Почти все о женщинах и немного о дельфинах (сборник) - Анатолий Малкин

Часа три ушло на то, чтобы уложить гидрокостюм и все к нему полагающееся, купить билет до Симфы – кодовое название столицы Крыма, – оставить в прихожей на столике денег для хозяйки и вызвать такси.

Лифты все еще были оккупированы грузчиками, поднимавшими наверх несметное количество нажитого, поэтому я двинул вниз по черной лестнице. Где-то в районе десятого этажа, натолкнулся на какого-то странного человека – наверное, бомжа, потому что он был обложен целой кучей набитых под завязку пластиковых пакетов и узлов. Около батареи стояли его высокие черные ботинки, а он сам устроился на подоконнике. Мы встретились глазами – взгляд его был пристальным и неприятным. Перебирая ногами ступеньки, я все больше удивлялся, как такой субъект смог пробраться в наш дом, охраняемый десятком цифровых замков, и даже решил сообщить коменданту о непорядке, но припомнил жесткие глаза Чудотворца, и мне расхотелось «стучать» – в конце концов, не мне решать, кому что положено на этом свете.

В знакомую крымскую бухту я добрался к вечеру – солнце как раз уже нацелилось тонуть в море – и едва успел укрыться. Из дверей сторожки вышел человек, с красной феской на седой голове. По мосткам он вытолкал тележку, уставленную ведрами с рыбой, почти до середины бухты и, посвистев в медную дудочку, начал сбрасывать рыбу в воду. Вода в бухте сразу вскипела – из глубины в белых бурунах вылетели дельфины.

Катьки среди них не было. Она любила, когда с ней играли перед едой, когда рыбу клали перед самым ее носом, чтобы она могла подцепить тушку языком и, подбросив вверх, отправить в рот. Но откуда это было знать татарину – накормил, запер сторожку и ушел куда-нибудь, может, молиться Аллаху на ночь, а скорее, спать на свою стариковскую лежанку.

Кричать и прыгать Катька начала, еще когда я только шел к берегу – природа ее волшебного сонара, конечно, понятна, но даже при помощи тонн аппаратуры не получается так слышать, как своей кожей могла различать звуки Катя.

Я долго сидел на мостках, рядом с моей любимой Рыбой – любил так звать ее, хотя у дельфинов и кровь горячая, как у людей, и дышим мы одинаково, воздухом – чесал ее теплый язык, а она лежала на мостках, раскрыв во всю ширину зубастую пасть, и аж похрюкивала от удовольствия. Потом угостил ее любимым тунцом – прихватил из Москвы в сумке-холодильнике. Других дельфинов тоже не обидел, но моя любимая обжора, конечно, слопала самый большой кусок.

Когда я надел гидрокостюм, и мы вместе поплыли к боновому заграждению, еще было довольно светло, так что я смог осмотреть запертые замки вблизи и понять, что механизм находится в рабочем состоянии. Поднырнув поглубже и подсвечивая себе фонариком, отыскал кабель, который прокладывал когда-то сам, подтянулся по нему до лючка у берега и запустил лебедку. Она хоть и поржавела от морской сырости, но, постанывая на малых оборотах, трос наматывала, и вскоре края ограждения разошлись настолько, что сквозь него могло безопасно проплыть даже огромное тело касатки.

Неволя любое существо приучает к покорности – дельфины как плавали в огороженном для них пространстве, так и остались в нем, наученные горьким опытом. Пришлось уцепиться за Катькин плавник и, ласково поглаживая, осторожно вывести ее на большую воду.

Дельфины уплывали все дальше и дальше в море, которое до самого дна было наполнено голубым флуоресцирующим светом, но прежде чем уплыть, прощались на скрипучем дельфиньем языке со старушкой Мартой – она одна так и не решилась обменять привычную неволю на непонятную свободу.

Бесполезно было стараться поспеть за ними.

Я и не старался – держался за Катин плавник и думал, что если и расставаться с жизнью, то лучше сделать это именно здесь – в свежей чистоте морской волны и под спокойным взглядом вечного света галактик.

Я тихо расслабил пальцы и начал падать в глубину. Когда дыхание стало заканчиваться, я понял, что если и боюсь, то совсем немного. И в этот момент меня мощно вытолкнули на поверхность и держали на своих гибких спинах. Обычно дельфины так спасают своих мальков, потерявших дыхание, или стариков, потерявших силы, – так что я точно стал для них совсем своим.

Когда я решил их не мучить и начал плыть сам, они отстали – все, кроме Кати, которая не бросала меня до берега. Она еще долго лежала на гальке пляжа, в колыхании волн, и никак не могла проститься.

Но все-таки уплыла и больше не вернулась.

Оля-Оленька прорвалась ко мне, как только самолет приземлился в Москве и медленно заканчивал рулежку.

– Что происходит?

– Очень скучаю.

– Это же новый телефон? – Эсэмэски прилетали ко мне без задержки, будто все вопросы были записаны заранее.

– Старый утонул вместе с моими нежными словами.

– Вы что, плаваете с телефоном?

– Я с ним летаю.

– Не понимаю.

– Как я рад, что вы меня нашли!

– Ну, почему вы такой?

– Какой?

– Я скоро буду говорить.

– Здорово! И когда я услышу ваш волшебный голос?

– По-моему, вы переигрываете.

– Не сердитесь – просто я очень рад.

– Правда?

– И очень хочу вас видеть.

– Правда?

– Извечный женский вопрос.

На этом месте пластмасса выдохлась, исчерпав заряд батареи, и закончить разговор нам снова не удалось.

Мебельные грузовики около дома сменило стадо дорогих большущих авто и толпа персональных водителей – по причине теплой погоды они сбросили пиджаки и в строгих белых рубашках, сплошь перекрещенных оружейной сбруей, покуривали на свежем воздухе.

Впуская меня в дом, взволнованный и из-за этого отчетливо пахнущий крепким запахом пота комендант шепнул мне, что у соседа сегодня новоселье. Пока я возился с замком, из-за монументальной двери с золотой табличкой в центре не донеслось ни звука, из чего выходило, что жилище за ней не просто большое, а очень большое.

Замок наконец сдался, и я попал в свою квартирку – неуютную и больше схожую с номером гостиницы – поставил мобильник на зарядку и уселся за городской. Но поговорить с Людмилой Марковной не смог – на другом конце провода телефон изнывал в одиночестве.

Когда по костяшкам кулака, как учил меня в детстве отец, пересчитал дни, то сообразил, что в городе – суббота. Не в смысле, конечно, еврейского отрешения от житейской суеты, а просто обычный российский выходной. Пошлепал на кухню, нашел кусок колбасы в холодильнике, дернул пару стопок любимого напитка друг за дружкой, заел их с удовольствием и вдруг услышал какие-то странные звуки в прихожей, словно там кто-то шутливо чмокал губами, изображая, как открывается бутылка с газированным напитком.

А потом увидел, что в солидной цвета красного дерева и вроде бы железной двери светились три сквозных отверстия.

– Шпок!

Прямо перед моим носом, с легким звуком образовалось и четвертое. Нужно было звонить в полицию, но любопытство – великий соблазнитель – я осторожно щелкнул задвижкой замка и высунулся наружу.

На лестничной площадке лежал сосед. Пятна темно-красного цвета расползались на его белой шелковой рубашке с красивыми фестонами на груди. Возле стены, неловко к ней прислонившись, сидели два охранника-гиганта и уже не дышали. В дверях лифта стоял давешний бомж. Он придержал дверцы дергающегося от нетерпения лифта, и пистолет начал смотреть в мою сторону. Я абсолютно физически чувствовал давление его беспощадного взгляда – он медленно двигался с моего лба на грудь, туда, где слева, почти застыло от ужаса сердце:

– Ты кто?

– Ростов. Григорий Ильич.

– Тоже Ростов? Смешно! – Я как завороженный пожал плечами.

– Второго мне не заказывали – так что живи, счастливчик! – Бомж шагнул внутрь, дверцы захлопнулись, и лифт бесшумно провалился вниз – он в этом доме летал с бешеной скоростью, даже уши закладывало.

– Эй, кха-кха-ха, эй, – сосед был еще жив, тянул ко мне руку, а изо рта у него вместе со словами вылетали кровавые пузыри. Страх у меня вдруг прошел. Я опустился на пол рядом с соседом и положил его голову себе на колени.

– Кха-кха-как же это, тезка? Почему я, а не ты? – Он смотрел на меня строго, требуя ответа. Я промолчал, его голова вдруг отяжелела, и он затих, уже окончательно.

В следующую секунду из двери его квартиры с ревом вылетели какие-то люди – увидев мои окровавленные руки, они распяли меня на стене и месили кулаками, требуя ответа.

Потом приехала полиция с опросами-вопросами-допросами.

К ночи, когда людская волна схлынула, а уборщицы, две квадратненькие блиннолицые таджички, замыли пол на лестнице и увели вниз пьяного плачущего навзрыд консьержа, я остался один у двери с пулевыми отверстиями.

Сквозь них тянуло сквозняком. Я попробовал просунуть в дыру палец и удивился, что проходил даже средний – калибр был использован не шуточный – и еще удивился тому, как был спокоен. Смерть, караулившая в подъезде, наверное, ошиблась адресом, вместо моей забрав жизнь у другого человека, носившего одинаковую со мной фамилию.