Лестница - Виктор Мануйлов

— Юрочка! Что это вы вдруг так. приуныли? — забеспокоилась Татьяна Андреевна. — Что-нибудь на службе не ладится?

— Нет, нет! Что вы! Все нормально! Не стоит беспокоиться, — торопливо постарался он разрядить вдруг помрачневшую обстановку, словно в люстре перегорели почти все лампочки. — Просто, знаете, у нас ведь такая гонка, столько в нас за три месяца пытаются втиснуть всяких знаний, что это так или иначе сказывается. А у вас такая милая атмосфера, такая спокойная, так напомнила мне прошлое, что. Вы уж меня извините: я все никак не научусь справляться со своими чувствами, — закончил он, виновато улыбнувшись. — А наши преподаватели на занятиях от нас требуют быть рассудительными и не поддаваться эмоциям. Пока у меня это плохо получается.

И опять Машенька, вспыхнув и подавшись к нему всем телом, точно пытаясь защитить его от неизвестных ей напастей, всплеснула руками, прижала их к рельефным бугорочкам своей груди, часто-часто затрясла своей головкой, еще не находя нужных слов и этим беспомощным жестом пытаясь выразить, как она ему сочувствует и очень не хочет, чтобы он научился-таки справляться.

— Ну что вы, Юра! Как можно! — наконец воскликнула она. — Ведь это так естественно! Ой, я вас. мы вас так понимаем и сочувствуем! Только вы не думайте о плохом. Совсем не думайте! И тогда, вот увидите, все будет хорошо.

И глаза ее заблестели непролитой слезой.

Боже, как Теплякову вдруг захотелось расцеловать эти глаза, прижать к себе и успокоить это хрупкое девичье тельце. Он обругал себя последними словами за несдержанность, выдавил на своем лице благодарную улыбку и пообещал, что больше подобное с ним никогда не повторится.

Чаепитие с тортом прошло в сосредоточенной тишине. Хозяйки убирали со стола, и Теплякову оставалось лишь оглядываться да пытаться понять, не наступил ли тот момент, когда остается лишь благодарить хозяев за гостеприимство и раскланиваться. Но раскланиваться именно сейчас было как-то не с руки. И когда стол очистился от посуды и на нем появились три вазы с розами, Тепляков, давно заприметивший на стене гитару, спросил:

— А кто у вас на ней играет?

— Девочки, — ответила Татьяна Андреевна с глубоким вздохом. И пояснила: — Обе учились в музыкальной школе, потом. Правда, уж и не упомню, когда хоть одна из них бралась за гитару.

— А потому, что мы не умеем ее настраивать, — тут же оправдалась Дашенька. — Она уже не звенит, а бренчит. Вот.

— Да, мама, — поддержала сестру Машенька. — Я пробовала, но у меня ничего не получилось.

— А камертон у вас имеется? — спросил Тепляков.

— Где-то валяется, — отмахнулась Дашенька, давая понять, что все равно толку от него никакого.

— А можно мне попробовать? — спросил Тепляков.

— А вы умеете? — вопросом на вопрос ответила Дашенька.

— Да как вам сказать? Когда-то тоже посещал музыкальную школу. Мама хотела сделать из меня музыканта. Она в музыкальной школе преподавала игру на фортепьяно. С тех пор прошло много времени, боюсь, что все позабыл, — поскромничал он, хотя, действительно, за минувшие годы брать в руки гитару приходилось очень редко. Но надо было как-то окончательно разрядить обстановку, чтобы оставить по себе хорошее впечатление, и он решился, не зная, как сделать это без гитары.

Сняв ее со стены, провел пальцем по ее запыленному боку, оставив на нем блестящий след.

— Ой! — вскрикнула Машенька и, вскочив, потянула гитару к себе, пояснив с виноватым видом: — Она висит и висит. Давайте я ее вытру. Я быстро! — И тут же убежала.

— Все чем-то заняты, всем недосуг, — вздохнула Татьяна Андреевна. — Вы уж не судите нас слишком строго, Юра.

— Ну что вы, Татьяна Андреевна! Как я могу вас судить? Даже и не слишком строго? Тем более что большего разгильдяя, чем я, трудно отыскать во всей вселенной.

Обстановка, похоже, стала понемногу разряжаться, разве что Дашенька поглядывала на гостя с некоторым недоверием, ожидая от него чего-то такого, тщательно скрываемого, что сразу же разъяснит все в этом на вид довольно привлекательном, но уже явно многое повидавшем человеке.

В дверях появилась Машенька с гитарою на вытянутых руках.

— Вот, — сказала она, приблизившись к Теплякову. При этом смотрела ему в глаза с такой надеждой, словно от его умения оживить гитару зависела жизнь всех присутствующих в этой комнате.

Действительно, струны не звенели, а жалобно дребезжали, но в умелых руках Теплякова сперва зазвенела одна струна, за ней другая, а там уж и все остальные. Он прошелся по струнам перебором, чувствуя, что огрубевшие пальцы слушаются плохо, и, следовательно, попытаться сыграть надо будет что-нибудь попроще. И он, резко вдохнув и выдохнув воздух, как перед прыжком в воду, начал с «Барыни», начал в медленном темпе, слегка притопывая ногой, и постепенно разгоняясь. Пусть не так, как в былые времена, пусть пальцы иногда цепляли соседние струны, между тем это все-таки была самая настоящая «Барыня», с ее неудержимым раздольем и бесшабашностью. Кидая иногда косые взгляды на слушательниц, он видел в основном одну Машеньку, видел ее широко распахнутые глаза, застывшую на губах счастливую улыбку, обнажившую ровную белизну зубов, но более всего она светилась торжеством, будто она и не сомневалась в его удивительном умении, а все остальные сомневались и даже не верили. И вся ее тоненькая фигурка была устремлена куда-то вверх, она дышала музыкой, ее ритмом, и вот еще немного — и пустится в пляс.

Но в пляс так никто и не пустился.

— Еще что-нибудь, — попросила Машенька, молитвенно сложив ладони.

— Да, пожалуйста, Юра, — поддержала дочку Татьяна Андреевна. — У вас так хорошо получается.

— Что же вам еще сыграть? — спросил Тепляков, перебирая струны. Из этого перебора сама по себе стала вылепляться мелодия его самого любимого романса на стихи Дельвига, романса, которого он в детстве не мог понять, но его очень любила мать, и постепенно он вошел в Юркину душу, а стал ей родным после первого и последнего боя. И Тепляков запел, даже не столько запел, сколько начал декламировать под аккомпанемент, не чувствуя своего голоса, который никак не хотел подчиняться его воле, хрипел, сипел и спотыкался на знакомых нотах.

Когда, душа, просилась ты

Погибнуть иль любить,

Когда желанья и мечты

К тебе теснились жить,

Когда еще я не пил слез

Из чаши бытия, —

Зачем тогда в венке из роз

К теням не отбыл я!

Голос его постепенно крепчал, он снова видел горы, шумящую в глубоком ущелье реку, своих солдат, медленно сползающих вниз вместе с осыпью. Но та боль, которую он испытывал в прошлом, уже не рвала ему душу, лишь наполняя ее тихой печалью. Может, и не стоило петь именно этот романс, но коли начал, надо было допеть до конца.

Зачем вы начертались так

На памяти моей?

Единый молодости знак,

Вы, песни прошлых дней!

Я горько горы и леса

И милый взгляд забыл, —

Зачем же ваши голоса

Мне слух мой сохранил?!

И казалось ему всякий раз, когда в нем возникали эти стихи, написанные почти двести лет назад, что они про него, и другими словами выразить свои чувства невозможно.

Не возвратите счастья мне,

Хоть дышит в вас оно!

С ним в промелькнувшей старине

Простился я давно.

Не нарушайте ж, я молю,

Вы сна души моей

И слова страшного «люблю»

Не повторяйте ей!

Замолчав, Тепляков еще какое-то время перебирал струны, потом посмотрел на притихших слушательниц, пробормотал виновато:

— Извините меня: совсем я вас вогнал в тоску.

— Ну что вы, Юра! — тут же откликнулась Машенька. — Ведь это же романс. А романсы — они почти все грустные. Зато очень красивые.

— Да, чего-чего, а красоты и чувства у них не отнять, — согласился Тепляков, откладывая гитару в сторону. И поднялся. — Пора и честь знать, — произнес он. — Да и время уже позднее. Вам отдохнуть надо. Завтра кому на работу, кому в школу. А то будете сидеть за партой и дремать.

— Но вы же к нам еще придете? Правда? — спросила Машенька умоляющим голосом.

— Маша! — вмешалась Татьяна Андреевна. — Тебе же объяснили, что Юра еще не знает, как у него сложится.

— Но я ж не говорю, что завтра! — возмутилась Машенька под усмешливый взгляд своей сестры. — А когда появится возможность. Правда, Юра?

— Правда, Машенька! Правда! — подтвердил он. — Собственно говоря, мне в городе и идти-то, кроме вас, не к кому.

— Но ведь вы вроде бы заканчивали школу в нашем городе, — произнесла Дашенька с таким видом, точно уличила Теплякова во лжи. — Должны же здесь остаться ваши товарищи.