Имя Бога (готичный детектив) - Марк Вайс

– Я и не смотрела, – удивленно отозвалась она, – как-то руки не дошли.

Она вопросительно взглянула на меня, и я сказал:

– Заварю пока что чай. Свежий.

И вышел.

Клара появилась буквально через пару минут. Она несла прозрачный файл, а в нем, как мне сначала показалось, лежал высушенный лист. Потом я сообразил: там бумага – карта или страница книги, – очень старая и ветхая.

Клара протянула файл мне:

– Никогда его не видела, понятия не имею, что это такое.

Похоже, это действительно часть книжной страницы, вырванная из середины листа. Текст, видимо, набран в два столбца… ери-яти… лет сто этому клочку, решил я. На полях едва виднелась почти выцветшая заметка – одно, может, два слова. Я рассматривал лист и так и этак, на свет, под углом, и мучительно пытался вспомнить, где уже видел нечто похожее. Где же, а? И что все-таки тут написано?

– Лупу бы, – подумал я вслух.

Но Клара размышляла о другом.

– Пойду еще раз все пересмотрю.

Я отложил файл в сторону. Можно позвонить Станчу – вдруг ему в голову придет что-нибудь стоящее. Можно набрать инспектора – он показался мне неплохим дядькой, глядишь, что и посоветовал бы. Еще можно сосканировать листок и отправить в Москву, нашим компьютерщикам – пусть бы поколдовали над ним и попытались прочесть. Все это были неплохие идеи, которые разлетались вдребезги при соприкосновении с двумя фактами: 1) пятница, 2) вечер.

Хорошо, подумал я, а если пока поработать с тем что есть? Ведь несколько слов вполне можно прочитать:

Кишиневском уезде ернии, при речке Котельнике и тах к юго-западу от Кишинева

К юго-западу от Кишинева были как раз Хынчешты, но это абсолютно ничего не давало – я вернулся к тому, с чего начал.

– Больше ничего нет, – сказала вернувшаяся Клара.

Замечательно.

Чтобы успокоиться, я решил выпить, наконец, чаю.

Клара наблюдала за мной, сложив руки на коленях.

Наконец мы уселись перед клубящимися паром кружками.

– Вы говорили про Эрика, – напомнил я.

– Ох, это очень длинная история. Не знаю, зачем вообще заговорила про него – просто хотела сказать, что прошлое ворошить не стоит, иначе накличешь беду. И нельзя верить книгам – даже если они знаменитые какие-то, единственные в своем роде. Это все равно только буквы, и больше ничего. Нельзя им вот так слепо доверять. А все

– Я отлично понимаю, Клара, – искренне ответил я.

– Если бы на моем месте был кто-то, кто умеет красиво говорить…

Что могла бы рассказать Клара

Началось все пятьсот лет назад, когда Анна Батори, сестра будущего короля Польши Стефана и внучка Иштвана IV, вышла за бравого вояку красавца Гашпара Драгфи и родила ему двух сыновей. От них и пошел Кларин род – удивительный, великий, проклятый.

В 1545 году Гашпар умер при весьма странных обстоятельствах: поговаривали, будто кто-то его отравил – уж не красавица ли жена? Но Анна скоро снова вышла замуж. И снова похоронила мужа, а через три недели опять пошла под венец – со своим кузеном Дьердем, который стал счастливым папашей четырех ребятишек, в том числе крошки Эржбет, той самой, что зверски замучила шесть сотен девушек, купалась в их крови, устраивала омерзительные оргии и в итоге попала на доску почета к Гиннесу, как самая результативная серийная убийца на свете.

Но это все было позже, много позже, а тогда госпожа Батори, по своему времени выдающаяся особа – она даже умела читать! – жила себе в покое и почете и нянчила первенца, Яноша.

Ему не было еще и десяти, когда Анна присмотрела себе невестку – Эрику, дочку дворянина Ференца Варги, трогательное дитя в каштановых кудрях. Конечно, эти двое приходились другу хоть дальними, но все же родственниками, однако в 16 веке выбирать не приходилось – или жени сына на первой встречной, или на кузине: народу в Трансильвании жило всего ничего, знатных семей и того меньше, а вот уродок, идиоток и мерзавок, одержимых злыми духами, в этих семьях было не счесть. Так что сговор невесты был ой каким непростым делом.

Хорошо еще, что Анну всегда защищал Иштен, божественная птица – он присматривал за потомками гордых даков, чтобы не погубили их драконы, оборотни или вампиры. И когда выпадали черные дни, Анна горячо шептала облакам тайные слова…

Дерево Иштен, трава Иштен – братья славной птицы, и отец всех троих, предвечный Иштен, тоже никогда не оставляли клан Батори своей милостью – даже в самые страшные времена, даже в самые худшие дни…

Умерла Анна в глубокой старости, без тени грусти глядя в сияющие невыносимым горем глаза своей любимицы, правнучки Агнешки, которую родила от заезжего менестреля единственная и совершенно беспутная дочка Анниного Яноша и Эрики Варги.

Агнешка тоже прожила долгую пеструю жизнь, а ее многочисленные потомки расселились по всей земле, заехав даже в такие места, где про Иштена никто никогда и слыхом не слыхивал.

Однако о том, откуда они родом, потомки Батори никогда не забывали, а чтобы и будущие поколения не отступали от своих корней, давали всем своим детям старинные родовые имена. Одним это мешало в жизни, другим – нет: Золтан Кертеш, например, волей судьбы родившийся в России, сделал вполне сносную военную карьеру и мог бы жить припеваючи – но когда встал вопрос, кому ехать в Бессарабию по некому щекотливому делу, касающемуся границы владений румынского короля Фердинанда, не раздумывал ни минуты.

Где-то там – то ли в лесах Трансильвании, то ли в молдавских Кодрах – и сгинул гордый Золтан. И некому было даже оплакать его, потому что к концу 1917 года пропавших без вести не оплакивали – хватало и тех, кто умер наверняка. Тем не менее, беременная жена Золтана, Юлия, не пропала в тогдашней кровавой круговерти – укрылась в малороссийской деревне у дальних материных родственников, и в положенное время родила чудесного парнишку, будущего отца Клары.

Назвали мальчика в честь прапрабабушки – Эриком, и никто никогда не сомневался, что это самое что ни на есть советское имя: что-нибудь вроде Энгельс, Революция И Комсомол. Так что Юлия довольно скоро вернулась в свой домишко в деревеньке Федино Кировского района, обустроилась там как смогла, и стала растить сына.

Но закончилось все как у всех – Эрик, потомственный военный, невозможный красавец и убежденный холостяк, ушел на фронт. А когда Великая Отечественная закончилась, вернулся домой. Правда, не весь. Его ноги выше колена остались где-то на подходе к Берлину, он и сам не помнил, где именно – чудо еще, что вообще выжил после такой контузии.

Тем не менее, мужчины, даже безногие, были после войны нарасхват, и под давлением матери Эрик женился еще до Нового 1946 года. С женой ему повезло: Татьяна удивительно вкусно готовила почти из ничего, терпеть не могла попусту болтать, а в первую же их ночь шепнула мужу, что хочет детей. Кучу малышей, чтоб как в детском садике. И всех назовем, как ты захочешь, в честь отца твоего, или деда, или дядьев – пусть их всех зовут как принцесс и принцев, и плевать, пускай люди что хотят, то и болтают. А ноги – ерунда, был бы человек. Тем более, детишки вырастут и будут помогать.

В общем, безногому потомку Иштвана IV не пришлось мучительно думать чем заняться – он стал истово делать себе помощников. «Ну вот что ты скажешь!» – каждый раз восторгалась соседка, помогая Татьяне с очередным новорожденным, – другие-то и с ногами не больно-то могут, а твой – гляди-ка! Да еще и не пьет!».

Татьяна только улыбалась – хотя легко могла бы утишить соседкину зависть: кроме видимого изъяна, у Эрика оказался еще один – ночами он вскакивал на культи во весь оставшийся рост и кричал что-то ужасное на диком, варварском языке. Притерпевшись к этому кошмару, Татьяна решила вглядеться и вслушаться – может, все не так страшно? И поняла, что да, действительно – просто ее Эрик ведет в атаку своих солдат, и сам тоже рубит, колет, кромсает врага, стоя на самых кончиках пальцев длинных, мускулистых ног… Через пару минут муж валился и засыпал, а утром совсем ничегошеньки не помнил. Вот и хорошо, рассуждала Татьяна; к тому же, атаки мучали его всего две-три ночи в месяц, в полнолуние, – а дети, наверное, еще маленькие, чтобы просыпаться и пугаться.

Они и не пугались – кроме Клары.

Клара Кертис – так после революции стали писать их фамилию – была единственной дочкой у родителей. Папа Эрик обожал ее, и мама, наверное, тоже, только Клара этого точно не помнила: слишком давно мама Танечка, привычно недоедавшая, как и почти все ее сверстницы, не выдержала темпа, который сама задала, и тихо умерла в их с отцом кровати, обнимая трехнедельного Мишутку, пятого – для ровного счета.

Меньше чем через два года после этого Эрик окончательно тронулся, и было отчего: ледяной весной пятьдесят шестого троих его мальчиков унесла эпидемия гриппа. Остался только самый старший, Ян, а Клара…Клара перестала разговаривать и вообще обращать внимание на то, что происходит вокруг.