Робин Гуд - Михаил Гершензон

– Три из трех! – объявил начальник городских стрелков, наблюдавший за ходом состязания.

Черный Билль отвесил низкий поклон в ту сторону, где сидел шериф, потом насмешливо глянул на Маленького Джона.

– Вот как стреляют лесничие королевских лесов! – сказал он. – Ну-ка, сделай получше, бродяга!

Но Маленький Джон не хотел раньше времени показывать свое искусство. Ему нужно было только получить право участвовать во второй стрельбе.

Небрежной походкой подошел он к черте и с такой быстротой спустил все три стрелы, что первая еще дрожала, когда третья ударила в мишень.

– Пресвятая Дева! – воскликнул мясник, вытянувшись во весь рост на своей повозке. – Он высыпал их, как горох! Еще маленько, они догнали бы одна другую.

– Две из трех, – объявил начальник стрелков и приказал людям поставить вторую мишень.

– Вот теперь мы с тобой потягаемся, – сказал Маленький Джон лесничему, когда слуги отсчитали от черты триста тридцать ярдов, воткнули в землю шест и повесили на нем кольцо, сплетенное из ивового прута.

Восемь лучших лучников дожидались, чтобы герольд протрубил в свой рог: три стрелка ноттингемского гарнизона, трое лесничих, тощий лучник в лисьей шапке и Маленький Джон.

Рыцарь, сидевший подле шерифа, встал, скинул с плеч конскую шкуру, которая прикрывала блестящую кольчугу, и потребовал, чтобы ему дали лук. Он тоже хотел принять участие в народной забаве.

– Гай Гисборн! Гай Гисборн! – пронеслось в толпе.

– Где это видано, чтобы стрелять по второй мишени, не стрелявши по первой? – сказал с досадой тощий лучник. – Нет такого закона!

– Чудак! – пожал плечами Маленький Джон. – Для господ закон не писан.

Стрелки расступились, уступая дорогу рыцарю. Маленький Джон проводил его глазами. Он слыхал, что Гай Гисборн поклялся изловить Робин Гуда и две недели кряду рыщет в лесах, надеясь напасть на его след.

Герольд протрубил начало второй стрельбы.

Рыцарь бросил наземь перчатки, поднял лук и выстрелил.

– Сэр Гай Гисборн! – воскликнул шериф. – Я вижу, вы стреляете из лука так же отлично, как владеете мечом и копьем на турнирах. У вас глаз столь же верный, как сердце.

Стрела, пущенная рыцарем, пронзила кольцо и воткнулась в шест. Он выстрелил снова, но на этот раз промахнулся.

– Проклятый лук никуда не годится! – сказал рыцарь и швырнул лук в сторону с такой силой, что, ударившись о землю концом, лук высоко подпрыгнул, и громко хлопнула лопнувшая тетива.

Шериф поспешил успокоить своего друга:

– Не горячитесь, сэр Гай. Во всяком деле нужна привычка, и все же вы с первого раза взяли верный прицел. Смотрите, моим стрелкам не везет сегодня.

И правда, стрела за стрелой пролетали мимо мишени, и лучники один за другим покидали поле под веселые крики и насмешливый свист толпы.

Только трое стояли теперь у черты: тощий стрелок, Черный Билль и Маленький Джон. Тощий стрелок всадил одну стрелу в шест рядом со стрелою Гая Гисборна. Ветер отнес в сторону вторую и третью.

– Ну, ребята, ложитесь спать: Черный Билль начинает щуриться!

– Билль! Слышишь, цыган? Пососи пальчик еще разок – авось высосешь счастье!

– Клянусь Господом Богом, хитрое дело стрелять в такую мишень!

– Глядите, глядите, он метит в сторону, чтобы обмануть ветер!

– И кверху, чтобы взять мишень на излете!

Целиться было трудно: ветер усилился, а к тому же на таком большом расстоянии метить надо было много выше мишени, чтобы стрела описала в воздухе широкую дугу и уже на излете ударила в цель.

В первый раз Черный Билль взял прицел слишком низко, во второй – чересчур высоко.

В третий раз лесничий целился так долго, что какой-то шустрый воробышек успел усесться на стреле Гая Гисборна, в самой середке ивового кольца. Он чирикнул раз и другой, перескочил на стрелу тощего лучника и принялся щипать ее оперенье. Это привело в восторг толпу, следившую за состязанием. Со всех сторон понеслись возгласы:

– Валяй, Билль, бей, не то он совьет гнездо, прежде чем ты выстрелишь! Да, пожалуй, выведет птенцов!

Тетива прозвенела, и перышки взлетели над мишенью. Вычертив в воздухе правильную дугу, стрела вонзилась в шест, пригвоздив к нему воробья.

– Хороший выстрел, Билль, – сказал Маленький Джон. – Только если бы ты метил мне в сердце, я превратил бы тебя в ежа, прежде чем ты успел бы спустить тетиву. Нельзя ли очистить мишень от дичи? Я не охотник на воробьев.

Остановившись в двух шагах от черты, Маленький Джон поднял кверху длинную тяжелую стрелу и воскликнул, обернувшись к помосту:

– Эту стрелу посылаю не я! Эту стрелу посылает отец Тук из Аббатова Риптона по обету, данному им святому Кесберту!

Одно мгновение только помедлил стрелок. Снаряд, сработанный хромым стрельником из Трента, сорвался с тетивы и, блестя на солнце стальным наконечником, описал широкую дугу. И прежде чем зрители успели подивиться искусству стрелка, вторая стрела и третья прошли сквозь кольцо. С такой силой были пущены стрелы, что ни одна из них не засела в шесте: тяжелые наконечники расщепили его, как тонкий прут.

Шериф встал со своего места, но долго не давали ему говорить восторженные крики. Наконец, когда шум улегся, он спросил Маленького Джона:

– Как твое имя, стрелок, и откуда ты родом?

Маленький Джон припал на одно колено, отвесив шерифу глубокий поклон.

– Рейнольд Гринлиф мое имя, – ответил он. – А родина моя – Хольдернес.

– Такой ловкости в стрельбе я никогда еще не видал! – воскликнул шериф, обращаясь к Гаю Гисборну. – Я возьму его к себе в дружину, сэр Гай.

Рыцарь кивнул головой.

– Я бы дорого дал, чтобы иметь среди своих людей таких молодцов.

Шериф подозвал к себе Маленького Джона.

– Рейнольд Гринлиф, – сказал он ему, – я хочу, чтобы ты остался у меня в Ноттингеме. Ты будешь сыт и одет и ни в чем не будешь знать отказа. А платы я положу тебе двадцать марок в год.

– Уж не знаю, что скажет мой господин, – словно колеблясь, пробормотал Маленький Джон. – Если вашей милости будет угодно, лорд шериф, я поеду спрошу у него.

– В этом я не могу отказать тебе, стрелок. Хороший слуга должен быть верен своему господину. Я подожду, а ты возвращайся скорей.

– Хорошо, – решительно тряхнул головой Маленький Джон. – И если мой господин отпустит меня, я буду служить вам, лорд шериф, верой и правдой, так же верно, как святой отец Тук служил в Аббатовом Риптоне.

Глава восьмая

О добрых вилланах Сайлса и Вордена

И пахарь в поле бросил плуг,Кузнец оставил молот,Старик бежит, стуча клюкой,Как будто снова молод.

В День святого Петра в веригах зазвенели косы на полях вокруг Сайлса. Высоко подымались рожь и ячмень; тяжелые колосья и в ночь не остывали: золотые упругие ости шуршали теплом, как горячие обломки солнечных лучей. На заре косари выходили на барщину. Они шли к господским полям мимо своих полосок. Жаворонки взлетали из-под ног. В полдень звенели жаворонки в синем небе, а косари запевали песню:

Коси, виллан, сплеча, сплеча,Покуда нива горяча,Овес, пшеницу и ячмень,Пока придет Михайлов день.Господский хлеб мы снимем в срок,Отбудем помочь и оброк,А с нашим хлебом подождем,Пока поляжет под дождем…

С господских полей урожай ручейками и реками тек в закрома; а на болотистых и каменистых боватах вилланов хлеб все стоял; пернатые воры клевали зерно, и мыши растаскивали его по своим подземельям.

В День святого Михаила, когда, окончив уборку, веселятся монахи и рыцари, пришел глимен в Сайлс, весь день бродил из землянки в землянку, из дома в дом и нигде не нашел веселья.

Солнце скатилось под уклон. Глимен привязал медведя у колодца посреди дороги и ударил по струнам лютни.

Он пел невеселую песню про доброго виллана и про злого старосту – рива.

Говорилось в песне о том, как злой староста – рив – пришел к виллану. В руках у рива был свиток телячьей кожи с печатью зеленого воска; этот свиток был длинным и долгим, как путь грешника в аду. Злой рив развернул свой свиток и стал спрашивать доброго виллана:

«Две боваты земли ты держишь от благородного лорда сэра Стефена. Не так ли?»

«Именно так, – отвечал пахарь. – Одну бовату камня я держу, благородный рив, и одну бовату болота».

«Заплатил ли ты в этом году господину два шиллинга и шесть пенсов скатпенни?»

«Заплатил, благородный рив».

«А шестнадцать пенсов аверпенни?»

«Заплатил, благородный рив».

«Полчельдрона овса?»

«Полчельдрона овса».

«Двух кур, десять яиц?»

«И двух кур и десять яиц, благородный рив».

«А работал на барщине по три дня в неделю?»

«И по три и по четыре работал, кроме Пасхальной недели и Троицыной, потому что таков обычай».