Жизнь в «Крематории» и вокруг него - Виктор Троегубов

В назначенный час «Крематорий» в полном составе (я, Армен, Пушкин и Россовский) ожидал во дворе Булгаковского дома. Дворик этот всегда был тихим, хотя от людного Садового кольца отделяется лишь низкой аркой. Никого не было, и вдруг все арка заполнилась движущимися людьми. Во главе процессии шел человек в штатском, и под мышкой у него поблескивала папка для документов. На шаг позади него шли два милицейских сержанта, за ними следовали веером несколько рядовых, а сзади кучей шли пять или шесть дружинников в повязках. Все это напоминало сцену из детективного фильма или репортаж о поимке иностранных шпионов. По мере приближения к нам вся эта ватага редела. Дружинники остались у самой арки, чуть позже остановились милиционеры, и непосредственно к нам подошел лишь штатский.

– Я полагаю, вы – «Крематорий»? – спросил он и, когда мы кивнули ему, коротко бросил нам: – Пойдемте!

Мы спустились по лестнице ко входу в подвал, он отпер его своим ключом и прямо на пороге открыл свою папку. Оглядев нас всех, он повернулся к Армену как единственному, имевшему кавказские черты, и зачитал:

– Григорян Армен Степанович по кличке «Шляпа».

– Не Степанович, а Сергеевич! – поправил его Армен.

– Странно, – сказал штатский, что-то написал у себя и, повернувшись ко мне как к единственному действующему лицу с бородой, продолжил:

– Троегубов Виктор Александрович по прозвищу «Борода».

Странно, но он вторично ошибся в отчестве, и мне пришлось его поправить:

– Аркадьевич!..

Так же он зачитал данные Пушкина и Россовского, а потом отпустил Сергея и Михаила, а мне и Армену предложил:

– Хочу побеседовать с вами. Здесь грязно, может пойдем к нам? Здесь рядом.

Вскоре нас привели в ближайшее отделение милиции, где он взял у дежурного по отделению ключ от свободного кабинета, и мы втроем сели «общаться».

Следователь был молодым мужчиной всего лишь на пару лет старше нас. Им было предъявлено удостоверение уголовного розыска, но во время нашего разговора он несколько раз говорил, что его прямая работа – прослушивание и курирование самодеятельной музыкальной продукции. Мы узнали, что на нашем концерте присутствовал их осведомитель. Вообще, все, что касалось этого концерта, он помнил гораздо лучше нас – видимо, несколько раз слушал запись. Мы приводили в качестве примера разрешенного творчества питерский «Аквариум», уже тогда «взятый в телевизор». На это наш «интервьюер» ответил: «То, что возможно в Ленинграде, еще долго будет запрещено в Москве!»… Надо сказать, в этом разговоре было все: попытка втереться в доверие и что-то узнать, предупреждение и расплывчатые угрозы, да и, вообще, проще вспомнить, чего там не было.

В результате трехчасовой беседы кроме протокола, включавшего наши ответы на его вопросы, мы были вынуждены подписать и пространную бумагу, предупреждавшую нас о запрещении выступлений и недопустимости производства новых записей. Не совсем ясно было, для чего все это надо (видимо, чтобы запугать нас), но из данного общения мы поняли, что за нашими творческими успехами бдительно наблюдают. Кстати, несмотря на все перемены, происходящие сейчас, я уверен, что и по сей день этот документ подшит в надлежащую папку.

В финале разговора мы узнали о принятом партийными органами решении создать организацию, которая объединит «самиздатовские» группы. Через некоторое время такая организация появилась, и на ее учредительное собрание были приглашены все отловленные по подвалам рокеры. Официально называлась эта контора «Московской рок-лабораторией». Кем и для чего она была создана – каждый легко догадается сам. Народные острословы тут же окрестили новоявленное образование рок-блеваторией.

ТЕАТРАЛЬНАЯ ЭПОПЕЯ, ИЛИ «АРЛЕКИНЫ» В АРМЕНИИ

Лишь 30 апреля в общежитии Полиграфического института состоялся следующий сейшен. Опять было много народа, много вина, и все прошло в кайф. Именно перед этим концертом нами был преодолен какой-то очень важный психологический рубеж. После беседы с кагэбешником возникла туманная неопределенность: когда не знаешь утром, что может произойти до вечера, причем случится это не из-за твоего собственного пох..зма, а по чьей-то изощренной воле. Опять же не хотелось втягивать в свои запутанные дела ничего не подозревающих хозяев флэтов – а ведь мы ждали каких-то (непонятно, каких именно) провокаций и последующих репрессий. Но что будет – то будет! И опять закрутилась спираль квартирных сейшенов. Чаще мы выступали всей группой, но иногда стали практиковать концерты «на двоих» с Арменом…

…В середине августа мой сосед по дому Володя Зороастров, игравший в театре-студии «Арлекин», попал на наш квартирник. Ему так понравилось столь необычное представление, что он буквально притащил нас к своему режиссеру Сергею Мелконяну. Мы с Арменом были очарованы этим интересным человеком, к тому же он предложил нам невиданную доселе перспективу – создание спектакля по нашим песням. И все это было достаточно реально, так как наши песни идеально вписывались в сценарий Мелконяна, посвященный покойному чудо-клоуну Леониду Енгибарову. Но, как всегда это случается, для реализации каждой заманчивой мечты приходится чем-то жертвовать. Мелконян уговорил нас ехать в качестве актеров театра на гастроли в Армению. Там же планировалось закончить работу над «нашим» спектаклем. И мы впряглись в репетиционный процесс двух спектаклей, где нас заняли. Каждый день мы, привыкшие к расслабленному хипповскому провождению времени, мотались в какой-то клуб аж у метро «Молодежная», где нас пытались обучить всяческим актерским премудростям, включая сценическое движение, речь и даже основы классического танца. Взгляните на наши концертные фотографии, а потом попытайтесь представить нас одетыми в трико у балетного станка в зазеркаленном классе. Не верится? Но это было – жаль, что не сделали тогда фотографий. Наша наставница серьезно пыталась хоть чему-то выучить нас, но это было выше ее возможностей. Спасало то, что оба спектакля были богато фаршированы музыкальными фрагментами, где наши персонажи должны были петь. Так что с какого-то момента мы научились отлынивать от балетных занятий в пользу занятий вокальных, с которыми, кстати, тоже не все было в порядке. Одно дело – распевать собственные опусы, и совсем другую подготовку надо иметь, чтобы спеть арии из «зонг-оперы» (то же, что и рок-опера). А основным представлением театра являлась «зонг-опера» с «живой группой» по пьесе в стихах Павла Антокольского «Франсуа Вийон».

Нам выдали запись, и мы начали разучивать вокальные арии. Это было не так уж просто, но мне, имевшему большую практику «съема» западной рок-музыки, удалось справиться с поставленной задачей. И получилось у меня совсем неплохо, так как, прослушав мои версии, Сергей Мелконян поручил мне одну из центральных ролей спектакля, а именно роль Души Франсуа Вийона. Что касается Армена, то в нем всегда преобладал автор, а исполнение было не самой сильной его стороной. Прослушав его исполнение заданных партий, режиссер уговорил его стать в данном спектакле… осветителем. Григорян поначалу отказывался, но Сергей Андреевич Мелконян мог убедить кого угодно. Во втором спектакле, пьесе Лотара «Король-арлекин», мы с Арменом играли придворных музыкантов, но это были роли второго плана.