Письмо с этого света - Марианна Рейбо

Чем старше я становился, тем менее правдоподобными казались мне религиозные верования, а идея загробной жизни и вовсе мнилась абсурдной и абсолютно непривлекательной. Я хотел жить здесь и сейчас, в эпицентре земного бытия, и Бог для этого мне был не нужен. Тем не менее в важные минуты жизни я мысленно обращался с просьбой к кому-то незримому, приводя массу доводов, почему мне это так необходимо, и стараясь быть при этом как можно убедительнее. Если я получал свое, я тут же забывал о проделанном внутреннем монологе, равно как и обо всем, что наобещал во время оного. Если же чаяния мои оказывались напрасными – страшно обижался на этого кого-то, обвиняя его в равнодушии и несправедливости.

Так и на этот раз я уговаривал незримого кого-то, ожидая сначала на скамье у двери приемной комиссии, а затем у кабинета начальника общежития, бессмысленно наблюдая за бегущими мимо туфлями, ботинками и кедами. И, как никогда, я был раздавлен услышанными ответами, несмотря на то, что у них была и положительная сторона. Баллов, полученных мною при повторной сдаче госстандарта, было достаточно для поступления на бюджетное отделение сразу после творческого конкурса, причем без дополнительных экзаменов. Это был, конечно, плюс. Но здесь же скрывался убийственный минус – рассчитывать на общежитие я мог не раньше начала учебного года. Остальным абитуриентам, даже иногородним, это было все равно: сел на поезд и – ту-ту! – домой до первого сентября. Мне же надо было найти хоть какое-нибудь мало-мальски приличное жилье – перекантоваться летние месяцы. Найти срочно! Еще пара ночей в хостеле с добрым десятком соседей из дружественных республик, и я, наверное, сошел бы с ума.

Потрясенный первой неудачей, я сидел упершись локтями в колени и, запустив пальцы в шевелюру, нервно дергал себя за волосы. Со стороны эта поза наверняка выглядела презабавно, хотя мне самому было не до смеха. Я клял кого-то невидимого за никчемность и ругал себя последними словами. Надо же так сдурить, поехать в чужой город, не имея там ни одного знакомого! И даже не удосужиться как следует все разузнать, найти заранее комнату. Гроши в карман – и приехали! И что теперь прикажете делать?..

– Девушка, позвольте я вас спасу!

Я вздрогнул, пробужденный от горестных мыслей этим неожиданным звонкоголосым окликом и оторвал взгляд от елочки паркета.

Передо мной стоял средневековый рыцарь с развевающимися волосами и бородой, в блистающих доспехах, с мечом в руке.

Хотя на самом деле его каштановые волосы не развивались, а лишь лохматились в художественном беспорядке, небольшая бородка была аккуратно подстрижена, а вместо лат красовались черная косуха из грубой кожи, серые полотняные брюки и темно-синий джемпер крупной вязки. Да и правая рука его поигрывала вовсе не Эскалибуром, а всего лишь ключами от машины. Но от его широкого скуластого лица и крепкой, коренастой фигуры на меня дохнуло Средневековьем, словно от музейного гобелена. Зеленые, по-кошачьи прозрачные глаза оглядывали меня с добродушной смешинкой и успокаивающей уверенностью.

А дальше… Дальше, казалось, началась какая-то сказка. Мой новый приятель оказался старшекурсником, получавшим уже второе высшее образование, журналистом городской газеты. Михаил (так звали моего рыцаря) сочувственно выслушал рассказ о моей беде: жить летом негде, а домой возврата нет. Вдобавок совсем немного денег, и во всей Москве ни одной знакомой души. К моему большому удивлению и радости, он, как и подобает рыцарю, немедленно предложил путь к спасению. А именно – свой кров и покровительство.

– В хостел ты не вернешься, это решено. Мы заберем твои вещи, и ты пока поживешь у меня. Я живу один в трех комнатах, места больше чем достаточно. Далековато, правда, от центра, но зато рядом метро, да и на машине иногда могу подкинуть.

Попытки возразить были отметены сразу и решительно. Бояться, дескать, мне нечего, если есть сомнения, могу о нем расспросить – все местные его знают. Впрочем, долго уговаривать ему не пришлось. Михаил галантно, под руку провел меня в свою уже не новую «Ладу» и мы поехали за багажом, а после покатили смотреть Москву.

Впервые с момента приезда, за эти несколько дней крайнего эмоционального напряжения, я по-настоящему разглядел город. Залитые солнцем готичные башни Кремля, леденцы куполов Василия Блаженного, помпезный кафедральный собор, чем-то напоминающий русский самовар, – все это, казалось, я уже видел, все мнилось давно знакомым, и оттого еще радостней подпрыгивало сердце. В висках пульсировало ощущение бесконечной свободы и какой-то идиотской радости существования, прямо-таки поросячьего восторга. Все казалось почти нереальным и при этом очень родным. Дышавший первым зноем Александровский сад приветливо качал ветвями еще не отцветшей сирени. В фонтане по-заячьи присела четверка литых коней, в отдалении весело пестрел, сияя сахарной пудрой крыши, кумачовый пряник исторического музея.

Для перекуса, правда, Михаил выбрал не кафе и не суши-бар, а Макдональдс. Но не все ль равно? Ведь Макдональдс – это тоже в некотором смысле сердце (или желудок?) любого современного города. Макдональдс на Невском; Макдональдс на набережной в Ялте, где мы однажды отдыхали всей семьей, еще с отцом; Макдональдс на Манежной, где мы с Михаилом весело щебетали теперь, потягивая через трубочки густой коктейль-мороженое…

Домой к Мише мы приехали уже затемно. Весь путь он вел машину молча, сосредоточенно глядя на дорогу, видимо, устал от продолжительного и оживленного общения. У меня тоже не возникало желания нарушить молчание. Я исподволь поглядывал на его медальный профиль и чувствовал себя довольно неловко. Думать не получалось совсем. Да и не хотелось.

Мы поднялись на этаж. Миша отпер дверь в квартиру, и на меня пахнуло запахом чужого дома. Навстречу нам вышел заспанный кот, на вид довольно старый, с длинной всклокоченной шерстью дымного цвета. Потянувшись и одновременно зевнув, он неприветливо посмотрел на меня и попробовал прошествовать на лестницу. Михаил ловко, привычным движением ноги перегородил ему путь и слегка подтолкнул носком ботинка, загоняя обратно.

– Это Кузьма.

Это были первые слова Миши за последние два часа.

Выдав мне мужские тапочки, Миша потащил мой чемодан в дальнюю комнату, увлекая меня следом. Мое новое пристанище оказалось довольно приличным, с раскладным диваном, комодом и телевизором. В комнате, правда, не было шкафа, в котором можно было бы разместить вещи, нуждавшиеся в вешалках, но таковых у меня было совсем немного, да и хозяин квартиры пообещал что-нибудь придумать. Забегая вперед, скажу, что придумывать в итоге пришлось все же мне, и два моих летних платья довольно долго провисели на люстре, прежде чем мною было испрошено разрешение прибить к стене пару крючков для одежды.

К Михаилу постепенно вернулось былое дружелюбие. Он по-хозяйски провел меня по своим владениям, знакомя с расположением ванной, шкафчика с чистыми полотенцами и прочих благ цивилизации. Показал также и другие две комнаты: свою спальню и гостиную. В последней оказалось много книг, что меня очень порадовало. Заметив мой интерес, Михаил радушно разрешил мне пользоваться библиотекой, с условием, что с книгами я буду обращаться аккуратно и возвращать их на прежнее место сразу после прочтения.

– У меня все каталогизировано, – пояснил он. – Я переписал в тетрадь всю свою библиотеку по алфавиту, с указанием года издания и местоположения на стеллажах.

Как человек, привносящий хаос всюду, куда ступала моя нога, я был впечатлен и несколько шокирован такой дотошностью. Я осторожно провел указательным пальцем по гладким корешкам тронутых временем томов…

– Откуда они у тебя? Сам собирал?

– Нет, конечно. В основном достались от родителей. Они оба за границей сейчас. На разных континентах. Отец в Штатах. У него там бизнес или типа того. Мать во второй раз вышла замуж и живет со своим немцем в Мюнхене. Несколько лет уже.

– Ты ездишь к ним?

– Ну, был пару раз у того и у другого…

Было ясно, что Миша с неохотой говорит о родителях, и я решил сменить тему.

– А вообще ты много раз бывал за границей?

– Ну так… В общем, да. Иногда ездим с другом в отпуск за бугор…

«А с подругой?» – чуть не вырвалось у меня, но что-то неуловимое в коротко брошенном взгляде Михаила заставило меня подавиться этим бестактным вопросом.

– Иногда бывают короткие командировки от газеты, на два-три дня. Варшава, Брюссель…

– Ого! Ничего себе!

– Да на самом деле для газетчика обычное дело. Все равно ничего не успеваешь увидеть, только задание выполняешь.

– Должно быть, ты любишь свою работу.

Мы к этому времени незаметно переместились на кухню. Михаил поставил кипятиться чайник и начал споласкивать и без того стерильные чашки.

– Да не особо. Вообще-то подумываю ее бросить.

– Почему?