Politics Among Nations. The Struggle for Peace and Power - Hans Morgenthau

знаменитым бисмарковским chauchemar des coalitions, что враждебная коалиция, особенно между Францией и Россией, может бросить вызов этому положению. Тройственный союз между Германией, Австрией и Италией был инструментом этой оборонительной политики. Этому также способствовал договор о перестраховании с Россией, по которому Россия и Германия обязались соблюдать нейтралитет в случае, если одна из них будет вовлечена в войну с третьей державой. Тогда Россия (в 1891 и 1894 годах) заключила с Францией соглашения, которые носили оборонительный характер и явно были продиктованы страхом перед намерениями Тройственного союза. Положения Военной конвенции 1894 года, в частности, предвосхищали возможное превращение Тройственного союза из оборонительного в империалистический инструмент. Таким образом, Конвенция должна была оставаться в силе до тех пор, пока существует Тройственный союз. Основные положения Конвенции предусматривали следующее: Если Франция подвергнется нападению со стороны Германии или Италии, поддерживаемой Германией, Россия окажет военную помощь Франции. Франция сделает то же самое в отношении России, если последняя подвергнется нападению Германии или Австрии, поддерживаемой Германией. В случае мобилизации сил Тройственного союза, Франция и Россия мобилизуют свои силы без промедления.

Сначала страх перед враждебными союзами привел к созданию Тройственного союза. Затем страх перед его распадом привел к разрыву дружественных отношений с Россией со стороны Германии. Наконец, страх перед намерениями Тройственного союза привел к созданию франко-русского союза. Именно взаимные опасения этих двух оборонительных союзов и общая неуверенность, вызванная непостоянным характером империалистических высказываний Вильгельма II, вдохновляли дипломатические маневры в течение двух десятилетий перед Первой мировой войной. Эти маневры были направлены либо на создание новых комбинаций, разрушающих существующие союзы, либо на поддержку существующих союзов со стороны держав, которые до сих пор держались в стороне. В конце концов, всеобщее возгорание в 1914 году стало неизбежным из-за страха, что другая сторона решительно изменит соотношение сил в свою пользу, если не предотвратит подобное изменение в свою пользу. В двух антагонистических блоках Россия и Австрия были особенно воодушевлены этим страхом. Страх перед подозреваемым империализмом другой стороны породил империализм в реакции, который, в свою очередь, наполнил содержанием первоначальный страх.

 

Пять трудностей проблемы

Умиротворение, попытка компромисса с империализмом, не признанным таковым, и страх, создающий империализм там, где его нет, - вот два неправильных ответа, две фатальные ошибки, которых разумная внешняя политика должна стараться избежать. Такая разумная внешняя политика, которая признает империализм там, где он существует, и определяет его специфическую природу, сталкивается с пятью трудностями, и все они грозного характера.

Первая и наиболее фундаментальная трудность была отмечена Бухариным, главным выразителем коммунистической доктрины со смерти Ленина до великих чисток середины тридцатых годов. Он пытался доказать абсурдность неэкономического объяснения империализма, резюмируя его следующим образом: "Империализм - это политика завоевания. Но не всякая политика завоевания является империализмом".

Как можно было с какой-либо степенью уверенности определить конечные цели Гитлера? С 1935 года он выдвигал требование за требованием, каждое из которых само по себе могло быть полностью согласовано с политикой статус-кво, но каждое из которых могло быть ступенькой на пути к империи. Природа отдельных шагов сама по себе была неоднозначной и, следовательно, не раскрывала действительного характера политики, элементами которой они являлись. Где же можно было найти ответ на наш вопрос?

В двух из трех типичных ситуаций, которые, как мы уже говорили, благоприятствовали империалистической политике, ее можно было бы найти, хотя и условно и с большими сомнениями. Желание свергнуть статус-кво Версальского договора с самого начала было одним из основных пунктов нацистской программы, которая в 1933 году стала официальной программой германского правительства. Исходя из этой цели, можно было предвидеть, что германское правительство будет проводить внешнюю политику, направленную на ее реализацию, как только у него появится такая возможность, то есть как только страны, отождествлявшие себя со статус-кво Версальского договора, больше не смогут или не захотят эффективно защищать этот статус-кво.

Эта изначальная и фундаментальная трудность усугубляется тем, что политика, которая начинается с поиска корректировок в рамках существующего распределения власти, может изменить свой характер либо в процессе успеха, либо в процессе разочарования. Другими словами, легкость, с которой первоначальные цели достигаются в рамках сложившегося распределения власти, может навести расширяющуюся нацию на мысль, что она имеет дело со слабыми или нерешительными антагонистами и что изменение существующих отношений власти может быть достигнуто без больших усилий или риска. Таким образом, аппетит может прийти вместе с едой, и успешная политика экспансии в рамках статус-кво может в одночасье превратиться в политику империализма. То же самое можно сказать и о неудачной политике экспансии "в рамках статус-кво". Нация, разочаровавшаяся в своих ограниченных целях, которые не кажутся достижимыми в рамках существующих властных отношений, приходит к выводу, что она должна изменить эти властные отношения, если хочет быть уверенной в том, что получит желаемое.

Если политика формулируется в чисто территориальных терминах, характер территориальных целей иногда указывает на характер проводимой политики. Например, целью может быть стратегический пункт, приобретение которого может само по себе изменить соотношение сил в данном конкретном регионе. На такую помощь рассчитывать не приходится, поэтому возникает дополнительная трудность, когда внешняя политика использует в основном средства экономического или культурного проникновения. Эти методы тоже неоднозначны с точки зрения характера политики, которой они служат, но их неоднозначность гораздо больше, чем у военного метода, который имеет определенные территориальные цели. Экономическая и культурная экспансия, как правило, не имеют четко определенного места. Они обращены к широкому кругу неопределенных лиц. И, кроме того, они практикуются в широком масштабе безразличным числом государств.

 

Политика между народами

Противопоставление идентичным политикам, которые преследуют свои цели, является еще одной трудной задачей. Здесь опять же поможет обращение к типичным ситуациям, благоприятствующим империалистической политике.

Активная экономическая политика, которую Швейцария проводит в международной сфере, никогда не имела империалистического оттенка. Британская внешнеторговая политика временами имела империалистический характер по отношению к некоторым странам. Сегодня их цель в основном чисто экономическая, то есть они пытаются обеспечить жителей Британских островов всем необходимым для жизни. Их цель - экономическое выживание за счет благоприятного торгового баланса, а не поддержание или приобретение политической власти над иностранными государствами. Только в отношении Ближнего Востока, некоторых регионов Западной Европы и Германии британская экономическая политика подчинена политическим соображениям. Некоторые из этих политических соображений могут иметь или при определенных условиях приобретут империалистический характер.

Культурное проникновение Испании в Испано-Америку в целом не имело империалистического значения, поскольку военная слабость Испании по отношению к Соединенным Штатам не позволяла думать об изменении соотношения сил в Латинской Америке в пользу Испании. Культурная миссия