Оборотень - Вадим Громов

Здесь до сих пор не обходилось без "взятых на гоп-стоп", раздетых в любое время года, поддавших мужичков, не важно — одеты они в Dirk Bikkemberg, или же в замызганный пуховик "маде ин Чайна". Квалификацию надо поддерживать. "Жмуриков" практически не было, но кровушку порой пускали, иногда даже и без особой надобности, в виде сувенира из "Бандитовки". А уж припереться сюда с только что снятой с карточки зарплатой, и уйти потом целым и невредимым, с точно такой же "суммой бабок", какая наличествовала при появлении на улочках района — поступок, мгновенно становящийся легендарным и эпическим. Да и появиться здесь просто так, особенно в вечернее время суток, вплотную подходящее к ночному, не имея среди "бандитовских" ни кореша, ни родственника, способного "кинуть за тебя подписку" — было почти стопроцентной гарантией того, что если не вывернут все карманы, то по шее получишь всенепременно. Для профилактики и чтобы не забывали, в каком районе города живут самые крутые перцы.

Курмин, закусив губу от досады на самого себя, быстро осмотрелся, прикидывая, далеко ли он углубился в эти криминальные дебри. Естественно, похвастаться частым посещением "Бандитовки" он не мог, последний раз он был здесь лет девять назад, даже уже и не помнил, по какой нужде. Но довольно цепкая память подсказывала, что не всё так погано, условная граница района, за которой можно было чувствовать себя в относительной безопасности, пролегала примерно метрах в шестистах от места, где он сейчас находился. Ждать, когда же, наконец, появятся местные аналоги Лёньки Пантелеева, с поправкой на нынешние нравы метко прозванные "гоблинами", и сурово, для завязки разговора, могущего иметь самые широкие последствия — поинтересуются насчёт курева, Курмин не стал, и быстрым шагом, в любой момент способным превратиться в галоп, направился в нужном направлении.

Пятьдесят метров, сто, двести, триста…

…три силуэта вынырнули из-за угла наперерез Михаилу, когда было пройдено уже чуть больше половины расстояния. До Михаила донёсся отрывок разговора, из которого он уяснил, что будущих его знакомцев недавно не пустили в ночной клуб, и, по их мнению, "пидоров на фейсконтроле необходимо в ближайшем будущем поставить в позу ракообразных", после чего совершить с ними имитацию полового акта с помощью сучковатого полена большого диаметра. Увидели Курмина, и почти не раздумывая, проложили курс по направлению к нему, лихорадочно вспоминающему, кто из его знакомых мог иметь хоть какое-то отношение к "Бандитовке" в сугубо "правильном" плане. Это была очень хрупкая, слабенькая, но надежда, что могущее вот-вот начаться "терляево", закончится благополучно. В крайнем случае — доброй порцией матюгов, и пожеланием больше не видеть его "лоховскую вывеску" в этом месте, славном своими корнями, которые без всяких на то причин, зачастую любит романтизировать шансон.

Вспоминалось откровенно паршиво, в памяти смутно промелькнуло два-три имени, но вот кто из них был "Буксиром", а кто "Стреляным", идентифицировать никак не удалось. Скверно…

Троица на спеша подошла, и встала метрах в двух, разглядывая Курмина с радостным удивлением анаконды, которая вдруг обнаружила в своей обители пару антилоп с обрезанными рогами, и перевязанных розовыми бантиками для красоты. Бежать было поздно, да и куда бежать? Назад? В центр "Бандитовки"? Бегать по "Бандитовке", всё равно, что бегать по минному полю, где в довесок ко всему через каждые пять метров стоят "растяжки". Да и бегун из Курмина был откровенно дохлый, только если на короткие дистанции.

— А чё-то я не понял? — по блатному растягивая слова, выдал каноническую фразу один из "бандитовских" мушкетёров, покачиваясь с носка на каблук грубых зимних ботинок, явно отшагавших не один сезон. Старенькие такие ботинки, но еще вполне крепкие, если такой обувкой "с носка" по футбольному, да по рёбрышкам… Больно будет рёбрам, ой больно. Только треск да хруст пойдёт. Курмин живо представил себе подобную картину, и незаметно поёжился, стараясь совсем уж открыто не показывать свою боязнь. Самый низкий из троицы был как минимум на полголовы выше Михаила, хотя по возрасту, все присутствующие были раза в полтора младше его. И неизмеримо наглее. У себя дома, кого стрематься, граждане?!

— Да погоди, Махно, — самый здоровый из тройки сделал нейтральный жест рукой, то ли способствующий наведению порядка, то ли откладывающий обязательную экзекуцию до будущих времён. Очень скорых времён.

— Погоди… — он почесал кончик носа, определённо собираясь с мыслями. Некий неписанный кодекс поведения по отношению к чужакам, требовал сначала установить их точную принадлежность к определённому статусу в сложной жизненной иерархии "Бандитовки", или же отсутствию такового. И потом уже принимать решение. А то вдруг этот заморыш окажется каким-нибудь внучатым племянником Паши Крёстного, местного "смотрящего", будешь потом всю оставшуюся жизнь милостыню на паперти просить, неправильно сросшуюся руку, после перелома в трёх местах, протягивая за мелочишкой. Бывали прецеденты.

— Обзовись, братуха, чей по жизни? — здоровяк вопросительно-грозно уставился на Курмина сверху вниз, — что-то мы тебя в упор не знаем. Обзовись, чтоб без непоняток.

— Да чё тут с ним тереть, Писарь?! — экспрессивно встрял Махно, которому явно хотелось выместить неудачу с ночной развлекательной программой на ком-то более беззащитном, — это же чмо залётное, сто пудов — из Светлопутовских краёв, или вообще из Новостроек. Я эту свистобратию и после литры, за три километра с лёту срисовываю. Чтоб мне так жить!

— Ну да, свой бы уже давно обозвался… — лениво протянул третий, нескладный с виду, и, повернув голову слева направо, звучно похрустел шейными позвонками. Хоть и справедлива мудрость "не суди по внешнему виду!", но согласно системе Ломброзо, у него был далеко не гуманистический склад характера. Скорее отнюдь.

— Тихо, тихо… — Писарь был немного то ли поумнее, то ли поосторожнее своих соратничков, но форсировать события пока не решался, — у тебя, Ледяной, что, яйца запасные присутствуют? Нет? Так стой, и зашторь хлебало, пока не отсемафорили…

Он снова посмотрел на Курмина, и спросил, глядя на Михаила с неопределённой смесью эмоций, в которой правда, преобладала настороженность.

— Так что, братуха, твоя — моя не понимай, или обзовёшься всё-таки по-пацански?

Курмин решился.

— Я тут Севе Стреляному должок заносил…

— Должок — это правильно, особенно если без косяков и кидалова… — напряжённый взгляд Писаря показывал, что сейчас происходит усиленная работа серого вещества, призванная опознать Севу Стреляного, и тем определить дальнейшее поведение в отношении чужака. Бить, или не бить — вот в чём вопрос?