— Тебе не жалко, а другим, может, жалко.

— Не равняй всех по своему сознанию.

— Да переболело уже у всех! Много воды утекло! Не бегает нынче мужик на колхозную конюшню погладить свою бывшую кобылу. Он уже и забыл, что вносил в колхоз, уже и кости той кобылы сгнили!

Дед спорил горячо, но подкреплял свои философско-экономические изыскания лишь собственным житейским опытом.

— Или, может, Ларионыч, — повернулся он к Мартынову, — правительство наше опасается, что хлеборобу не по нутру звание «рабочий»? А? Так что ж тут такого страшного? Жил я, скажу тебе, и по гудку. Загудел — вставай, собирайся на работу, загудел еще — перерыв, отдохни, позавтракай, еще раз загудел — шабаш, по домам! Что — гудок? Хорошо! Дисциплина, порядок! Трудовому человеку гудок все одно что старому солдату музыка перед сражением — дух поднимает! А для лодыря опять же подхлест! Ларионыч! Слышь! Вот мужик-единоличник гудка боялся, как черт ладана. Без гудка, мол, вольготнее, развязнее, сам себе хозяин. А разве у него дома не было своего гудка? Ежели он в страду проспал да вышел из хаты, а солнышко уже в дуба, — что соседи скажут про такого хлебороба? Засмеют! На всю округу ославят такого работничка. А жинка кочергой по спине потянет — то не гудок? Ого, еще какой! А не посеял, не скосил вовремя — чего возьмешь в левую руку? Детишки, старики на печи сидят, все просят хлеба! Это тебе что — не гудок?

Мартынов с интересом слушал деда Ступакова.