Недиалог - Надя Алексеева

в дороге.

Она. Конфетки.

Он. Да.

Она. Как в самолете закладывает?

Он. Хуже.

Она пьет.

Она. Да.

Он смотрит в телефон.

Она. А где… То есть, я хочу сказать, где вас ранило?

Он. Ну, вы знаете, что с февраля происходит.

Она. Да.

Он молчит.

Она. И вы прям там были? Там прям?

Она (думает). Тихо, тихо, не кричи. Это не конец света. Не конец… А что тогда конец?

Он. Семьдесят два дня.

Она. Ох.

Она пьет. Она допивает стаканчик.

Он разворачивает новый леденец.

Кивает ей. Она отрицательно мотает головой.

Она (чуть-чуть заплетаясь). А во-во сколько мы в Ростове будем?

Он (удивленно, потому что уже говорил). В шесть. Вам налить?

Она. Нет. Да.

Она протягивает стаканчик, он наливает. Возвращает ей. Отворачивается.

Она (смотрит на него внимательно и говорит очень тихо). А вам, ну, вам приходилось…

Он (поворачивается, склоняет к ней голову). Что?

Она. Убивать.

Он. Да.

Она. Да, эм, ну. (Выдыхает.) Точно не хотите? (Кивает на стаканчик с вином.)

Он. Нет.

Она (встрепенувшись). А лет вам сколько?

Он. Двадцать два.

3. Вам приходилось?

Она смотрит на него и пьет дальше. Лезет в сумку, достает зеркальце. Ей вдруг захотелось посмотреть, дашь ей тридцать четыре или не дашь. Но в потемках себя не увидишь.

Она (смотрится в зеркальце, думает).

«Вам приходилось убивать?»

Тушь осыпалась под глаза. Черный пунктир. Не стряхнуть.

«Вам приходилось убивать?»

На губах еще противная корочка от вина по кромке. (Кусает губы, трет корочку зубами.) Траур губ.

Легче. Легче. Какая была на танцах музыка. Ла-ла-ла-ла-ла-ла-пам-пам! (Напевает «Вальс цветов», чтобы заглушить свой вопрос и ответ на него.)

«Вам приходилось убивать?»

Ла-ла-ла-ла.

«Вам приходилось убивать?»

Да.

Ла-ла. «Приходилось?»

Да.

«Убивать?»

Да.

Она (тихо). Люди дороже.

Он. Чего?

Она (заплетаясь). П-принципов.

Она (думает). Знаки. Знаки. Надо верить в знаки. Во что еще верить, когда так. Семьдесят два дня. Полупальчики-полумальчики. Двадцать два года. Вспомни себя. Что ты там понимала. Как он туда попал. Случайно, конечно. Конечно, случайно попал. Помнишь, как шла по рельсам, а потом тоннель и поезд. Ты прижалась к стене, тебя затягивает под колеса. И сердце бухает. Колеса бухают. Какой-то сантиметр между тобой и железякой, мигают окна, сглотнуть не можешь. Стоишь и думаешь, какая глупость, господи, пошла по картам, не нашла перехода нормального, решила проскочить, не слышала, что состав идет. А ведь скажут, что из-за него, из-за того, который больше не звонит. И бесит щебень в босоножке. Больше всего бесит острый камешек, забившийся под пятку. Потом затихло. Просвет. Скатилась с насыпи.

Как меня шатало. Трясло. А было лето… Это было под Сочи. И парочка шла навстречу. С дыней в авоське. Хотелось, чтобы они знали, что я только что оттуда, оттуда, что поезд, что щебень, что могло бы и… Я их остановила даже:

«– Сколько времени… Времени…

– Шесть».

«Шесть» – и пошли дальше. А та девчонка с дыней обернулась и посмотрела куда-то не под ноги, не в лицо. Потом я поняла, что на мою коленку: из нее по пыльной коже вниз змеилась кровь.

Она (твердо). Люди дороже принципов.

Он. Не понял.

Она. А вы не спросите, сколько мне?

Он. Нууу, лет двадцать шесть-семь?

Она (разворачивается к нему). А, можно, то есть я не знаю, что можно… То есть, что именно вы там делали. Там. (Кивает на окно.)

Он. Разведка.

Она. Да, понятно. То есть нет.

Она молчит. Он ждет.

Он тоже развернулся к ней. Он ее слушает.

Она. Что именно вы там… (Запинается.)

Он. Ну, мы проходим, чтобы понять, что впереди нет противника. Потом, когда чисто, остальные части могут идти.

Она. Вас там и…?

Он. Да.

Она. Сильно.

Он. Меня? Не, повезло считай, осколок в ноге застрял. Командир…

Она. Нет, я имела в виду. Неважно…

Он. Неважно?

Она. Что? Нет. А что вы сказали? Осколок?

Он. Да.

Она. Осколок застрял.

Он. Да.

Она. Его оттуда нельзя вытащить?

Он. Там нервы близко, побоялись задеть.

Она. Нервы задеть?

Он. Ну, да, а то нога, ну, это, остаться без ноги…

Она всхлипывает, сползает по креслу чуть ниже. Зеркальце из ее руки летит на пол. Она снимает кроссовку, нащупывает зеркальце ногой в носке, полупальчиками. Отводит в сторону.

Она (думает). Потом подниму. Когда вот будет остановка или когда он, когда мы с ним…

Она. И вот вы с осколком этим всегда жить будете?

Он. Да я привык уже.

Она (думает). Острый камешек под пяткой.

Он. Наверное, всегда буду.

Она. А, может, врач…

Он (не услышав ее). Забыл уже.

Она. Забыл.

Он. Вот вы спросили и как-то кольнуло. А так – забыл.

Она кивает.

Она садится нарочито прямо.

Она расправляет плечи.

Она (думает). А вдруг он врет?

Она. Вы любите абрикосы?

Он. Ну да.

Она. А если он в точках таких бурых.

Он. Гнилой?

Она. Нет, такой просто чуть шершавый, что ли, с бочка. Он мягкий, сладкий, даже лучше, просто вот вид такой, нетоварный.

Он. Тогда какая разница, его же не фотографировать.

Она. Да.

Он (хмыкает). Ржа.

Она. Что?

Он. Ну, так называется, мать так говорила. Бурая ржа на абрикосах. Ржавчина в смысле. Какой-то грибок, что ли. Она сначала ствол атакует, но нам не видно. В стволе пока сидит, его не видно.

Она. Не видно.

Он. Что? А, да. Ну, а сами абрикосы получаются такие, чуть паршивые. Пофиг, я считаю. Зато сладкие.

Она. То есть вы такие едите?

Он. У нас в парке прям росли раньше, щас не знаю. Но раньше точно.

Она. Расскажите!

Он. Не понял.

Она. Как вы их ели.

Он. Ну-у-у, как. Дерево потрясешь, они сами падают. Можно и с ветки надрать, если низко. Но если неспелые, то потом будет, ну, в общем, как бы, это, живот заболит.

Она. Нет, нет, погодите. Вот вы их нарвали и несете в ладонях домой? (Закрывает глаза.)

Он. Зачем?

Она. Маме, может.

Он. Она уехала давно.

Она. А раньше. Ну, до, до того, как, до всех этих событий!

Он. Событий?

Она. До февраля… Как вы их собирали?

Он (удивленно). Собирали? Чешешь мимо с ребятами, сорвал, сожрал.

Она. А если сад возле дома? Вы бы хотели свои абрикосы посадить? Свои абрикосы есть. Тогда их можно в корзину собрать и нести в