Жизнь в «Крематории» и вокруг него - Виктор Троегубов

…В ноябре 1986 года был записан альбом «Иллюзорный мир». Студия была чуть лучше предыдущей, но для музыки, которую собирались записывать, ее возможностей явно недоставало. Подготовка к этой записи происходила урывками уже около года, и многие песни («Америка», «Маленькая девочка», «Наше время» и некоторые другие) уже «засветились» на концертах. О репетиционной работе над новыми песнями для альбома я узнал не сразу. Я тогда закирял с другой компанией и на некоторое время исчез. Такое бывало с каждым из нас – мы не давали обязательств проводить наш досуг только вместе. Но когда пропадал Армен, я не начинал стремительно репетировать с Мишкой Россовским и Пушкиным свои песни, чтобы получить некий приоритет. Мне просто не приходило в голову делать что-то без Григоряна. По всей видимости, у него существовал совсем другой взгляд на данный вопрос. И он потихоньку начинал тянуть одеяло в свою сторону… Итак, я появился из каких-то «странствий», мы сидели попивали пивко, как вдруг он сообщает мне, что сегодня репетиция. Когда тем же вечером мы собрались у Пушкина (мы тогда репетировали у Сереги дома), я понял, что мой «соратник» не терял времени даром. Уже был прилично подобран репертуар, уже были определенным образом настроены остальные участники группы. Короче, Армен подгадал все таким образом, что моих песен на альбоме не предвиделось. Он и со студией договорился так, что просто не оставалось уже времени делать что-то кроме отобранных им собственных песен. Меня это обидело, но выяснять отношения с ним я не стал. Мне еще казалось, что все перемелется и мы опять заживем душа в душу…

Вообще, мне казалось, что к тому времени между нами существовали не только дружественные, но и еще более близкие доверительные отношения. Когда в 1977 году мы поступили в МАИ и познакомились, нас была целая компания из шести молодых шалопаев, которым было очень весело прогуливать занятия и отвязываться в студенческом общежитии. Витя Рыскин, Шура Щепелин, Витя Челикин, уже упоминавшийся Андрей Пустовой и мы с Григоряном – вот весь тот состав. Все, кроме нас с Арменом, были тертыми калачами и поступили в институт уже по второму разу. Правда к началу второго семестра двоих – Щепелина и Челикина – отчислили. Потом «взялся за ум» Рыскин, став отличником и постепенно отдалившись от нас. Оставшаяся наша троица продержалась вместе до конца института. Даже когда кого-нибудь из нас отчисляли в академический отпуск, судьба через некоторое время соединяла нас вместе… Другая компания была музыкальной, собственно это и была группа «Атмосферное давление». Как я уже рассказывал, и здесь мы с Арменом в какой-то момент обособились на почве нашей новой, русскоязычной музыки. Я думал, что нами руководят не только общие музыкальные интересы, но и настоящие дружеские отношения. Многие факты доказывали это, пусть и не напрямую. Однажды у родственников Армена произошла трагедия: случайность унесла жизнь сразу нескольких близких ему людей. Родители Армена и он сам срочно вылетели в Армению. Но вся беда была в том, что именно в это время «Атмосферное давление» должно было играть на выпускном вечере. При подобных обстоятельствах мы могли запросто отказаться от выступления, но всей нашей группе просто необходимо было выступить. Перед вылетом мы сидели всей группой и решали, что же нам делать. Трое из четверых – Сашка Севастьянов, Джон Хомяков и я сам – были за отмену мероприятия. И лишь Армен сказал тогда, что я смогу заменить его на бас-гитаре. Поверьте, в тот момент все чувства были обострены, и в наших глазах стояли слезы. Я никогда до этого не играл на бас-гитаре, этом не очень понятном мне инструменте. Но наша дружба не позволяла мне не поверить тогда Армену. Я взял его бас-гитару, и полдня мы с Джоном Хомяковым разучивали весь наш репертуар в необычном для меня виде… Вечером мы втроем вышли на сцену. До самого последнего мгновения мы сами сомневались в том, что сможем выступить достойно, но обратной дороги уже не было… Мы прорвались. Наверно, это был далеко не лучший концерт «Атмосферного давления», но публика была довольна, а мы втроем тогда выиграли, может быть, самый важный свой бой… Я мог бы еще много рассказать о нашем братстве. Мы вдвоем придумали группу «Крематорий» и записали два первых крематорских альбома. На альбоме «Крематорий II» наших песен было поровну, и попросту прокатить меня как автора было просто непорядочно. Между нами бывало всякое, но наверно именно перед записью «Иллюзорного мира» между нами появилась самая первая, пока еще незаметная трещина. Верней, если Армен смог тогда сделать это, значит такая трещина появилась в его душе гораздо раньше…

Студия при ДК «Серп и молот» давала возможность прописать живые барабаны. Срочно призвали Севастьянова. Появление мощной ритм-секции усилило воздействие большинства песен. Но каждая палка – о двух концах, и той же барабанной динамикой была убита пронзительная печаль одного из самых ранних наших хитов «Крылатые слоны». К сожалению, «Крылатые слоны» после этого не нашли в себе сил птицы феникс и перестали исполняться на концертах… Одной из самых сильных вещей альбома стала абсолютно нетрадиционная для «Крематория» по саунду песня «Когда кончится ночь». В ней мастерски сыграл на рояле Серега Пушкин. Вообще, он проявил себя на альбоме как наиболее зрелый в отношении аранжировок музыкант группы. А чего стоит придуманное им фортепианное вступление к «Маленькой девочке», которое с тех пор играется перед этой песней всегда, пусть и не на рояле. В песне «Танец «Альфонсо» сыграл на рояле и я, а заодно спел основной вокал. В двух вещах звучала губная гармошка, а в качестве электрогитариста выступил Портнов, хотя в блюзе «Наше время» сыграл «атмосферщик» Джон Хомяков. Нельзя не упомянуть несколько наиболее удавшихся в плане записи песен: «Когда кончится ночь», «Себастия», «Америка», «Сексуальная кошка». Конечно, новый альбом обладал неисчислимым количеством шероховатостей, однако несомненным было и присутствие чего-то нового, да и слушатели встретили новую работу с неподдельным восторгом.

Не знаю, что повлияло больше: то ли дерганая обстановка в студии, то ли полная неясность направления новых шагов, но мы чертовски устали. И друг от друга тоже. Трещина продолжала расширяться. Наверное, из-за этого и случился ряд довольно странных по составу квартирников. Я выступил вдвоем с Мишкой Россовским, Армен сыграл по отделению с Силей (Селюнин из группы «Выход»), я – с Мишкой и Папой-Лешей (хиппистский автор Алексей Бармутов). Наверное, это и были поиски черной кошки в абсолютно темной комнате.

ОДНОСЛОЙНАЯ ЧЕРНУХА

В марте 1986 года Армен сообщил мне, что ему позвонили из так долго бойкотировавшейся нами московской рок-лаборатории. У ее истоков стоял некий Булат Мансурмункулов, являвшийся основным двигателем первого состава рок-лаборатории. Мы подъехали в Старопанский переулок и, переговорив, согласились уже на следующий день сыграть на так называемом методическом прослушивании, проходившем на базе группы «Клон» где-то у метро Семеновской. В тот день экзаменовалось около 10 команд. Конференц-зал некоего предприятия был на четверть заполнен друзьями музыкантов и немногочисленной тогда околомузыкальной тусовкой. Была в наличии представительная комиссия, в которой среди различного рода функционеров восседали Александр Градский и Маргарита Пушкина. Вернее Градский по очереди в пух и прах разносил выступающие группы. А это были «Метро», «Институт косметики», «Грунтовая дорога» – довольно известные в те времена группы, но в тот день уничижительная критика Градского, игравшего в комиссии безусловно первую скрипку, имела под собой почву – все выступления были предельно слабыми и неинтересными. Мы были смущены и готовились к худшему. Во время десятиминутной настройки звука, не принесшей желанного баланса, мы сквозь гитарно-скрипичные звуки отчетливо слышали поставленный вокал Александра Борисовича, распекающего наши тексты, находившиеся в печатном виде у комиссии. Помню точное определение Градского: «Однослойная чернуха». Короче: ничего хорошего не предвиделось, и я даже предложил не менять наш обычный прикид на концертный. Но Армен настоял на обратном, и мы выползли на сцену.