Каменистая дорога. Оптимистичный стимпанк - Ярослав Бабкин

– Сестра-наставница говорила, что они хотят разрушить наш мир… Бедный Феотраст. Так мучился. К счастью, автократиссу убило на месте. Я бы тоже хотела, чтобы сразу, а не три года мучиться, – вздохнула Хельма.

– Хорошо, что их поймали, – добавила Лана, – нельзя чтобы те, кто взрывает живых людей вот так просто на свободе ходили. Мало ли кого они ещё взорвать соберутся?

– Говорят, будто один из них ухитрился сбежать от казни. Я слышала, как господин Крапник это обсуждал с нашими сёстрами, – и куда только смотрит полиция. А правда, что ты была в лапах настоящих бандитов?

– Я? – Петулания не на шутку удивилась, – бандитов? Нет, конечно. С чего ты взяла?

– А девочки говорили, что была… – с явным разочарованием вздохнула Хельма, – будто бы тебя похитили разбойники, а какие-то герои у них тебя отбили. Я бы вот хотела, чтобы герои отбили меня у бандитов… Это так романтично.

Они вышли из поминального зала и оказались на заднем дворе, усыпанном проросшим травой гравием и заставленным какими-то бочками. Садовых растений здесь уже не было.

– Нам туда, – показала Хельма.

Шипастая веточка нашлась рядом с аккуратно сложенными вещами Петулании, заготовленными для стирки.

– Это она? – Хельма с явным разочарованием осмотрела подарок Тео.

– Ага. Просто напоминание о доме.

– Какое-то оно совсем неинтересное… Я бы за него так не переживала. Если попросить сестёр-садовниц они таких сколько хочешь нарежут.

– Он из дома.

– Ну ладно. Нам пора. Если мы не успеем к трапезе, сестра-наставница рассердится. А уж если сама Рейшина узнает…

– Рейсшина?

– Мать-проповедница Бригида. Старшие девочки прозвали её Рейсшиной. Но не вздумай сказать такое при сёстрах-наставницах.

– За кого ты меня принимаешь?

Лана спрятала памятную колючку, и они двинулись в обратный путь через задний двор в поминальный зал.

– Послушай, – после некоторой паузы спросила Хельма, – ты ведь деревенская?

– Ну, в какой-то мере…

– Я слышала про всякие народные… обряды. Ну, в середине лета. Костры там… и всё такое.

Лицо Хельмы густо налилось румянцем, а дыхание чуть участилось.

– Ну да. Хотя наш проповедник не очень это всё одобрял.

– А правда, что там… ну это… ночью после праздника… все могут делать… ну это самое…

– А вот это он совсем не одобрял.

– Прошу прощения, девочки…

Шапка невидимка не сработала. Девушки замерли на полпути через зал. Хельма сразу поникла, а Лана удивлённо обернулась. К ним подходила женщина в жреческом облачении. Её лицо скрывала ритуальная маска. Маска была грустной – для поминальной службы.

– Здравствуйте, мать, – представилась Петулания, сделав не очень удачный книксен; она была воспитанной девушкой и уважала клириков.

Проповедница остановилась в шаге от девушек. Блестящий лик поминальной маски застыл в выражении безутешного горя, скрывая настоящее лицо священнослужительницы. Лишь в прорезях Лана видела пронзительные светло-серые глаза.

– Ты кто? Я тебя не помню.

– Петулания. Петулания Кеслеш. Из Верхнего Ручья.

– Никогда не слышала. Твоего имени не было в списках. Как ты сюда попала?

Маска искажала голос женщины, делая его глухим, лишая эмоций и индивидуальности. Совершающий обряды не должен напоминать молящимся о своей человеческой сущности. Даже внешностью.

– Меня привезла… Сестра Морвин. Сегодня днём.

– Зачем?

Этот вопрос поставил девушку в глубокий тупик.

– Эта та самая… про которую говорили, что отбили от бандитов, мать-проповедница, – сдавленно пискнула Хельма.

– Мать-проповедница? Рейсшина, – подумала Лана и уже с опозданием поняла, что сделала это вслух.

– Я же просила, – простонала Хельма, лицо которой приобрело отчётливое сходство с поминальной маской.

Серые глаза в прорезях повернулись в сторону не в меру разговорчивой младшей послушницы.

– Она не виновата, это я… – вступилась Лана.

– …сама придумала? – маска сбивала с толку, но Петулания была уверена, что мать-проповедница была само ехидство.

– Ну я… в смысле… не надо её наказывать, пожалуйста.

Серые глаза пристально глянули на Лану.

– Повернись к свету, будь добра. Да, вот так.

Жрица мягко взяла рукой в тускло-синей перчатке Лану за подбородок и чуть повернула в сторону ближайшего светильника. Девушка хотела возмутиться, но мать-проповедница уже убрала руку, и Петулания ограничилась тем, что отступила на шаг.

– У тебя интересное лицо. Очень интересное. Говоришь, сестра Морвин?

Лана мрачно кивнула. Бесцеремонность матери Бригиды её несколько разозлила.

– Госпожа Аббе. Мать-наставница, вы зде… ой…

– А вот и она сама. Как нельзя вовремя.

Жрица повернулась к вошедшей в зал Морвин и сняла маску. К большому удивлению Ланы мать-проповедница Бригида Аббе оказалась весьма молода. И довольно красива. Если не считать бритвенной стали во взгляде и некоторого количества едва заметных веснушек на скулах и переносице.

Сестра-наставница присела в книксен. Учитывая комплекцию сестры Морвин, результат показался Лане довольно забавным. Она даже чуть заметно прыснула, но её несдержанности никто, похоже, не заметил.

– Я бы хотела знать, сестра-наставница Морвин, почему меня не оповестили о прибытии в эрмерий новой воспитанницы?

– Прошу прощения, госпожа Аббе, мы были уверены, что вы уже отбыли в город, и поэтому не сочли разумным…

– Мне пришлось немного задержаться. У этого неуклюжего механика снова отказала машина. Ехать посуху – слишком большой крюк. Не лететь же мне было планером? Они должны починить катер уже к утру.

– Приношу извинения, госпожа Аббе. Если бы я знала, то вне всяких сомнений оповестила бы вас незамедлительно…

Жрица неторопливо стянула шёлковые перчатки и бросила их на столик, рядом с маской.

– У вас есть отличная возможность это сделать, сестра Морвин. Прямо сейчас.

Сестра-наставница метнула нервный взгляд в сторону девушек.

– Дело в том, что… Что эта девушка не совсем воспитанница. Это личная просьба господина Крапника. Он хотел, чтобы мы приютили бедняжку на некоторое время. Неофициально. И… без лишней огласки.

– Вы же знаете, сестра Морвин, что я не люблю секретов. Особенно тех секретов, в которые меня не посвящают.

– Это была личная просьба господина Крапника, госпожа Аббе.

– Хорошо. Я планирую с ним в ближайшее время встретиться и, полагаю, он сможет сообщить мне подробности, – смилостивилась мать-наставница.

– С вашего позволения я бы хотела забрать девочку, – поклонилась Морвин, – уже вечер, а она ещё даже не ужинала.

– Можете забрать. И да… – мать-проповедница посмотрела на несчастную Хельму, – а вот вам, юная барышня, в ближайшие три дня предстоят внеочередные бдения по кухне. Начнёте уже завтра.

Следующие несколько дней оказались на редкость унылыми. И погодой – обложными дождями; и обстановкой – в коридоре постоянно дежурила либо сестра Морвин, либо кто-то из её соратниц; прочих воспитанниц к Лане больше не подпускали, а все попытки её самой куда-либо выйти мягко, но решительно пресекались. От тоски она даже попробовала читать «душеполезную и поучительную литературу для юных дев». Уныния сие чтение ничуть не уменьшило.

На вопросы Петулании «а что дальше» и «зачем меня сюда привезли» сестры-наставницы отвечали довольно уклончиво. Тем не менее, ценой немалых усилий ей удалось выяснить, что в ближайшее время её должны устроить на некую работу. Где и какую – пока оставалось тайной. И Лане эта таинственность определённо не нравилась. Она даже стала потихоньку раздумывать о побеге, и как-то вечером специально присмотрела корявое деревце, росшее совсем рядом с забором. Останавливало девушку в основном то, что о лежавшем за забором мире она знала даже меньше, чем о планах её нежданных попечителей.

На третье утро сестра Морвин принесла её выстиранную и выглаженную одежду и со вздохом опустила на полочку шкафа. Лана поняла, что её ждёт очередной переезд.

Эта была первая в её жизни поездка на катере. И путешествие её скорее разочаровало. Катер оказался довольно ржавым и далеко не новым. Его самым неприличным образом болтало на мелкой волне, а паровую машину терзали приступы одышки и внезапных судорог, сопровождаемые зловещим шипением пара в клапанах и дребезжащим лязгом скверно пригнанных механизмов. Плюс ко всему, к концу дороги накидка девушки оказалась густо усыпана хлопьями сажи и угольной пылью, а на подоле совершенно таинственным образом возникло масляное пятно… Определённым вознаграждением стала возможность полюбоваться смутно различимыми в густом тумане силуэтами города. Лане даже показалось, что она узнала не раз виденную на картинках Часовую Башню.