Телохранитель Генсека. Том 2 - Петр Алмазный

Мы устроились рядом друг с другом на заднем сиденье. Машина тронулась. Я смотрел в окно, и думал, что действительно устал. И пару недель отпуска не повредят. Надеюсь, за это время здесь не произойдет ничего ужасного. Да и в общем, не могу же я все контролировать лично…

— Ты не сильно рассчитывай на Андропова, — продолжал ворчать Рябенко. — Полковничьи погоны — это отлично, но вряд ли ты пойдешь дальше…

Рябенко говорил без страха за свою должность, так как считал меня не конкурентом, а скорее преемником. Кроме того, он был не только начальником охраны Генсека, но и давним близким другом Леонида Ильича.

— Я знаю, Александр Яковлевич. У Андропова своя команда. Проще попасть на Марс, чем в ближнее окружение Юрия Владимировича. А если, не дай бог, с Леонидом Ильичом что-то случится, то вас отправят на пенсию по выслуге лет, заведовать госдачами и прочим хозяйством, — я в качестве предположения выложил то, что реально случилось в восемьдесят третьем году, когда Андропов стал Генеральным секретарем ЦК.

— А меня может и оставят в девятом управлении, но дальше организации мер безопасности членов ЦК во время зарубежных визитов я не прыгну, — и это тоже было правдой, в будущем так и произойдет, если ничего не изменится сейчас.

— Я не рвусь к званиям и чинам, зря вы так про меня думаете. Я за страну болею, — уже произнеся последние слова, я почувствовал, что получилось излишне пафосно. Вспомнился Верещагин из фильма «Белое солнце пустыни»: «Я мзду не беру, мне за державу обидно».

— Я переживаю за тебя, — Рябенко устало потер лоб, тяжело вздохнул. — Ты молод, умен, перспективен. И если действительно хочешь идти дальше, то придется учиться.

— Не возражаю. Но пока вроде бы не горит…

Въехали в Кретово и я с облегчением простился с генералом. Его депрессивный настрой и сильное беспокойство напрягали. Снова подумалось, что правильно говорят — психические состояния все-таки очень заразны.

Из генеральской «Волги» выскочил слишком поспешно, но не стал расшаркиваться, просто направился к подъезду. Поднялся на второй этаж и, пока искал в кармане ключи, прислонился головой к двери. Дерматин, которым Медведев оббил двери своей квартиры буквально полгода назад, был холодным, остужал голову. Столько всего произошло, что казалось, закипят мозги. Действительно, надо в спокойной обстановке обдумать и последние события, и мое участие в них.

Дверь открылась.

— Ты что тут стоишь? Напугал. Я слышу, кто-то у двери шуршит…

— Света! — я обнял жену прямо на пороге, уткнулся носом в ее макушку, вдыхая аромат волос. Наконец-то я дома!

— Володечка, что стряслось? — перепугалась жена. — На тебе лица нет!

— Все в порядке, Светик, — я осторожно приподнял ее подбородок пальцами и поцеловал в губы. Не страстно, но нежно.

— А папа с мамой целуются! — звонко воскликнула Леночка, выглянув из комнаты.

— Ну правильно, пусть целуются, они же любят друг друга, — ответила ей рассудительная Танечка. — А ты не подглядывай! Это некрасиво.

— А ну-ка быстро спать! — прикрикнула на девочек теща. — Отец устал с работы.

В душе разлилось тепло. Любящая жена встречает уставшего мужа с работы. В детской шумят дочки, укладываясь спать. Притворно сердясь, ворчит на них теща. Нелюбимая, но уже тоже родная. С кухни доносился аромат свежесваренного кофе…

Стоп! Кофе вечером? Да быть такого не может!

— Валентина Ивановна сменила гнев на милость и достала из своих сундуков кофемолку? — я не удержался от сарказма. — Не поздновато для кофе?

— А мы сегодня вряд ли уснем до утра, — невозмутимо сообщила Валентина Ивановна, выглянув из детской. — У нас сегодня аврал, по твоей милости, Володя.

— Ой, точно! Кофе убежит! — Светлана пулей унеслась на кухню.

Я разулся, прошел в спальню. Было дикое желание рухнуть на кровать и заснуть. Но заставил себя снять рабочую одежду. Натянул трико и футболку, прошел в ванную — вымыть руки.

На кухне меня ждал сюрприз. Точнее — фронт работ. На кухонном столе лежала гора мяса. Я совсем забыл, что у Леонида Ильича принято каждому, кто охотился, выделять часть добычи. Мясо прислали уже разделанным и упакованным в целлофановые мешочки. Отдельно, белыми пластами лежало сало, теща уже приготовила соль и головки чеснока.

— Света, ты займись чесноком, потом начистишь лук для фарша. А я пока подготовлю сало для засолки. Володя, тебе задача поставить мясорубку и накрутить фарш.

— Вам бы армией командовать, Валентина Ивановна, у вас бы все летали, — заметил я, открывая холодильник.

Спорить с тещей не хотелось, но и подчиняться ее командам я, разумеется, не собирался. Просто молча собрал пакеты с мясом со стола и загрузил в морозилку.

— Володя… — теща опешила до такой степени, что потеряла дар речи. — Давай мы хоть сало засолим?

— Насколько я помню по прошлым охотам, — воспоминания настоящего Медведева по поводу таких вот «авралов» были сплошь нецензурными, — вы сегодня еще и лепку пельменей организуете. Солите что хотите, но я спать. И желательно, с женой в обнимку.

Забрал у Светланы нож, положил его на стол и, приобняв, легонько подтолкнул жену вон из кухни.

— Вы долго не засиживайтесь, Валентина Ивановна, — посоветовал я, оглянувшись, — в вашем возрасте вредно не спать ночами.

— Володь, зря ты так с мамой, — попеняла Света, когда мы уже были в постели. — Она же о нас заботится. Как лучше хотела.

— Благими намерениями вымощена дорога в ад, — сонно пробормотал я.

Кончится уже когда-нибудь этот день⁈

Утром проснулся раньше, чем заиграло радио и, уже встав с постели, вспомнил, что я в отпуске. Можно было бы еще немного поспать, но организм уже отдохнул — не засну. Тихонько встал и подошел к окну, чуть отодвинув занавеску, выглянул на улицу. Еще темно. Глянул на светящийся фосфорным блеском циферблат часов на тумбочке — без десяти шесть.

Света во сне по-детски сопела и была такой милой, домашней, что я невольно улыбнулся. Поправил на ней сползшее одеяло, заблаговременно выключил радио — пусть еще поспит. Осторожно ступая, вышел из спальни и притворил за собой дверь. С кухни в коридор падал луч света. Забыли вчера выключить?

Прошел по коридору и уже протянул руку к выключателю, когда увидел тещу. Валентина Ивановна со страдальческой миной на лице перекручивала мясо на фарш.