Паника в Ла Скала - Дино Буццати

- Ну, во всяком случае, им не удалось испортить вам настроение...

- А что нам остается! - горько вздохнул он. - Мы всегда готовы к худшему... Привыкли... Иначе туго бы нам пришлось...

- Выходит, моя миссия не увенчалась успехом. Прошу прощения и желаю удачи, если подобное пожелание уместно в данном случае, - сказала донна Клара уже на ходу, отвернувшись от него. - Ничего не поделаешь, - сообщила она директору, - заступничество нашего депутата не стоит больше, как говорится, выеденного яйца... Но не беспокойтесь... о Гроссгемюте я позабочусь сама...

Гости, почти в полной тишине следившие издали за переговорами, сумели разобрать лишь отдельные фразы. Но никто при этом так не вытаращил глаза, как наш старый Коттес: в человеке, которого назвали депутатом Лайянни, он узнал таинственного господина, говорившего с ним об Ардуино.

Переговоры донны Клары, непринужденность, с какой она держалась во время беседы с депутатом-"морцистом", а также то, что она сама вызвалась проводить Гроссгемюта до отеля, дали повод к всевозможным толкам. Значит, есть доля правды, подумали многие, в тех упорных слухах: выходит, донна Клара действительно заигрывала с "морцистами".

Делая вид, будто политика ее совершенно не интересует, она лавировала между двумя лагерями. Впрочем, зная, что это за женщина, удивляться не приходилось. Можно ли представить себе, чтобы донна Клара в своем стремлении удержаться в седле не предусмотрела все возможные варианты и не обзавелась необходимыми связями в лагере "морцистов"?

Многие дамы были возмущены. Мужчины же отнеслись к ней более сочувственно.

Отъезд Гроссгемюта с синьорой Пассалаккуа, ознаменовав собой конец приема, взбудоражил всех еще больше. Никакого "светского"

предлога для того, чтобы оставаться в театре, уже не было. Маски сорваны. Шелка, декольте, фраки, драгоценности - весь этот праздничный "арсенал" вдруг превратился в убогую мишуру, как бывает после карнавала: веселье кончилось, уступив место тяготам повседневности. И не просто повседневности - близящийся рассвет сулит кое-что пострашнее.

Группа гостей вышла на балкон посмотреть, что делается внизу.

Площадь была пустынной, неподвижные автомобили, казалось, дремали, какие-то уж слишком черные, всеми покинутые. А где же шоферы? Тоже дремлют, свернувшись на задних сиденьях, или сбежали, чтобы принять участие в перевороте? Шары уличных фонарей светили, как всегда; город был погружен в сон. Все напрягали слух, ожидая, что вот-вот накатятся издали рев, отголоски криков, выстрелы, грохот повозок со снаряжением.

Но кругом было тихо.

- Да мы с ума сошли! - воскликнул кто-то. - Представляете, что будет, если они увидят всю эту иллюминацию? Настоящая светящаяся мишень!

Все вернулись в помещение и сами опустили наружные жалюзи; ктото пошел искать электрика. Вскоре большие люстры в фойе погасли.

Капельдинеры принесли с десяток подсвечников и поставили их на пол.

Это тоже омрачило души, словно дурное предзнаменование.

Поскольку диванов было мало, уставшие мужчины и женщины стали усаживаться на пол, подстелив пальто и плащи - чтобы не испачкаться.

Рядом с музеем перед маленькой комнаткой, где находился телефон, выстроилась очередь. Коттес тоже стоял в ней, рассчитывая хотя бы предупредить Ардуино об опасности. Никто вокруг уже не шутил, никто не вспоминал о Гроссгемюте и его "Избиении младенцев".

Старый пианист простоял не меньше сорока пяти минут. А когда оказался один в комнатушке (поскольку окон не было, электрический свет здесь не погасили), никак не мог правильно набрать номер - до того дрожали руки. Наконец он услышал длинные гудки. В этих звуках было что-то милое сердцу спокойный, родной голос дома. Но почему никто не берет трубку? Неужели Ардуино до сих пор не вернулся? Ведь уже третий час ночи. А что, если его схватили "морцисты"? Коттес изо всех сил пытался унять внутреннюю дрожь. Да почему же никто не отвечает? Ох, слава богу!..

- Алло, алло, - раздался заспанный голос Ардуино. - Какого черта!..

- Алло, алло, - сказал отец.

И сразу же пожалел об этом. Уж лучше было молчать: ему вдруг пришло в голову, что линия прослушивается. Как же теперь предупредить сына? Посоветовать бежать? Объяснить, что происходит?

А если "они" перехватят разговор?

Коттес попытался найти какой-нибудь пустяковый предлог.

Например, необходимо, чтобы сын сейчас же пришел в "Ла Скала" на репетицию своего концерта. Нет, ему нельзя выходить из дома. Тогда что-нибудь другое, более банальное? Сказать, что он забыл дома портмоне и теперь беспокоится? Еще хуже. Сын не поймет, что делать, а "морцисты" могут насторожиться.

- Знаешь... - проговорил он медленно, чтобы выиграть время.

Лучше всего, наверное, сказать, что он забыл ключ от входной двери:

единственно невинный и убедительный повод для столь позднего звонка.

- Знаешь, - повторил он, - я забыл ключ. Приду через двадцать минут.

Тут его охватил ужас. А вдруг Ардуино решит его встретить и выйдет на улицу? Может, кого-то уже послали, чтобы арестовать его, и они ждут там, у дверей?

- Нет, нет, - опередил он предложение сына, - не спускайся, пока я не приду. Я посвищу тебе снизу.

"Вот идиот! - снова обругал он себя. - Надо же взять и подсказать "морцистам" способ выманить сына из дома!"

- Слушай меня внимательно, - заговорил он снова, - слушай внимательно... Не спускайся, пока я не начну насвистывать тему из "Романской симфонии"... Ты ведь знаешь ее, правда? В общем, договорились. Прошу тебя...

Он положил трубку, чтобы избежать лишних вопросов. Господи, да что же он натворил! Ардуино и не подозревает об опасности, а он уже навел "морцистов" на след. Что, если среди них есть какой-нибудь меломан, знающий названную им симфонию? Вот он подходит к дому, а они уж тут как тут. Да, ничего глупее нельзя было придумать. Может, позвонить снова и сказать все как есть? Но в этот момент дверь приоткрылась и в комнатушку боязливо заглянула какая-то девушка.

Коттес вышел, утирая со лба пот.

За время его отсутствия в слабо освещенном фойе сгустилась атмосфера обреченности. Тесно сидящие рядышком на диванах оцепеневшие и зябнущие дамы вздыхали. Одни сняли с себя слишком броские украшения и попрятали их в сумочки; другие, стоя перед зеркалом, старательно трудились над своими прическами, делая их менее легкомысленными; третьи соорудили на голове такие замысловатые уборы из накидок и вуалей, что выглядели чуть ли не кающимися грешницами.

- Это ожидание невыносимо, надо положить ему конец - и будь что будет.

- Только этого нам не хватало... Я прямо как чувствовала... Мы ведь собирались сегодня в Тремеццо, но Джордже ни за что не хотел пропустить премьеру Гроссгемюта, а я ему говорю: нас же там ждут, а он - да ладно, позвоним туда, предупредим... клянусь, у меня было какоето предчувствие, а теперь еще эта мигрень... О, бедная моя голова!..