«Культурная революция» с близкого расстояния. (Записки очевидца) - Алексей Николаевич Желоховцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вот после такой самодеятельности нам показали «Сестры по сцене». Этот фильм можно по большому счету оценить как замечательный успех китайской кинематографии. Пока он еще шел, попасть на него в Пекине было нелегко. Зрители, пользуясь темнотой, нередко аплодировали вопреки газетной пропагандистской кампании. Но в такой аудитории, как студенты Пекинского университета, реакция на фильм была странной, я бы даже сказал, страшной.
В фильме есть эпизод, когда старая актриса, выброшенная на улицу за ненадобностью, кончает жизнь самоубийством. Негодующие артисты винят за это дельца-антрепренера, и одна из актрис восклицает: «Как это бесчеловечно!» Услышав эти слова, тысячная аудитория китайских студентов расхохоталась! Такое нелегко понять, но ведь уже шесть лет группа Мао Цзэ-дуна насаждала среди молодежи ненависть к таким понятиям, как гуманизм, человечность. Поэтому над бесчеловечным отношением к старой женщине китайские студенты были способны только рассмеяться: гуманизм для них — просто глупость, которую давно развеяли «идеи председателя Мао».
Создатели кинофильма совершили «ужасное преступление» — в нем выведен образ честного, революционно мыслящего и деятельного человека, который ни разу даже не вспомнил о «великом вожде» Мао Цзэ-дуне! В КНР такое не остается безнаказанным. Шанхайские подпольщики, изображенные в фильме, тоже, оказывается, не подлинные. «Какие же они коммунисты, если ни разу не вспомнили о вожде?» — восклицали китайские критики и разражались потоком обвинений в «клевете», «измене» и прочем.
Ходили ли в то время китайские зрители на «хорошие» фильмы? И как воспринимали их?
Ходили — им больше нечего было смотреть, а они страстные любители зрелищ, для них всякое зрелище — праздник. Один из самых театральных на свете народов был вынужден питаться суррогатом искусства. Зрительные залы в Китае всегда переполнены — китайца не могут отвадить даже фальшивые, антихудожественные, пропитанные культом Мао Цзэ-дуна фильмы и пьесы. К тому же стали системой «культурные походы» в театры и кино, а как отказаться от этого? Ведь могут припомнить при случае!
А вот как воспринимали — сказать сложнее. Внешне с экзальтацией, а вот как в душе? Чужая-то душа — потемки.
Настали майские праздники. Канцелярия хлопотала, чем бы нас занять. Гулянье в парке Ихэюань прошло под дождем. Студенческая самодеятельность, которой нас так щедро угощали, самоотверженно выступала в грязи — так раскисла от дождей затвердевшая после полуторагодовой засухи пекинская почва. На следующий день я купил себе плащ, и дожди кончились.
Нас повезли на Великую Китайскую стену и знаменитое Шисаньлинское водохранилище. День был чудесный, солнечный. Стена, причудливо извивающаяся по горам, под ясным небом казалась нечеловеческим творением. В прозрачном воздухе толпились четко очерченные горные вершины, песчаная дымка низким пологом застилала долины.
Водохранилище, которое мы церемонно объехали, иссохло. Не помогло даже то, что сам Мао Цзэ-дун символически брался за лопату на этой народной стройке, где трудились десятки тысяч людей — вода иссякла, и жужжащий движок перекачивал мутную жижу через грандиозную величественную плотину — символ напрасного труда. Мы прогуливались с вьетнамцами вдоль плотины, и все сопровождающие китайские сотрудники нервничали, когда я спрашивал, куда ушла вода. Особенно они заволновались, когда я заметил:
— Да, энтузиазм строителей был велик, но, очевидно, не нашлось толковых специалистов, чтобы сделать правильные расчеты.
После Шисаньлинского водохранилища мы отправились осматривать великолепный подземный дворец-гробницу минского императора, недавно вскрытый и представленный для публичного обозрения. Экскурсоводы начинали свой рассказ с извинений, что вся эта роскошь выставлена напоказ, — она, мол, должна служить воспитанию «классовой ненависти». Но, кроме любопытства к памятнику прошлого, ни у кого я не заметил иных чувств.
На обратном пути вьетнамцы запели. Это были песни, которые они разучивали на уроках китайского языка — про Мао Цзэ-дуна, про «алеющий Восток», про единство и солдат-героев.
— А сейчас мы споем для тебя, — крикнул мне вдруг запевала.
И вьетнамские ребята затянули наши советские песни: «Москва моя» сменялась «Катюшей», потом все хором пели «Подмосковные вечера», а лучший их солист — песню космонавтов и «Я люблю тебя, жизнь». Под конец они спели «Широка страна моя родная», причем первый куплет — по-русски.
Сопровождавшие нас китайцы совершенно растерялись. Они переглядывались, перешептывались, ерзали, но наконец, видимо, приняли решение: не вмешиваться! Они сидели с отсутствующим видом, показывая, как им тягостно и неприятно слушать подобные песни и как нетактично петь такое в их присутствии. И все же, когда раздались русские слова песни, сидевший рядом со мной молодой преподаватель-китаец доверительно шепнул мне по-русски:
— А я тоже понимаю. Я учился раньше русскому!
Я вздрогнул от неожиданности — ведь до этого мы все время говорили только по-китайски. Я взглянул на него и увидел, что он взволнован. Хотя разговор наш на этом прервался, я был рад, что мой сосед в душе остался по-прежнему дружелюбным.
Автобус ускорил ход. Все заметно устали. Смолкло пение. Как-то неприметно передвигаясь, вокруг меня со всех сторон сели китайцы, отделив от вьетнамцев. Я не реагировал, утомление взяло свое. Сквозь дремоту я наблюдал, как сотрудники канцелярии и преподаватели пытались развлечься.
— Давайте устроим шуточное собрание, — выдвинул идею Ма.
Кто-то предложил обсудить вопрос: кому должно принадлежать более важное место в жизни — мужчинам или женщинам?
Не помню, что говорил в защиту мужчин первый выступавший, но, когда нашелся молодой человек, отстаивавший первенство женщин, все оживились. Он аргументировал свою точку зрения так:
— Девушки усваивают сочинения председателя Мао лучше, быстрее и прочнее, чем парни. Им должно принадлежать первенство!
— В самом деле! Точно! Действительно! — заговорили все.
Ма, непринужденно улыбаясь, тоже согласился с ним и пояснил:
— Это потому, что у девушек мысли быстрее настраиваются на правильный путь. Они не разбрасываются, а упорно идут вперед, не сворачивают в сторону.
— Верно, верно, парни часто не идут прямой дорогой, блуждают, у них меньше устоявшихся идей, — заговорил сидевший рядом со мной китаец с изрытым оспой лицом.
В начале мая 1966 года китайцы еще решались шутить с «идеями» председателя Мао…
В «плане праздничных мероприятий», предложенных канцелярией, два мне пришлись по душе: посещение курсового вечера китайских студентов — как раз
