Святилище - Кейт Мосс

— Пора тебе домой, — сказал Анатоль, поддерживая ее под локоть и помогая подняться. — Я усажу тебя в фиакр, а уж потом расплачусь.

Через минуту они стояли на мостовой перед рестораном.

— А ты со мной не вернешься?

Анатоль помог ей подняться в пролетку и застегнул полог.

— Думаю заглянуть еще в «Шез Фраскати». Может, сыграю партию-другую в карты.

— Я если я расскажу маман?

— Она уже спит.

— А если нет? — заспорила Леони, которой хотелось оттянуть расставание.

Брат поцеловал ей руку.

— Тогда скажи ей, чтобы меня не дожидалась.

Анатоль сунул бумажку в руку возницы.

— Улица Берлин, — сказал он, отступил назад и хлопнул по борту фиакра. — Спокойного сна, малышка. Увидимся за завтраком.

Щелкнул хлыст. Фонарь ударился о стенку пролетки, зазвенела упряжь, застучали по булыжнику подковы. Леони опустила стекло и высунулась из окна. Анатоль стоял в лужице тусклого желтого света под шипящим газовым светильником, над его сигаретой вился сизый дымок.

Почему он не хочет сказать, из-за чего опоздал?

Она все смотрела, боясь потерять его из виду, пока пролетка стучала колесами по улице Камартин мимо отеля, мимо лицея Фонтан — alma mater Анатоля, до перекрестка с Сен-Лазар. Последнее, что увидела Леони, когда пролетка сворачивала за угол, — Анатоль бросил окурок в канаву, повернулся на каблуках и скрылся за дверью бара «Ромен».

Глава 6

Дом на улице Берлин спал. Леони открыла дверь своим ключом. Оставленный на ночь масляный фонарь освещал ей дорогу. В передней Леони опустила ключ в фарфоровую чашу, стоявшую рядом с серебряным подносом для писем и визитных карточек. Сдвинув с подушки материнский палантин, упала в кресло. Она скинула запачканные туфли, стянула шелковые чулки и принялась растирать усталые ступни, обдумывая уклончивые ответы Анатоля. Если ему нечего стыдиться, почему он не объяснил, что задержало его этим вечером?

Заглянув в коридор, Леони увидела, что дверь в комнату матери закрыта. Ее часто раздражало общество Маргариты, все разговоры с ней были известны наизусть и заранее. Но сегодня она бы порадовалась возможности поболтать перед сном.

Она взяла лампу и прошла в гостиную. Большая просторная комната занимала весь фронтон дома, выходивший на улице Берлин. Все три окна были закрыты, но желтые ситцевые занавески, свисавшие до самого пола, остались раздвинутыми.

Она поставила лампу на стол и выглянула на пустынную улицу. И только сейчас заметила, что продрогла насквозь. Леони вспомнила блуждавшего где-то в городе брата и понадеялась, что с ним ничего не случится.

Наконец в голову начали закрадываться мысли о том, чем все могло кончиться. Возбуждение, поддерживавшее ее весь этот долгий вечер, схлынуло, сменившись страхом и тревогой. Казалось, вся она, все мышцы, все чувства наполнились воспоминаниями об увиденном.

Кровь, сломанные кости и ненависть.

Леони закрыла глаза, но картины вставали перед ней одна за другой, словно щелкала камера. Вонь самодельных «бомб» с экскрементами и гнильем. Застывшие глаза человека, в грудь которого вошел нож, — мгновенно остановившаяся жизнь.

На спинку кушетки была наброшена зеленая шерстяная шаль. Леони завернулась в нее, потушила газовую лампу и свернулась в любимом уголке, подобрав под себя ноги.

Вдруг с нижнего этажа просочились между половицами звуки музыки. Леони улыбнулась. Ашиль опять за пианино. Она взглянула на часы на каминной полочке.

Полуночник.

Леони утешила мысль, что не она одна бодрствует в доме на улице Берлин. Присутствие Ашиля успокаивало. Она поглубже забилась в кресло. Знакомая музыка, «Дева-избранница» — Анатоль не раз уверял, что Ашиль, когда писал ее, думал о Леони. Она знала, что это не так. Ашиль объяснил ей, что либретто — прозаическое переложение поэмы Россети, вдохновленной, в свою очередь, «Вороном» Эдгара По. И все равно пьеса была близка ее сердцу, а ее призрачные аккорды точно совпадали с настроением сегодняшней ночи.

Без предупреждения в голове возникло другое воспоминание. Утро похорон. Тогда, как и теперь, Ашиль без конца бил по клавишам, белые и черные ноты просачивались сквозь половицы, пока Леони не почудилось, что звуки сведут ее с ума. Единственный пальмовый лист плавает в стеклянной миске. Болезненные ароматы ритуала, смерти, проникавшие в каждый уголок квартиры, горящие свечи и благовония, чтобы заглушить сладковатый трупный запах из закрытого гроба.

«Ты путаешь прошлое с настоящим».

Тогда он чуть ли не каждое утро исчезал из дома до первого света. А возвращался, когда все уже спали. Как-то раз пропал на неделю и ничего не объяснил. Когда Леони собралась с духом и спросила, где он был, ответил только, что ее это не касается. Она подозревала, что он проводит ночи за игорными столами. Из шепотков прислуги она знала, что он стал жертвой шумной и анонимной газетной травли.

Все это явственно сказывалось на нем. Щеки у него запали, кожа стала прозрачной. Карие глаза потухли, из них не исчезали красные прожилки, а губы стали сухими и потрескались. Леони что угодно отдала бы, лишь бы такое не повторилось.

На бульваре Малешерб уже раскрывались почки на деревьях, а вдоль дорожек в парке Монсо снова показались белые, розовые и лиловые цветы, когда атака на его доброе имя внезапно прекратилась. С тех пор он успел воспрянуть душой и телом. Старший брат, которого она знала и любила, вернулся к ней. И больше не стало исчезновений, уклончивых ответов, полуправды.

До нынешнего вечера.

Леони заметила, что плачет. Она вытерла слезы холодными пальцами и еще плотнее завернулась в шаль.

Теперь сентябрь, а не март.

Но на сердце у нее не стало легче. Она знала, что брат ей солгал. И она не покидала свой пост у окна, позволив музыке Ашиля убаюкать ее до полудремы, но все время прислушиваясь, не звякнет ли в замке ключ Анатоля.

Глава 7

Вторник, 17 сентября

Оставив спящую женщину, Анатоль на цыпочках вышел из крошечной меблированной комнаты. Чтобы не разбудить других постояльцев, он в одних носках спустился по узкой и пыльной деревянной лестнице. На каждой площадке горел газовый светильник. Он спускался пролет за пролетом до уличных дверей.

Близился рассвет, Париж просыпался. Вдалеке гремели грузовые фургоны. Деревянные колеса стучали по булыжнику, доставляя молоко и свежий хлеб в кафе и бары на Монмартр.

Он задержался, чтобы надеть ботинки, и двинулся дальше. Улица Фидо была пуста, здесь слышался только стук его каблуков. Анатоль, глубоко задумавшись, быстро шагал к перекрестку с улицей Сен-Марк, собираясь срезать путь через аркаду пассажа «Панорам». Он никого не видел и не слышал.