Прием Чаплина - Сергей Викторович Вишневский

что ты хочешь меня к сапожнику в ученики, — произнес Федор, задумчиво рассматривая свои руки. — Тут как бы…

Отец молча глянул на сына, вставил трубку в рот и достал спички.

— Я в общем… Я хотел сказать, что меня к ремеслу совсем не тянет, — растерянно и со страхом произнес Федя. — Ну, обувное дело, оно, конечно, важное. И вроде как без работы никогда не будешь, но вот вышло так… Что меня от мысли одной воротит.

Никодим Прокофьевич прикурил, пару раз выпустил дым и продолжил смотреть на двор, где неторопливо и вальяжно ходили куры, что разгребали лапами землю, выискивая себе прокорм.

— Меня вот… Мне кажется, что я на что другое сгожусь, — осторожно произнес Федор.

Мужчина затянулся сизым дымом и глянул на младшего сына. От тяжелого взгляда отца парень сразу ссутулился и неуверенно произнес:

— У меня ведь сила магическая есть, так?

Мужчина выдохнул дым через нос и снова уставился на двор с курами.

— Я слышал, Дубовая говорила. Мы ее до деревни подвозили, она сказала, что не знает, сколько у меня ее. Я…

Парень умолк на несколько секунд, затем поднял взгляд на отца и произнес:

— Может я магом стану… Или техномагом… Или ведуном, в конце концов… — запинаясь и делая паузы, произнес он. Помолчав секунд десять, он добавил: — Хоть кем-то, но не сапожником.

Отец тяжело вздохнул и снова затянулся, не говоря ни слова.

— Я смогу… Точно тебе говорю…

Повисла пауза.

Отец все так же спокойно курил, задумчиво наблюдая, как курицы ковыряют землю двора лапами. Федор же сидел со смешанными чувствами. Внутри стало легче от того, что план, созревший в уме, был донесен отцу и самое страшное уже позади. И при этом нарастало чувство тревоги, так как отец как обычно ничего ему не сказал.

Никодим Прокофьевич тем временем сделал еще одну затяжку, заглянул в трубку и выбросил пепел с мелкими искорками на землю. Пару раз стукнув трубкой о ладонь, он поднялся и произнес:

— Через три дня приедет мастер сапожный — Герман Николаевич. С ним поедешь.

Мужчина спокойно поднял мешочек с табаком и спички, после чего направился в дом.

Федор же от этих слов окончательно сник. Ссутулив плечи и втянув голову, он мрачно уставился на калитку во двор.

* * *

Федор лежал на кровати, глядя в потолок.

Уже привычный вид на тесаные, плотно подогнанные доски. Уже до боли знакомая кровать, в которой он просыпался и засыпал всю свою сознательную жизнь.

Только внутри у парня закипала злость.

Злость на братьев, что не поддержали. Злость на отца, что уже давно все решил и даже шанса не дал. Злость на Дубовую, потому что не верил, что та не знает, как определить силу, хотя бы примерно. А еще злость…

На самого себя, что не смог убедить отца.

Что не смог доказать, что он тоже достойный сын, что он…

— Надо было по-другому сказать, — прошептал он вслух и сел в кровати.

Спустив босые ноги на пол, он взглянул на братьев, спокойно спящих на соседних кроватях.

Арсений лежал ровно, словно солдат. Василий повернулся на бок, свесил одну руку и что-то бормотал одними губами, умудряясь иногда причмокивать.

Федор уперся руками в край кровати и молча уставился на пол.

Прокручивая в голове в сотый раз свой монолог отцу, он просидел так минут пять не меньше, после чего встряхнул головой, поднялся и, стараясь не шуметь, вышел в коридор.

Тихо переступая с одной доски, что не скрипела, на другую, он прошел до отцовской комнаты.

Дверь в комнату была приоткрыта, поэтому Федор прекрасно слышал размеренный храп отца.

Постояв с минуту на месте, он так и не притронулся к двери и прошел дальше, в самый конец коридора, где была комната матери.

Федор подошел к двери и положил кисть на ручку. Медленно толкнув ее, он замер на пороге.

Все та же комната, как и в детстве.

Те же занавески, что когда-то связала крючком мать. Причудливая вязь из узелков ниточек сплеталась в красивый цветочный узор.

Большая кровать у стены, где они с отцом спали вместе, когда та еще была с ними была застелена белоснежным покрывалом. У изголовья стояли треугольниками две подушки. У одной стены старый, уже посеревший от времени, но тем не менее с заметной резьбой на дверцах шкаф.

И половик.

Старый, затертый, связанный из дешевой бечевки.

Сейчас на него падал свет от полной луны, и в воспоминаниях Федора всплывали те самые сказки, что, сидя на этом самом половике, читала ему мать.

Парень подошел к тумбе медленно и осторожно, чтобы не скрипнуло дерево, вытащил верхний ящик и достал оттуда книгу.

Усевшись на том самом половике, он открыл книгу и в тусклом свете луны взглянул на картинку рядом с текстом.

На ней был изображен великий волшебник с посохом, что направил его в сторону грозовой тучи.

«Как великий Саратур с молнией силой мерялся», — всплыло в голове название сказки.

Парень пролистнул несколько страниц и с улыбкой остановился на следующей сказке. Там был изображен рыцарь на осле, что сидел задом наперед.

— Самый непослушный боевой конь, — произнес он, с теплотой вспоминая, как каждый раз смеялся над этой сказкой.

Федор провел кончиками пальцев по рисунку, но тут его взгляд зацепился за небольшое пятнышко, прямо между букв.

В воспоминаниях всплыл кашель матери и последние разы, когда она читала ему книгу.

Младший из братьев снова помрачнел, закрыл книгу и положил ее обратно в ящик тумбочки. Аккуратно ее закрыв, он потянул второй и неожиданно замер, обнаружив в нем то самое перо.

Серебряное, начищенное до состояния зеркала.

Осторожно взяв его в руки, Федор оглянулся на открытую дверь, за которой виднелся коридор, словно там за ним мог кто-то наблюдать.

Парень растерянно взглянул на предмет, что видел, как он думал, в бреду, а затем в ящик.

Поняв, что там больше ничего нет, парень сглотнул и поднял перо на уровень глаз, чтобы заглянуть к себе за спину.

С волнением поворачивая перо, он взглянул в коридор и ничего не увидел. Немного успокоившись, он опустил руку и грустно усмехнулся.

— Раньше я этой штуки не видел, — пробормотал он.

Крутонув перо в пальцах, он тяжело вздохнул, но спустя секунду нахмурился и замер.

На тумбочке стояла шкатулка.

Повернув голову Федор, уставился на пустую поверхность тумбочки, а затем снова взглянул на