Кангасейро - Жозе Линс ду Регу

кары господней. На фоне окружающей зелени согнувшаяся под тяжестью своей ноши старуха, освещенная лучами заходящего солнца, напоминала грубую копию с картины «Восхождение на Голгофу». Убитая горем женщина чувствовала себя последней тварью среди созданий божьих, ничтожным червем, пресмыкающимся.

V

Бентиньо днем работал в энженьоке капита Кустодио — упаковывал ящики вместе с двумя другими сертанцами из Вила-Бела. Это были молчаливые, печальные метисы, казалось, что, кроме работы, их ничего не интересует. Семей у них не было. Они жили в хозяйственной постройке капитана. Одного звали Терто, другого Жермано. О себе они почти не рассказывали. Изредка один из них помянет о Вила-Беле, о засухе, разорившей их селение, и замолчит. Младший, Терто, через некоторое время сблизился с Бентиньо, а Жермано продолжал держаться так же отчужденно, молчал и интересовался только ящиками с соломой, в которые укладывали плитки сахара. И вот Бентиньо все же узнал историю братьев. Это произошло в тот день, когда Жермано отправился в лавку закупать провизию. Терто открылся другу: Жермано — его брат, раньше они жили в фазенде Серринья, принадлежавшей капитану Зе до Монте, в Серра-дос-Сиганос, вместе с отцом, скромным земледельцем из индейцев Серры-Тольяды. Однажды к ним зашел капитан Апарисио Виейра с отрядом. Старик встретил и накормил его, как мог. Угостил коальядой[9] и принял как почетного гостя. Но вскоре нагрянул с солдатами лейтенант Лопес, он уроженец Вила-Бела. Они схватили моего отца, избили его, потом привязали к жернову в амбаре. Сердце разрывалось при виде всего этого. Меня и Жермано окружили солдаты. Брат пытался сопротивляться, выхватил свой нож и вцепился в дуло винтовки, но солдат выстрелил в него — к счастью, задело только край уха. Я услышал крик сестер и увидел, как один из негодяев схватил сестру. Я бросился на него… Что было потом, даже рассказать не могу. Видишь этот шрам на голове… Над девушками надругались тут же, у нас на глазах. Старика увели в Вила-Бела, в тюрьму. Все в доме разрушили. Через два дня пришла весть: старик умер. Потом капитан Зе Монте вызвал к себе Жермано и потребовал освободить дом. Он не хотел больше видеть на своей земле людей, дающих приют кангасейро. Моя мать с несчастными дочерьми переехала к нашей тетке в Триумфо, у нее там дом. Жермано не мог больше смотреть на сестер. Однажды он даже сказал мне: «Лучше бы я сам, собственными руками, убил обеих. Обесчещенной девушке лучше не жить на белом свете».

С тех пор я никогда больше не видел улыбки на лице брата, оно словно застыло и не меняется ни днем, ни ночью. Теперь он все время твердит мне, что найдет покой только в отряде Апарисио Виейра. Но я знать ничего не хочу о кангасо. А он чуждается всех. Мы пришли в эту глушь и живем здесь на горе. Ненависть гложет душу брата. Мы никогда больше ничего не слышали ни о матери, ни о сестрах, Жермано и вспоминать не хочет о них.

Перед Бентиньо всплывали вновь все несчастья, постигшие его семью в Аратикуме. Ведь лейтенант Маурисио сделал с его семьей то же, что лейтенант Лопес с семьей Терто. «Слава богу, что у нас не было сестер, хотя бы эта горькая участь нас миновала».

Бентиньо все меньше понимал мать с ее нескончаемыми причитаниями, ее мукой из-за Апарисио. Для нее старший сын был только наказанием божьим, источником страдания, и она знала, что никогда от него не избавится. Бентиньо считал, что мать не права. Правда, если бы это зависело от него, он никогда бы не ушел из Ассу, а мать всегда хотела, чтобы он решительно порвал с семьей. Для этого она и отправила его во время большой засухи к священнику Амансио, надеясь, что там он выбьется в люди… Но все же он был уверен, что мать не права, и даже убийство паломников не может заставить его изменить свое мнение.

После всего пережитого сердце старухи омертвело. Она больше не молилась, стала точно каменная, не замечала ни солнца, ни луны, ни ливней. Ей даже не хотелось вернуться в родной дом. Здесь, в уединении, она все больше отдалялась от мира. Правда, Жозефина еще занималась хозяйством, целыми днями копалась, согнувшись, в огороде, ухаживала за своими коентро, мальвами, бредо. Но, благословив сына, она почти не разговаривала с ним. Исчезла прежняя сердечная близость. За месяцы, что они жили здесь, синья Жозефина вся высохла. С запавшим ртом, блуждающим взглядом, она стала совсем непохожей на властную мать из Аратикума и все меньше интересовалась житейскими делами.

Однажды, в воскресенье вечером, вновь появился капитан Кустодио. Привязав коня к жуазейро, он поговорил о том о сем и наконец сказал:

— Сеньора Жозефина, я приехал к вам с поручением от вашего сына, капитана Апарисио Виейра. Поручение передал мне гуртовщик Морено. Ваш сын просит вас оставаться здесь и сообщает, что Домисио был ранен в ногу, но сейчас, слава богу, уже почти здоров. Дело в том, что отряд Апарисио имел серьезное столкновение с солдатами Параибы. Укрываясь в фазенде Кристиано Перейра, он попал в окружение. Перестрелка длилась больше двух часов. С Апарисио было двадцать парней, и, если бы не полученное от друга из Сеара за неделю до этого оружие, его отряд был бы совсем уничтожен. Видно, сам бог помогает вашему сыну, синья Жозефина. Солдаты лейтенанта Оливейра замешкались, преодолевая каменную ограду вокруг загона старого Кристиано Перейры. В этот момент ваш сын Домисио с двумя парнями прыгнул в самую гущу солдат и выстрелил в упор. Этим воспользовался Апарисио: он дал залп, прорвал окружение и исчез в каатинге. Отряд потерял двух человек, ваш сын Домисио был ранен в ногу. К счастью, рана легкая. Морено говорит, что погибло пять солдат, их похоронили в Принсесе. Старый Кристиано Перейра сидит в тюрьме в столице штата, но у него есть адвокат, некий Марколино из Принсесы, и старик скоро будет на свободе.

Мать старалась расспросить как можно подробнее о Домисио, но капитан ответил, что сообщил все ему известное, и, как обычно, заговорил о полковнике Касуса Леутерио:

— Сын его теперь избран депутатом. Дочь выходит замуж за инженера железнодорожной линии Пауло Афонсо. Теперь он будет распоряжаться и на железной дороге. Что ни день, он становится могущественнее и все больше добра захватывает в свои лапы. Я знаю, сеньора Жозефина, вам совсем не интересно слушать мои сетования. Но ведь моего сына убили, а меня, его