Маленький фруктовый садик - Фридрих Горенштейн

- Но то ведь раб! Из-за копейки он готов на всякую низость!"

Однако дело не в рублях, Антон Павлович, точнее, дело не только в рублях. Ес

ли б собственное достоинство пришлось менять только на рубли, то нашлось бы достаточно таких, которые его удержали бы при себе. Может быть, даже я, Веня Апфельбаум. Но ведь собственное достоинство приходится менять прежде всего на кислород... Ученые считают, что древние ящеры имели в своем распоряжении гораздо больше кислорода, чем современный человек, тридцать четыре процента, а современный человек имеет только двадцать один процент. И мы, евреи, вынуждены пользоваться этим процентом полностью, тут процентной нормой, как при приеме на работу или в институты, не обойдешься. Ничего не поделаешь, физиологическая потребность. Вот откуда рабская психика как физиологическая необходимость. Вот почему лучшие, те, кто пытались и пытаются удержать при себе собственное достоинство, задыхаются и вымирают. Так создавался национальный тип, национальный характер из поколения в поколение. Уехать, пожертвовать всем - насиженным местом, обжитым миром... Однако ведь рабскую психику приходится брать с собой, и есть сведения, что в условиях свободы эта рабская психика дает еще худшие плоды... Чтоб решиться ехать с таким грузом, надо быть либо идеалистом, таких немного, либо негодяем, таких гораздо больше, либо глупцом, таких большинство. А я ни то, ни другое, ни третье... Слава Богу, я еще не разучился краснеть, когда лгу или подличаю. Но что же мне, Апфельбауму, делать? На что надеяться? Только на невропатолога... Кажется, у Бирнбаумов есть хороший невропатолог. С зубным врачом они меня подвели, а невропатолог у них действительно хороший. Саша рассказывал, что Лазарь Исакович после случая с Буденным заболел нервной крапивницей, у него дергалась голова и все падало из рук. Как я со своими зубами, он обошел множество врачей-невропатологов, но этот его вылечил.

- Что с вами было, где вы пропадали? - спрашивает меня Лазарь Исакович, когда на следующий день я прихожу к Бирнбаумам в гости.

- Ах, были неприятности, -отвечаю я.

- Что ты спрашиваешь, - вмешивается Бетя Яковлевна, - у кого их в наше время не бывает.

- Да, вечные темы, - говорю я.

- Вы имеете в виду антисемитизм? - понизив голос, спрашивает Лазарь Исако

вич.

- Нет, я имею в виду зубную боль...

- Но это все-таки излечимо, - говорит Лазарь Исакович.

- Вы слышали, Веня, что случилось с Киршенбаумами? - спрашивает Бетя Яковлевна.

- Конечно, он слышал, - отвечает за меня Саша.

- Я Киршенбаумов не понимаю, - говорит Лазарь Исакович, - ехать в Израиль... Смотрит на Израиль сквозь розовые очки... Зачем вообще он был нужен, этот Израиль? Кому вообще он нужен? Фашистское государство. Они там издеваются над арабами, а мы тут за них должны отвечать. Из-за них нас не любят, из-за них, из-за Израиля, нас ненавидят, из-за них растет антисемитизм... Кто его придумал, этот Израиль, чтоб тому вывернуло голову. Да... Фашисты еврейские... Сионисты - это фашисты...

- Лазарь, успокойся, у тебя поднимется давление, - говорит Бетя Яковлевна.

- Этот Бегин, - не может успокоиться Лазарь Исакович, - его судить надо... Террорист... Руки в крови... Встречается с немецкими реваншистами... Штраусу руку подает... Нет, это только подумать... Только подумать... Негодяй! Мерзавец!

Лазарь Исакович так разволновался, что вставная челюсть выпала у него на стол, лысина и лоб покраснели.

- Лазарь, прошу тебя, успокойся, у тебя опять могут начаться спазмы. Выпей наливки...

Лазарь Исакович подносит к губам рюмку с наливкой, но как-то скособоченно, дрожащей рукой. Наливка выплеснулась на скатерть, течет у него по щеке, по подбородку.

- Папа, ты сейчас похож на жертву погрома, - говорит Саша.

- Саша, оставь свои глупые шутки, - говорит Бетя Яковлевна. Она накрывает на стол, и вскоре мы уже едим румяные тегелех, сваренные в медовом сиропе, едим посыпанный сахарной пудрой флоден, едим лейках, покрытый сахарной глазурью, и пьем наливку из плодов владимирских киршенбаумов, ароматную наливку из черной, сладкой владимирской вишенки, в которой каждая косточка заменена орешком. Пьется наливка легко, приятно и, между прочим, опьяняет. Наливка в стаканах темно-красная и тягучая, как артериальная кровь. Иногда одна и та же мысль одновременно посещает разные головы. Говорят, в этом предзнаменование свыше.

- Хорошо, что сейчас либеральные времена, - говорит Саша Бирнбаум, - а изменятся времена, заглянет какой-нибудь антисемит в окно, увидит, как мы пьем вишневую наливку, - вот тебе и кровавый навет, вот тебе и кровь христианских младенцев в кошерных стаканчиках.

- Типун тебе на язык, - пугается Лазарь Исакович, - как же они заглянут в окно на третий этаж?

- Подумаешь, проблема, - пугает отца Саша, - лестницу подставят.

- Я ведь тебя просила, Саша, не шутить так глупо, - говорит Бетя Яковлев

на, - ты всегда глупо шутишь...

Шутка действительно глупая, несерьезная, но образная, и у меня под влиянием этой шутки и выпитой наливки вдруг - знобящий холодок снизу по животу до самого пупка. Впрочем, ненадолго. Мы вкусно едим, сладко пьем, рассказываем анекдоты, Бирнбаум сообщает, что тема его диссертации о замене коровьего масла в оконной замазке получила поддержку на ученом совете института. Я надеюсь, что и моя тема по железной замазке при подводных железобетонных работах будет утверждена.

- Не понимаю - зачем нервничать, - говорит Саша. - Рафе хочется расти рядом с пальмами, это его дело, а мы остаемся в этой почве и, дай Бог, не засохнем, может, даже дадим приплод, если, конечно, нас не вырубят топором... А антисемиты? Без них тоже нельзя. Мне, например, без них было бы просто скучно. Более того, я считаю, что какое-то количество разумных антисемитов, понимающих свои интересы, - это необходимое условие нашего существования. Главное, чтоб между нами и ими соблюдалось экологическое равновесие.

- А для этого, - говорю я, подыгрывая Саше, - хорошо б в наш век мирных инициатив собрать международную конференцию где-нибудь в Женеве или Одессе по мирному сосуществованию между нами и антисемитами. Для подготовки такой конференции должны встретиться делегации - Апфельбаум, Бирнбаум и Киршенбаум, отказавшийся от экстремизма, а с другой стороны - Яблочкин, Грушин и Вишняков, в свою очередь, тоже бывший экстремист. Посредник допустим, некий Томмазо Кампанелла, представитель ООН. В конце концов, все дурные предзнаменования и ночные страхи излечиваются невропатологом. Кстати, чтоб не забыть, нет ли у вас хорошего невропатолога?

- У нас есть один доктор, - говорит Бетя Яковлевна, - но мы им недовольны... Если найдем что-нибудь поприличней, то обязательно вам сообщим. А что, у вас тоже крапивница?

- Нет, нет, я просто немножко переутомился. Но теперь уже лучше! И надеюсь, станет еще лучше.

Действительно, следующую ночь сплю хорошо. Воскресным утром, успокоенный, бодрый, выхожу из дома. Поют осенние птицы, то есть каркают и чирикают, солнечно, как в Государстве солнца у средневекового монаха-философа, коммуниста Томмазо Кампанеллы, солнце блестит в небе и в лужах на тротуарах. Вокруг тютчевский пейзаж, тютчевское мироощущение.

Есть в осени первоначальной

Короткая, но дивная пора.

Весь день стоит как бы хрустальный

И лучезарны вечера...

Хорошо, легко дышится. Мы все сетуем на наше время, а как люди жили в Средневековье? Частые антисемитские погромы, даже в цивилизованных странах, зверства инквизиции. Тот же Томмазо Кампанелла был приговорен к пожизненному тюремному заключению и подвергался пыткам только за то, что, описывая свое Государство солнца, где не было частной собственности, подробно разрабатывал государственную систему регулирования половых отношений. Он считал, что для обеспечения хорошего потомства необходима общность жен и необходимо, чтоб пары подбирались правительством. Только тогда воцарится мир между людьми. Не знаю, как насчет участия правительства, но чисто психологически этот принцип не лишен рационального зерна.

Когда я был совсем молодым жеребцом, еще в своем провинциальном городе, то делил одну и ту же женщину, Любку Строганую, с Филькой Шахом, настоящую фамилию которого я так и не узнал. Шах была его блатная кличка, ибо Филька был известный в городе рецидивист, хулиган и антисемит. Однако лично у меня с Филькой отношения были мирные. Все было хорошо, пока у меня не начался мучительный зуд в лобке. Вот чего не учел Томмазо Кампанелла. Мучения мои были ужасны, и при этом приходилось таиться из-за стыда и страха. Тайно раздобыл медицинскую литературу и узнал, что крошечные бело-желтые паразиты, обнаруженные мной в моем волосяном покрове, именуются - плащница лобковая, втириус пулис. Впрочем, Филька именовал паразитов просто - мандавошки... Бедная моя мамочка. Она узнала о моем несчастье по запаху, потому что Филька посоветовал смазать лобок и яйца керосином... Любимая моя мамочка, она чуть не выгнала меня из дому, хоть я знаю, она меня очень любит.