Привет, красавица - Наполитано Энн

Сильвия была искренне рада за сестру и Уильяма, но ей претило изображать девчачье умиленье, как полагается на свадьбах. Все соседские старухи полезут с поцелуями и будут талдычить «ты следующая», из-за чего настроение вконец испортится, ибо ее истинная любовь все еще не появилась. И каковы шансы, что суженый придет в библиотеку, где она проводит почти все свое время? Что, если он вообще не объявится?

Сильвия чуть не споткнулась о Цецилию, сидевшую на бордюре.

— Ты чего тут? — удивилась она. Неужто в графике дел, составленном матерью, имелось время для того, чтобы сидеть на тротуаре и пялиться в пространство?

— Я жду Эмелин, она пошла в аптеку.

Сильвия села рядом с сестрой. Раз уж графиком предусмотрены посиделки, она воспользуется минутой покоя, прежде чем вновь окунуться в предсвадебную кутерьму.

— Нынче я — Бет, — сказала Цецилия.

Сильвия понимающе кивнула. Речь шла о долгоиграющей забаве сестер Падавано. Когда Джулия прочла роман «Маленькие женщины»[12], она рассказала остальным о его главных персонажах, и меж ними возник спор, какую из четырех сестер Марч напоминает каждая из них. Джулия и Сильвия обоснованно видели себя в облике боевитой Джо и в конечном счете его поделили, ибо первую роднили с ней энергичность и пылкость, а вторую — независимость и тяга к литературе. Эмелин и Цецилия то и дело менялись образами Мег и Эми, но объявляли себя Бет, когда болели или хандрили. «Кто-то из нас умрет первой», — говорили они друг другу, и от этих слов ежилась вся их четверка.

— Что с тобой? Нездоровится?

— Есть один секрет. Только не говори Джулии. Я сама расскажу после ее медового месяца… может быть…

Сильвия молча ждала. Вокруг текла жизнь. Пихаясь, пробежала ватага горластых подростков; пережидая поток машин, мальчишка стучал мячом об асфальт; строй хасидов гуськом свернул за угол. Повсюду были люди, предки которых происходили из всех частей света. В это прекрасное июньское утро субботы каждый из них выглядел чуть счастливее и свободнее, чем обычно.

— Я беременна.

Сильвия поперхнулась. Мелькнула мысль: «А я вот еще ни с кем не переспала».

— Да нет… тебе всего семнадцать… ты ошиблась…

Цецилия пожала плечами. Они с Эмелин только что окончили школу, но выпуск Джулии из колледжа и ее свадьба затмили это событие. Сегодня утром Чарли выглядел стариком, а сейчас вот Цецилия казалась взрослой женщиной.

— Это мой одноклассник, который всегда мне нравился. Я напилась на вечеринке у Лори Дженовезе. Он не в курсе. Я еще не решила, как мне поступить.

Теперь Сильвия разозлилась. Она-то проявляла чрезвычайную осмотрительность и лишь целовалась с парнями, позволяя себе минутное безопасное удовольствие. Джулия с младших классов планировала свою жизнь, с армейской четкостью исполняя задуманное. Обе не оставляли места для неожиданностей. Они полагали, что одного их примера вполне достаточно, чтобы младшие сестры тем же путем шагали во взрослость, соблюдая осторожность. Однако Сильвия проявила халатность. Она ведь знала об иных путях. И пусть они с Джулией шли одной и той же дорогой, существовала немалая вероятность того, что Эмелин и Цецилия углядят другую тропу. Цецилия, изящная и кудрявая, просто прелесть. Парни роились вокруг нее, но старшие сестры не рассказали ей, как и зачем отшивать таких ухажеров. По выражению Чарли, история старая как мир.

Сильвии казалось, будто ее намертво приварили к тротуару. Вместе с сестрами она вернулась домой, безропотно позволила матери облачить ее в розовое платье подружки невесты, попыталась справиться с непокорными волосами, но ее не покидало ощущение, что она по-прежнему сидит на тротуаре, глядя на проносящуюся мимо жизнь. Вот библиотека, вот Цецилия, ставшая бомбой замедленного действия, вот Джулия, буквально искрящаяся счастьем, вот Уильям на пороге своей новой семьи, вот Роза и Чарли, не ведающие, что на подходе новое поколение. Солнце достигло зенита, Сильвия с наклеенной улыбкой стояла у алтаря, но мысленно оставалась на том тротуаре, прикидывая, не поздно ли еще все повернуть вспять.

Уильям

Март 1982 — июнь 1982

Весь прием, от уклона до собственно прыжка, был хорошо знаком, и Уильям, взлетев на блок, сказал себе «поберегись». Он даже не успел договорить это слово, когда в него врезался здоровенный центровой в дредлоках и очках-консервах. Уже мощнее, чем был прежде, Уильям поставил корпус, но от столкновения и сам опрокинулся. В падении он сшибся с другим игроком и, перевернувшись на бок, грузно впечатался правым коленом в пол.

Кент подал ему руку, чтобы помочь подняться.

— Ты как?

Уильям его почти не слышал. Колено вопило. Уильям ощутил всю анатомию своего сустава, который вдруг уподобился замку из песка, раскуроченному коварной волной. Судья дал свисток, появились носилки, Уильям не сводил взгляда с колена. Он хорошо читал игру, а теперь вот прочел сопутствующие ей боль и туман перед глазами.

Для восстановления сустава потребовались две операции. Всякий раз, как в палату входили хирург и лечащий врач, Уильям напрягался, пытаясь понять, что они говорят. Воспринималась лишь информация о колене, все прочее как будто витало в немыслимом далёко. Он улавливал отдельные слова, обрывки фраз, но не их смысл.

Ему повезло — в палате он был один. Обычно в двухнедельный перерыв между операциями пациентов отправляли домой, но Уильяма оставили в больнице, поскольку искалеченной ноге требовалась фиксация в приподнятом положении, а его комната в общежитии была в трех лестничных маршах от парадного входа. Медсестры сказали, что в любой момент к нему могут кого-нибудь подселить, но никто так и не появился. Кент навещал его при первой возможности, однако, загруженный учебой, тренировками и работой в прачечной, не особо располагал временем. Джулия приходила ежедневно, порою дважды в день. Уже в дверях она исполняла балетные пируэты либо изображала строгую медсестру, а однажды вошла со стопкой книг на голове, которая рассыпалась на полпути к кровати. Уильям смеялся, хоть считал эти представления излишними, он был рад ей и без них.

Джулия принесла ему учебники, чтобы он не отстал в занятиях, поскольку до выпускных экзаменов осталось меньше двух месяцев. «Июнь 82-го мы запомним как самый яркий месяц в нашей жизни — окончание университета и свадьба», — говорила Джулия, смакуя важность двух вех. Уильяму нравились слова невесты, он восхищался ее способностью воспринимать жизнь как сплетение автомагистралей, в котором следует хорошо ориентироваться, и был счастлив оказаться в ее машине.

После ухода Джулии он подолгу пребывал в одиночестве и, не открывая учебники, скакал по каналам висевшего в углу телевизора. В беззвучном режиме смотрел игры «Быков». В свой последний визит Кент принес ему почту, и на одном конверте Уильям узнал тонкий, как паутина, почерк отца. Когда он взял письмо, его прошиб холодный пот. Уильям думал, что умертвил в себе всякую надежду касательно отношений с родителями, но весть от них вновь пробудила это нежеланное чувство. Он сунул письмо под подушку и попытался шугнуть надежду, как птицу, ненароком залетевшую в окно. Уильям уже давно смирился с тем, что он лишний в жизни своих родителей. Он почти не волновался, по телефону извещая мать о свадьбе, поскольку знал, чем кончится этот разговор, и переживал лишь из-за того, что огорчилась Джулия. После того телефонного звонка у родителей было время подумать, и вот они решили написать письмо. Они не в курсе, что Уильям в больнице, откуда им знать? Лечение оплачивал университет, и на предложение врача сообщить семье Уильям сказал, что это совсем не обязательно. Возможно, родители написали, потому что чуть-чуть устыдились. Теперь, когда Уильям стал взрослым и намерен жениться, они, вероятно, осознали, сколько всего пропустили в его жизни. Может быть, хоть сейчас они пожелали вернуться в нее. Вновь возникшая надежда, что в пространном письме родители просят прощенья за столь долгое безразличие, опять дала о себе знать холодной испариной. Помимо извинений, они, наверное, изъявляют готовность приехать на свадьбу.