Потерянная эпопея - Алис Зенитер

едет в лицей и слушает пугающий гул мотора и стук коробки передач, которые издает ее старенький «Дастер». Она заменяющий преподаватель в том же учебном заведении, что и в прошлом году, на той же должности. Она не помнит, кого заменяет,– а может быть, никогда этого не знала. Она просто знает, что не совсем на своем месте, это транзит. Она учитель и не учитель французского в своих классах. Лори, одна из ее подруг детства, которая преподает экономику и социальные науки в том же лицее, твердит ей, что она должна попроситься в штат. Вопрос зарплаты, вопрос чести, да и чтобы успокоить учеников, которые учатся, только когда вечность учителя им гарантирована. Они, наверно, думают, что ты идешь в комплекте с доской, столом и грязными окнами, что ты существуешь только в классной комнате. Но Тасс вполне устраивает быть вечной заменяющей. Отчасти потому, что она, положа руку на сердце, не считает себя хорошим учителем. Каждый раз, когда она толкает дверь в класс, ее окутывает красный туман страха, и почти вся ее работа в том, чтобы этот страх скрыть. Для нее преподавать – это прежде всего не показывать, что она боится. Программа идет потом, далеко позади.

Две последние недели каникул она провела, готовясь к урокам, сидя под ветерком из кондиционера. Город мало-помалу наполнялся, появились знакомые лица, загорелые, в обрамлении новых сережек. Тасс рассказывала о своем разрыве, и лица принимали сокрушенный вид, украшения нежно позвякивали от покачивания голов, объятий. Ох, бедняжка моя… Ее подруги, не в пример матери, любят открыто выражать свои чувства. Они купили пива, рома, Лори принесла фрукты из своего сада, анноны с большими колючками, буреющие бананы. Они счастливы, что Тасс остается в Каледонии, но ее будущее их беспокоит. Найти партнера здесь нелегко. Дело не в том, что уже знакомы большинство мужчин, те, что нашего возраста, те, что похожи на нас. Всегда можно надеяться на приезд жителя метрополии, иностранца, или на тот круг общения, который по загадочным причинам никогда не пересекался с нашим, но никто не знает, когда это произойдет. Мне все равно, говорит Тасс, у меня голова другим забита. Но когда подруги спрашивают чем, ей нечего ответить кроме «начала учебного года» – потому что не признаваться же ей после этого: «Томасом».

Она любит учебное заведение, в котором преподает, лицей на севере Нумеа, известный в основном своими техническими классами. Общий класс тоже есть, но он крошечный и незаметный. Ученики, имеющие уровень для этого пути, чаще всего выбирают другие места, редкие девочки и мальчики, которые туда записываются несмотря ни на что, выглядят немного потерянными, неуверенными в собственных знаниях, готовыми переметнуться в другой класс, если обнаружится, что они в конечном счете неспособны к письменным работам. Тасс не знает, сможет ли она преподавать лицеистам, похожим на нееподростка, одержимую результатами, которые позволили бы ей уехать в метрополию, и с неизменной убежденностью, что ее настоящая учеба будет потом и далеко. Красный страх перед ними расползется и поглотит ее малейшие попытки заговорить.

Ей особенно нравится директор лицея, высокий и широкоплечий мужчина с приветливым лицом и ровным голосом, которого все ученики зовут месье Эмманюэль – Эмманюэль, потому что это его имя, а месье, потому что он всегда носит галстук на рубашках с коротким рукавом. Он наполовину канак лет пятидесяти, деливший свое детство между племенем матери и городской жизнью предпринимателя-отца. Он мог бы чувствовать себя разрывающимся между двумя столь разными мирами (а может быть, так и было в догалстучную эру), но вынес оттуда непринужденность, которую сохраняет в любой ситуации. Он говорит «мы» изменчиво и текуче, и его «мы» может принимать любой масштаб: мы про учебный персонал, мы про канаков, мы про каледонийцев, мы про метисов, мы про взрослых, мы в разговорах с глазу на глаз или на собраниях лицея. Его безусловное «мы» как уютный кокон для Тасс, и его видение преподавания нравится ей: оно служит ей поддержкой, не пугая. На одном из первых собраний, когда Лори сокрушалась о результатах экзаменов на степень бакалавра, месье Эмманюэль объяснил своей педагогической команде, что успех здесь не может измеряться только этими цифрами. Если хотите думать в процентах, то надо добавить и другие. Возьмите, например, эту цифру: 33 % молодых канаков безработные. Или другую, вот: только 3 % имеют дипломы о высшем образовании. Политика равновесия, запущенная в 1980-е годы, не смогла изгладить неравенство между белым и цветным населением, и три года, которые ученики проводят здесь, тоже делу не помогут, как бы высоко вы ни ставили ваши педагогические способности. Вам не удастся в одиночку повернуть ход вещей. Но мы – одно из редких учебных заведений в Нумеа действительно смешанного состава, и эти три года, дадут они или же нет степень бакалавра нашим ученикам, наверняка принесут им кое-что такое, что они редко найдут потом вне этих стен: возможность быть вместе. Выпустившись, они могут по-прежнему утверждать, что живут смешанно, но это уже будет неправдой. Те, кто говорит: «Конечно, мы живем вместе»,– обычно имеют в виду свои школьные воспоминания или же отношения патрон – работодатель. Бездельники и студенты, уехавшие в метрополию, не общаются, южные кварталы не общаются с северными, а безработные не общаются с работающими. При всем горячем желании нельзя смешать одних с другими, если они встречаются только в «Милк-шейке» и на рынке. Здороваться не значит жить вместе.

– Я думаю, не сепаратист ли он,– сказала Лори, выходя с собрания.– Для работника Национального образования это было бы отчаянное лицемерие!

Ее большие голубые глаза в обрамлении золотистых ресниц – глаза куклы, которым Тасс завидовала все их отрочество,– устремлялись на коллег поочередно. Большинство улыбнулись, но никто не ответил. Это было за несколько месяцев до второго референдума в октябре 2020-го. Люди избегали подобных разговоров между залом заседаний и стоянкой. Но Лори никогда не боялась говорить. Это одна из тех черт характера подруги, которыми Тасс восхищается – куда больше, чем ее голубыми глазами, куда больше, чем золотистым изгибом ресниц. Вынужденное вечное присутствие островной жизни в конце концов создает приглушенную манеру общения, построенную на умолчаниях, обтекаемости и слухах. А Лори продолжает выпаливать фразы в лоб. Она предпочитает несогласие молчанию. Общая доля, говорит она, не может быть похожа на огромный ковер, под которым каждый прятал бы свои вещички. Она непременно строится на слове, пусть даже оно ведет к разборкам на повышенных тонах.

Тасс согласна в теории, но она успела привыкнуть к притворству и обтекаемости.