На далеких окраинах. Погоня за наживой - Николай Николаевич Каразин

– Вот дикость нравов… – бормотал господин, посланный к черту, которому Хмуров говорил что-то вполголоса. – Да я, собственно, ничего, но к чему же такие резкости…

– Да ну, ладно, ладно, – говорил Хмуров. – Этак на всякую безделицу обижаться… помилуй…

– Да я и не обижаюсь… но все-таки, посуди сам…

Батогов стоял перед Спелохватовым и перебирал понтерки; Спелохватов распечатывал новую колоду. Оба были более нежели покойны. Последний даже слегка улыбался. Со стороны можно было подумать, что они заняты простым пасьянсом. А между тем игра была громадная, такая, что у всех окружающих затаило дыхание и в комнате совершенно затихло, только и слышны были громкое сопение Гектора и шелковистый шелест новой колоды.

– Ну, голубчик, ва-банк со входящими и со всем прочим, готово?

– Готово.

Батогов вскрыл опять даму.

– Это кто же? – ткнул Хмуров пальцем в открытую карту.

– А вон та, с факелами…

– Дама! – вскричали разом несколько голосов.

– Ишь, ведь как повезло, – произнес Батогов и придвинул к себе все, что было на столе.

Спелохватов отошел от стола.

– Закладывай теперь ты, – сказал он Батогову. – Ты сегодня в ударе.

– Ладно, – сказал Батогов, – после ужина.

Трудно было определить, когда именно начался ужин. Уже давно ароматические, дымящиеся мясные блюда стояли на столе, и публика давно уже подходила и брала себе на тарелки, что кому по вкусу. Только игра Батогова отвлекла общее внимание от сервированного стола, и теперь снова все хлынули в большое зало и загремели оставленными тарелками.

Приезд Батогова внес новый элемент в разнообразную болтовню пирующих. Было шумно, ели много, пили еще больше, и уже большинство, что называется, не вязало лыка.

Игра после ужина возобновилась. Метал теперь Батогов, понтировать ему нашлось много охотников.

Босоногая, туземная прислуга Хмурова живо разобрала складной стол, вынесла вон все лишнее, и в зале стало просторно.

А между тем Перлович ходил в темноте под окнами хмуровского дома, скрытый совершенно густою стенкою молодых тополей.

– Вот он мечет… – смотрел он, как в светлом четырехугольнике раскрытого окна, в синеватой мгле табачного дыма рисовалась темная окладистая борода Батогова. Чья-то спина заслонила его на минуту от глаз невидимого наблюдателя.

– Да, конечно, не может же везти целый вечер… – сказал кто-то, стряхивая за окно пепел своей сигары.

– Сорвут… это непременно… – добавил кто-то другой.

Перлович быстро отошел от окна и пошел отыскивать свою лошадь.

Вдоль стены двора, у врытых в землю точеных столбиков с кольцами, стояли разнокалиберные лошади хмуровских гостей, под самыми разнообразными седлами. Человека три туземцев ходили около них со своими нагайками, присматривая за животными и не допуская драться соседним жеребцам.

Перлович отыскал своего коня, вывел его, разобрал поводья и занес ногу в стремя. Занес и задумался.

– И связала же судьба с таким… Эй, тамыр5, привяжи-ка ее опять, – сказал он туземцу, передавая ему поводья.

Он снял шапку, обтер платком пот и подошел опять к окнам.

– Ну, что? – говорил кто-то.

– Прикончили, – отвечал другой, – аккуратно обработали.

– А Батогов что?

– Да что Батогов: рассказывает, как доктор в Чиназе6 тифозных больных в Дарье мочить велел, а те и отправились все к ночи…

– А молодец играть, право, нужно отдать справедливость.

– Играет хорошо.

– Другой какую-нибудь сотню проиграет – из себя выходит: зеленеет, краснеет, бесится, ну, так и лезет на неприятность, а этот и выигрывать мастер, зато и проигрывает тысячи – бровью не моргнет…

– Да, легко проигрывать, что легко досталось.

– Ну, мало ли, что врут.

– Да, оно, положим, что врут, а все-таки подозрительно: знали, что ни у того, ни у другого ни гроша, а тут приезжают – Ротшильд со Штиглицем7.

– Я слышал, будто хотели следствие произвести, да прицепиться не к чему.

– Ну, уж и следствие?

– Да отчего не произвести: откуда, что и как… все досконально…

Перлович слышал все, что говорили в комнате у окна, он прикусил губу и судорожно сжал кулаки: ему вдруг захотелось кинуться и исколотить обоих говоривших.

А Батогов искал кого-то глазами между хмуровскими гостями и как будто удивлялся: куда же это он провалился?

Перлович инстинктивно чувствовал, кого ищет Батогов, и даже знал зачем. Он плотно прижался в своем темном углу и с лихорадочным, жгучим вниманием наблюдал за всем происходившим.

Хмуров вышел и распоряжался чем-то на дворе. Слышен был сдержанный, тревожный говор и бряцанье железной цепи.

– Эх, Михайло Иванович, напрасно-с, – говорил кто-то в темноте.

– Убирайся, – слышен был голос Хмурова. – Асланку позови, отодвигай засов. Постой, не сразу… Асланку, лешего, сюда… Смотри, как бы к лошадям не рванулся. Эй, пошли прочь с крыльца. Смотри, цепь из рук не пускать – ни Боже мой… Ну, Господи благослови!

Послышался лязг железной дверцы клетки, где сидела насторожившая уши полосатая Маша.

– Гектора уберите, ради Бога, скорей, а то такая беда будет!.. – стремительно вбежал бледный, растерянный приказчик, тот самый, что вызывал Хмурова к Марфе Васильевне. Он кинулся к дверям спальни, растворил их и стал манить туда собаку.

– Что случилось? Зачем? – послышались вопросы.

Встревоженный вид приказчика смутил несколько всех присутствующих, и даже Спелохватов, ничем никогда не смущавшийся, спросил:

– Да что же там такое, в самом деле?

– Михайло Иванович, Машку ведут сюда, – отвечал приказчик. – Гектор, иси, сюда! ну, сюда, дурачок. – И он, стоя на пороге спальни, перебирал всевозможные междометия самого манящего свойства. – Да иди же, иди, – говорил он чуть не со слезами, – иди, Гектор… Экой ты упрямый… Да подгоните его, кто-нибудь.

– Ладно. Как его подгонишь, – сказал кто-то из гостей, глядя на внушительные формы ленивого животного.

Собака встала, наконец, оглянулась во все стороны, зевнула, потянулась и шагнула на зов. Собака эта была с доброго теленка ростом, красно-коричневое туловище, разрисованное черными, поперечными полосами, и гигантский рост делали ее чрезвычайно похожей, с первого взгляда, на тигра. Это животное одарено было, при колоссальном росте, могучею силою, одно ходило на медведя и никогда не знало поражения. Когда Гектору приходилось проходить по двору мимо клетки тигра, он всегда подходил к самой клетке, пристально осматривал хищника и, не обращая никакого внимания на беснование Машки, спокойно проходил дальше. Иногда только, когда Машка просовывала свою лапу между железных прутьев, пытаясь задеть собаку, Гектор внушительно рычал, как бы говоря: постой, приятельница, доберусь и до тебя при случае.

Половицы дрогнули и зазвенела на столах неубранная посуда, когда собака одним прыжком очутилась у дверей спальни.

– Ну, молодец, молодец, ну, ложись здесь… Куш!..

Приказчик выскочил, захлопнул дверь, повернул ключ, прислушался одно мгновение и махнул за окно. Это было словно сигналом: разом несколько спин мелькнуло