Привет, красавица - Наполитано Энн

— Предполагалось, что я первой заведу малыша, — сказала Джулия.

Эмелин и Сильвия, оторвав взгляды от пола, удивленно посмотрели на старшую сестру.

— Извини, но это просто нелепо, — продолжила Джулия. — Ребенка следует сдать в приют. Зачем из-за ошибки ломать себе жизнь?

Цецилия встала. Теперь, когда она выпрямилась, беременность ее стала заметной. В последнее время она сутулилась и тщательно подбирала одежду, пряча живот, который сейчас чуть приподнимал лиловую блузу навыпуск.

— Вы с Сильвией считаете нас малышками, — сказала Цецилия. — Мама вечно думает, что все мы на краю беды. Ничего подобного. Я не собираюсь поступать в училище. Рожу и стану художником-самоучкой. Это моя жизнь, мой выбор. Я никому не буду обузой. — Невысокого роста, она расправила плечи и последние слова почти прорычала.

— Миссис Чеккони говорит, что Цецилия может занять бывшую комнату Фрэнка, — вмешалась Эмелин. — В обмен на стряпню и уборку она готова помогать в уходе за ребенком. Осенью у меня начнутся занятия в колледже, но я не брошу работать. Нянчась с детьми, я скопила прилично денег, на которые мы купим все необходимое малышу.

— Ты намерена жить в двух шагах от родителей? — опешила Джулия.

— Мама ясно дала понять, что в ее доме мне оставаться нельзя, — сказала Цецилия. — Прости, я вроде как подсидела тебя. Я же знаю, как ты любишь во всем быть первой.

В тоне ее не было язвительности, и Джулия, ошеломленная всеми этими новостями, только кивнула в ответ. Растирая превратившиеся в ледышки ладони, она приказала себе встать и обнять сестру, но окоченевшее тело не желало повиноваться.

— Мама просила передать, чтобы сегодня вы не приходили, — кашлянув, проговорила Сильвия. — Она вас позовет по окончании траура.

— Пожалуй, я пойду, — сказала Цецилия. — Только очень хочется писать. Можно воспользоваться твоим туалетом?

Она вышла из комнаты, сестры обменялись взглядами. Лицо Сильвии излучало тревогу, у Эмелин меж бровей пролегла горестная складка.

— Что папа? — спросила Джулия.

— Ни с кем не разговаривает. Мама тоже грозилась онеметь, однако ни на минуту не умолкает. Папа возвращается позже обычного.

Последняя фраза означала «пьянее обычного».

— Они будто сразу постарели, — сказала Эмелин. — Мама говорит, никто не гонит Цецилию из дома, но иначе нельзя, если она оставляет ребенка и отказывается от учебы.

«Зачем? — думала Джулия, проводив сестер, гуськом покинувших квартиру. — Зачем все рушить? Зачем так поступать с нами?» Сама она всегда стремилась вести себя правильно, с тем и жила. Ей стало жарко, она распахнула окно. Перед глазами возник образ сестры в лиловой блузе, расположившейся посреди ее чудесной квартиры. Лучше бы ее огорошили новостью в каком-нибудь другом месте. Любом другом. Джулия сама не заметила, как вышла на улицу и зашагала по дорожке, окаймлявшей двор. Усевшись на скамью в его дальнем конце, она еще долго приходила в себя.

Вечером, когда с работы вернулся муж, Джулия сказала:

— Я считаю, нам надо завести ребенка.

Готовясь шагнуть, Уильям выставил вперед костыли, но теперь замер. Он походил на дерево с подпорками. Костылями он пользовался только дома, когда ныло за день натруженное колено.

— Сейчас? — Уильям шумно сглотнул. — Я думал, сперва встанем на ноги… Я ведь еще даже не начал учебу в аспирантуре.

— Но ты получил место ассистента кафедры. Все прекрасно.

В ответ на возникший кавардак Джулия уже строила планы, как все уладить и вернуть семью на правильные рельсы. Из небольшого жалованья Уильяма она будет откладывать сколько сможет и отдавать эти деньги сестре, чтобы та ни в чем не нуждалась. Независимость, нынче выказанная Цецилией, подобна флагу, воткнутому в песок. Все ее слова — блажь беременной, она вовсе не такая сильная, какой хочет выглядеть. Девчонка собралась жить под боком у родителей, но материнское цунами горя и осуждения швырнет ее на скалы. Так что деньги очень пригодятся. А сама Джулия поскорее забеременеет, ибо интересное положение новобрачной всеми и безусловно приветствуется. Она выставит свой живот рядом с животом Цецилии. Роза и Чарли с распростертыми объятьями примут комплект внуков. Все вернется на круги своя, в семье воцарится любовь. Внутренним взором Джулия уже видела солнечный день и двух малышей, сидящих на одеяльце, только не знала, какой из них ее дитятко.

— Ты даже не спросила, как прошел мой первый рабочий день, — сказал Уильям. — Что-то случилось? — Он подтянул к себе костыли и теперь стал похож на стройное дерево. — Ты чем-то взволнована?

Джулия улыбнулась, слыша недоумение в его голосе. Он полон вопросов, что так нравится ей, полной ответов. Джулия шагнула ближе и прижалась к нему. Расстегнула верхнюю пуговицу его белой рубашки, которую подарила ему на день рожденья, следом другую. Провела пальцами по мягкой белой майке.

— Ты голодный? — спросила она полушепотом.

Уильям помотал головой.

Джулия притянула его к себе, Уильям ее поцеловал. «Все получится», — промелькнуло у нее в голове, когда она, не прерывая поцелуя, медленно попятилась, увлекая его к кушетке.

На другой день Джулия села в автобус до Пльзеня. Ехать ей не хотелось, но после услышанного невозможно было не предстать перед матерью. Она не смогла бы объяснить, почему считала непременным вот так выразить свое уважение матери.

Роза ожесточенно трудилась на огороде. От земли исходили волны тепла, лето в Чикаго выдалось жарким. С детства Джулия усвоила, что в уходе за растениями потребны усердие и дотошность. Всякого огородного работника мать вооружала лупой и пинцетом, дабы разглядел и уничтожил тлю, а также своевременно пресек попытки зловредного вьюнка удушить посевы.

— Если ты к ней, то ее здесь нет, — сказала Роза.

— Я пришла повидаться с тобой.

Мать, похоже, удивилась и встала, подбоченившись, не покончив с клоком ползучего сорняка. Теперь Джулия смогла ее рассмотреть. Роза выглядела неважно, словно после автомобильной аварии, — лицо вроде бы все то же, но черты как-то слегка искажены.

— Пришлось подвести черту, — сказала она.

Не в силах видеть ее горестное лицо, Джулия перевела взгляд на тяжелое знойное небо; она подыскивала верные слова, от которых матери полегчает, но та ее опередила:

— Я просила вас только об одном.

— Чтобы мы получили образование.

— Нет! — вспыхнула Роза. — Я просила вас не вляпаться, не повторять мою ошибку. Неужто слишком большая просьба?

Джулия помотала головой, хотя не помнила, чтобы мать просила о чем-нибудь подобном. Роза постоянно твердила о необходимости образования, но ничего не говорила о том, что нельзя беременеть до замужества. Оказывается, этот невысказанный завет был самым главным.

— Я хотела, чтобы вы превзошли меня, во всем стали лучше. В этом… — голос Розы вдруг заскрипел, как песок под ее ногами, — был весь смысл моей жизни.

— Ох, мама… — пролепетала Джулия.

Ошеломленная известием, она не подумала о том, что Цецилия повторяет судьбу матери. Незамужняя Роза забеременела в девятнадцать лет, и ее мать перестала с ней общаться. С тех пор они больше не разговаривали. Девочки никогда не видели свою бабушку. Невелика потеря, говорил Чарли, бабуся ваша жуткая злыдня. Роза всегда уходила от этой темы, не сказав ни единого слова о матери. Но теперь сама отворачивалась от собственной дочери и внука-внучки. Она обрубала ветвь семейного древа, причиняя боль себе и ближнему.

— Я не справилась, — сказала Роза.

— Неправда, ты прекрасная мать.

— Не справилась, — тихо повторила Роза, и теперь голос ее был похож на нежный голосок Эмелин. Джулия никогда не слышала у нее такого тона и даже не представляла, что мать на него способна. Может, Роза обладала голосами всех своих дочек? И в ней жили искренность Эмелин, руководящая четкость Джулии, восторг Цецилии от цветовой палитры окружающего мира, романтическая мечтательность Сильвии? Наверное, она лишь прятала их под маской сердитости и огорчения, но все эти свойства обитали в глубинах ее души.