Журнал «Вокруг Света» №03 за 1985 год - Вокруг Света

— А почему, скажите, вы избрали докембрий?

Михаил улыбнулся:

— Сначала, наверно, от незнания. Докембрий так докембрий. А потом осознал: ведь это такая древнейшая история! Продолжительность образования докембрийских толщ — около 4 миллиардов лет! То есть восемь девятых геологической истории... Интересно мыслить такими масштабами. А потом, учтите, с докембрием связаны богатейшие месторождения железных, медных, марганцевых руд, полиметаллов...

В конце нашего разговора в кабинете Русанова мелко задребезжали окна. Где-то неподалеку, в карьерах, взрывали породу, добывая сырье для медно-никелевых комбинатов Заполярного и Никеля.

— Уж коли мы говорим о перспективе, я покажу вам буровую и лабораторию,— Михаил встал.— Там выковывается, если так можно сказать, глобальная перспектива геологической науки и практики—возможность добычи полезных ископаемых с больших глубин.

Мы долго кружили по светлым цехам и, не выходя на улицу, оказались на буровой. Поднялись по лесенке в кабину бурильщика и теперь с высоты смотрели на просторный зал с ярко-желтой массивной бурильной установкой посередине и узкими высокими трубами вдоль стен. Они напоминали орган. В окна, уходящие ввысь, лился белый свет полярного дня... Здесь начинается путь в глубь земли. Здесь отрабатывается и испытывается отечественная техника для проходки сверхглубоких скважин. И слово «впервые» для тех, кто создал эту технику и работает на ней, так же привычно, как и для исследователей-геологов.

Михаил рассказывает об оригинальном в научном и инженерном отношении проекте Кольской буровой, и в голосе его я без труда улавливаю нотки восхищения. Колонна труб, говорит он, неподвижна; вращается при бурении лишь несколько метров бурильного механизма. Турбобур, его турбинная секция, получает энергию от потока бурового раствора; стенки скважины не крепятся — многое принципиально отличает Кольскую от американской Берты-Роджерс.

Только что, проходя через ремонтный цех, мы видели бурголовку со стертыми до основания шарошками долота. Как труден был путь в глубь земли через кристаллические породы, высокие температуры, геотермальные воды, зоны аномально высоких давлений до нескольких тысяч атмосфер...

И вот конец этого пути — кернохранилище. Михаил распахивает одну из дверей в лабораторном корпусе, и я вижу небольшую комнату, стены которой сплошь уставлены белыми закрытыми ящиками. Посредине комнаты, на столе, стоит открытый ящик, и можно рассмотреть бело-серо-черные спилы с кернов. Михаил молчит, давая, вероятно, мне возможность осознать торжественность минуты.

Вещество земных глубин...

В Заполярный мы возвращаемся с Русановым на рабочем автобусе. Дорога вьется и пылит рядом с карьером, где недавно прогремел взрыв, рядом с гигантскими отвалами.

— Когда в 70-м я впервые приехал в Заполярный,— говорит Михаил, глядя на «лунный» пейзаж,— карьер был, наверное, раза в два меньше. И отвалы, естественно, тоже.— В голосе Русанова чувствуется озабоченность.— Мы проникаем в глубины, чтобы научиться добывать там полезные ископаемые, и это своевременно, это нужно, но то, что лежит на поверхности, тоже надо добывать по-хозяйски. Ведь знаете, сколько в этом, так сказать, отработанном сырье полезных компонентов? И ко всему прочему, оставляем после себя изуродованную землю... Так не годится,— резко заключил Михаил. Я услышала ноты жесткие, решительные и подумала тогда, что обычно мягкий и тихий голос Русанова нельзя, пожалуй, отождествлять с его характером. Потом мелькнули в памяти его слова «рядовой геологии», и я порадовалась хозяйскому и широкому взгляду такого «рядового»...

Город вставал на горизонте сомкнутыми рядами высоких домов, выросших среди сопок. На одном из них, поднятые в синее небо, хорошо читались буквы — Заполярный. В этом доме и размещалась Кольская геологоразведочная экспедиция сверхглубокого бурения. Там, разговаривая с Ланевым, я узнала, что Михаил Сергеевич Русанов несколько лет назад в честь столетия нашей геологической службы был награжден медалью «За заслуги в разведке недр». Он об этом умолчал.

В этом же доме, как оказалось, жил и Русанов. Окна его квартиры уже какой год смотрели на зеленый простор, на озеро, белое ночью и днем от света незаходящего солнца...

Последняя встреча в Заполярном — с начальником Кольской геологоразведочной экспедиции сверхглубокого бурения. Времени у Давида Мироновича Губермана в обрез, беспрерывно звонят телефоны, заходят с бумагами люди, и потому он без предисловий говорит о главном, о том, о чем, вероятно, сам думает непрестанно.

— Кольская сверхглубокая стимулировала развитие и осуществление программы по проблеме «Изучение недр Земли и сверхглубокое бурение». Когда кончится проходка, Кольская останется крупнейшей геофизической и буровой обсерваторией мирового класса, научно-исследовательским и производственным центром сверхглубокого бурения.

Вспоминаю: в небольшом музее при буровой видела карту страны, где были помечены бурящиеся и проектируемые глубокие и сверхглубокие скважины. Кольская и Саатлинская в Азербайджане — это, так сказать, действующие. Начинается проходка Криворожской сверхглубокой — она пронзит Украинский кристаллический щит на глубину— предположительно — до 15 километров. А впереди — Тюменская, Уральская, Прикаспийская, Тимано-Печорская, Мурунтауская, Норильская, Днепровско-Донецкая... Районы сейсмически активные, нефтегазоносные, рудные — самые разнообразные. Так пойдет планомерное, комплексное изучение земной коры и верхней мантии Земли на всей территории нашей страны.

И все-таки старт был взят на Кольском...

Л. Мешкова г. Заполярный

Долина ада

События, которые описываются в этом документальном повествовании, происходили в Ливане во второй половине 1982 года. О них мы узнали от бывших узников израильского концентрационного лагеря Ансар. Практически каждое действующее лицо в повествовании имеет свой реальный прототип.

Авторы

Большая птица парила над Вади-Джаханнам — Долиной ада. Кто и почему назвал так это место неподалеку от Набатии, на юге Ливана, птица не знала, а люди давно забыли. Вади-Джаханнам ничем не отличалась от соседних долин. Небольшие деревушки с плоскими крышами одноэтажных домов и остроконечными башенками минаретов, прямоугольники полей. На обрамляющих долину холмах — стада овец, кажущихся с высоты мелкими букашками.

Каждое утро, когда птица покидала гнездо и поднималась в небо в поисках добычи, на полях уже копошились люди. Они выворачивали из земли камни и с трудом тащили их к краю поля. Согнувшись в три погибели, рыхлили неподатливую почву. Привозили с реки в бочках воду и бережно поливали серую землю. Когда прямоугольники зеленели, люди появлялись реже. Потом поля приобретали бурый оттенок, и наступало время непонятной для птицы суеты. Наезжало сразу много людей на машинах. Несколько дней стоял непрерывный галдеж, мелькали согнутые фигуры с тяжелыми мешками на спине, и постепенно бурые прямоугольники светлели. Потом машины уезжали, наступало затишье...

1

Брат и сестра стояли на самой кромке морского прибоя и смотрели на юг, в сторону лагеря палестинских беженцев Рашидия — места, где они родились и выросли. Вдалеке, где-то возле Тира, громыхала канонада. Там шел жестокий бой.

— Махмуд,— вдруг сказала Марьям,— ну скажи, чем мы прогневали аллаха? За что нам эти муки?

Полные слез глаза сестры смотрели на Махмуда. Брат промолчал.

Оба медленно, утопая по щиколотку в теплом песке, пошли по пляжу. Махмуд представлял себя среди бойцов палестинского сопротивления. Вот он под градом пуль поднимает товарищей в атаку, с автоматом в руках идет на врага...

Совсем о другом думала Марьям. Как-то там ее дети — рассудительная не по годам Надия, карапуз Самир, так похожий на погибшего мужа? Когда в пятницу бомбы израильтян обрушились на Бейрут, старый Рашид, отец Марьям и Махмуда, велел всем собираться и трогаться в путь. Он как чуял — не миновать беды. В субботу вечером вся семья кружным путем доехала наконец до лагеря палестинских беженцев Бадауи близ Триполи. Там жила тетушка Ум Сулейман, сестра отца. Наутро они узнали, что израильтяне вторглись в южные районы страны. Махмуд твердо заявил, что его место там, где сражаются его товарищи. Марьям решила ехать с братом.

Навстречу по прибрежному шоссе нескончаемым потоком шли машины, автобусы, повозки. Жители Ливана покидали родные места, спеша укрыться от надвигающейся опасности.

Часа три, не меньше, пробирались Марьям и Махмуд вдоль центральной улицы Сайды — Рияд ас-Сольх. Она была запружена беженцами. Крики, ругань, плач испуганных, утомленных зноем детей, протяжные гудки автомашин... Бойцы национально-патриотических сил, энергично жестикулируя, пытались ликвидировать заторы.