Politics Among Nations. The Struggle for Peace and Power - Hans Morgenthau

Европейский статус-кво 1914 года характеризовался объединением великих держав в составе Австрии, Франции, Германии, Великобритании, Италии и России. Победа союзников и мирные договоры создали новый статус-кво, который стал завершением империалистической политики Франции. Этот новый статус-кво устанавливал гегемонию Франции, осуществляемую в союзе с большинством новообразованных государств Восточной и Центральной Европы.

Германская внешняя политика с 1919 по 1935 год молниеносно действовала в рамках этого статус-кво, втайне готовясь к его свержению. Она пыталась добиться уступок для Германии, но все же приняла, по крайней мере на время и с мысленными оговорками, властные отношения, установленные Версальским договором. Она не оспаривала открыто властные отношения, установленные Версальским договором; скорее, она стремилась к корректировке, которая оставляла суть этих властных отношений нетронутой. Таков был, в частности, характер "политики выполнения", то есть выполнения Версальского договора, которую проводила Веймарская республика. Именно эта попытка улучшить международное положение Германии при хотя бы временном сохранении версальского статус-кво вызвала яростное сопротивление националистов и нацистов. Придя к власти в 1933 году и стабилизировав свой режим внутри страны, нацисты отменили в 1935 году положения Версальского договора о разоружении. В 1936 году, в нарушение того же договора, они оккупировали Рейнскую область и объявили недействительной демилитаризацию немецкой территории, прилегающей к германо-французской границе. С этих актов началась открытая империалистическая политика нацистской Германии; ибо эти акты были первыми в серии, выражавшей решимость Германии больше не принимать версальский статус-кво в качестве основы своей внешней политики, а работать над свержением этого статус-кво.

Другой типичной ситуацией, благоприятствующей империалистической политике, является существование слабых государств или политически пустых пространств, которые привлекательны и доступны для сильного государства. Это ситуация, из которой вырос колониальный империализм. Это также ситуация, которая сделала возможным превращение первоначальной федерации тринадцати американских штатов в континентальную державу. Империализм Наполеона и Гитлера отчасти имел такой характер, особенно в период "блицкрига" 1940 г. После окончания периода колониализма и противостояния двух великих держав, империализм, вырастающий из отношений между сильными и слабыми нациями и из привлекательности вакуумов власти, кажется менее вероятным в будущем, чем в прошлом.

 

Три цели империализма

Как империализм вырастает из трех типичных ситуаций, так и империализм движется к трем типичным целям. Целью империализма может быть господство на всем поэтически организованном земном шаре, то есть мировая империя. Или это может быть империя или гегемония приблизительно континентальных размеров. Или это может быть строго локализованный перевес сил. Другими словами, империалистическая власть может не иметь никаких границ, кроме тех, которые устанавливаются силой сопротивления потенциальных жертв. Или она может иметь географически определенные пределы, например, географические границы континента. Или же она может быть ограничена локализованными целями самой империалистической державы.

Выдающимися историческими примерами неограниченного империализма являются экспансионистская политика Александра Македонского, Рима, арабов в седьмом и восьмом веках, Наполеона I и Гитлера. Всех их объединяет стремление к экспансии, которое не знает рациональных границ, питается собственными успехами и, если его не остановит превосходящая сила, пойдет дальше, до границ поэтического мира. Это стремление не будет удовлетворено до тех пор, пока где-либо остается возможный объект господства, то есть политически организованная группа людей, которая самой своей независимостью бросает вызов жажде власти завоевателя. Как мы увидим, именно отсутствие сдержанности, стремление завоевать все, что поддается завоеванию, характерное для беспринципного империализма, в прошлом было губительным для империалистической политики такого рода. Единственным исключением является Рим, по причинам, которые будут рассмотрены позже.

Тип географически обусловленного империализма наиболее ярко представлен в политике европейских держав, направленной на завоевание доминирующего положения на европейском континенте. Людовик XIV, Наполеон III и Вильгельм II являются тому примером. Пьемонтское королевство при Кавуре стремилось к господству на итальянском полуострове, различные участники Балканских войн 1912 и 1913 годов стремились к гегемонии на Балканском полуострове, Муссолини пытался превратить Средиземное море в итальянское озеро - это примеры географически обусловленного империализма на менее чем континентальной основе. Американская политика XIX века, заключающаяся в постепенном распространении американского господства на большую часть североамериканского континента, в первую очередь, но не исключительно, определяется географическими границами континента; ведь Соединенные Штаты не пытались подчинить своему господству Канаду и Мексику, хотя, безусловно, могли бы это сделать. Континентальный империализм здесь модифицируется ограничением его локализованным участком континента.

Такой же смешанный тип империализма составляет суть американской внешней политики в отношении географической единицы Западного полушария. Доктрина Монро, постулируя для Западного полушария политику статус-кво в отношении неамериканских держав, воздвигла защитный щит, за которым Соединенные Штаты могли установить свое господство в этом географическом регионе. Однако в этих географических пределах американская политика не всегда была единообразно империалистической. По отношению к республикам Центральной Америки и некоторым странам Южной Америки она была откровенно империалистической. Но по отношению к другим странам, таким как Аргентина и Бразилия, она стремилась скорее сохранить превосходство Соединенных Штатов, которое было результатом естественного процесса, а не целенаправленной американской политики. Даже если Соединенные Штаты имели возможность навязать свое превосходство этим странам в форме фактической гегемонии, они предпочли этого не делать. Здесь мы снова находим в общих рамках географически ограниченной политики локализованный империализм.

Прототип локализованного империализма можно найти в монархической политике восемнадцатого и девятнадцатого веков. В восемнадцатом веке Фридрих Великий, Людовик XV, Мария Тереза, Петр Великий и Екатерина II были движущими силами такой внешней политики. В девятнадцатом веке Бисмарк был хозяином этой империалистической политики, направленной на свержение статус-кво и установление политического преобладания в самостоятельно выбранных пределах. Разница между такой локализованной империалистической политикой, континентальным империализмом и неограниченным империализмом - это разница между внешней политикой Бисмарка, Вильгельма II и Гитлера. Бисмарк хотел установить преобладание Германии в Центральной Европе, Вильгельм II - во всей Европе, Гитлер - во всем мире. Традиционные цели российского империализма, такие как контроль над Финляндией, Восточной Европой, Балканами, ДарАмеллами и Ираном, также носят локализованный характер.

Пределы империализма этого типа не являются, как в случае с геограплнческим империализмом, продуктом объективных фактов природы, поскольку их изменение было бы технически сложным или политически неразумным. Напротив, тибеи являются результатом свободного выбора между несколькими вариантами, один из которых может быть политикой статус-кво, другой - консенсусом. В восемнадцатом веке третья альтернатива была рекомендована, поскольку существующее соглашение держав, каждая из которых была примерно одинаково сильна, препятствовало любой попытке континентального империализма. Опыт Людовика XIV показал, насколько опасной может быть такая попытка. Кроме того, империализм XVIII века был мотивирован в основном соображениями монархической власти и славы, а не массовыми эмоциями современного национализма. Эти соображения действовали в общих рамках монархических традиций и европейской цивилизации, которые налагали на участников политической сцены