Лестница - Виктор Мануйлов

— Умеют девки пронять нашего брата своими ужимками, — плел он свою речь, не иначе как основываясь на собственном опыте. — А когда ты в нее втюрился, то всё — капец тебе самый полный. В таком состоянии разглядеть в девке истинную ее суть уже нет у тебя никакой возможности. Если что ты и видишь в таком состоянии, так ее глазки, губки, щечки, ручки, ножки. Ну и титьки — кому какие нравятся. А она, девка-то, их еще и приподымет, и приоткроет, и — по нонешним-то временам — пупок выставит, бусинку в него вставит, а уж про ноги и говорить нечего: до самых трусов оголит, — вот, мол, я какая, ешь — не хочу. Тут уж ты и совсем поплыл. И у тебя в голове одна мысль, — и не мысль даже, а черте что! — как до этого тела дорваться. И превращаешься ты в самое настоящее животное, какие из-за самки готовы драться насмерть. Видал, небось, по телику, как те же лоси или олени из-за самок друг друга рогами порют. Вот то-то и оно, — заключил Иван Савич.

Тепляков слушал его вполуха, иногда поддакивая, а сам все еще переживал и встречу с матерью Сашки Яловичева, и разговор с нею, да и все свое прошлое, столь незадачливое, что хоть вой.

Глава 4

Иван Савич подвез Теплякова к самому магазину. И как раз вовремя: машина с продуктами и всякими промтоварами только что подъехала, и Лилька с шофером еще разбирались в бумагах, выясняя, то ли ей привезли, что заказывала, или, как часто случалось, какую-нибудь дрянь завалящую, пережившую все сроки хранения. Правда, магазин принадлежал не Лильке, и не тому предпринимателю, который начинал это дело, а неведомому ей новому хозяину целой сети таких же мелких торговых точек, и товары сюда везли, ее не спрашивая, нужны они в поселке или нет, но она за несколько лет работы установила с посредниками такие отношения, что они предпочитали с нею не спорить. Тем более что Лилька, если и увеличивала цену сверх установленной на ходовые продукты и товары, то весьма незначительно, и те, кто должен контролировать ее, смотрели на это своеволие сквозь пальцы: берет по чину, границу не переходит, и бог с ней: все берут, и если ко всем придираться, то и работать будет некому.

— Явился — не запылился, — встретила Лилька Теплякова, ошпарив его злым взглядом своих светлых, как вода в ручье, глаз. — Давай переодевайся и за работу!

Менее чем через час машина была разгружена, товары разложены по полкам и холодильникам. Тепляков за те месяцы, что работает в магазине, вполне изучил свою хозяйку, и по ее как бы отсутствующему виду знал, что нового скандала не избежать, что Лилька внутри вся так и кипит и молча честит его всеми ругательствами, какие только накоплены в русском языке. Тем более что он уехал, не сказавшись, куда и надолго ли, ждать его или нет.

А народ все шел и шел, но все больше бабки да местные пьянчужки: одни за хлебом, солью, колбасой и всякими консервами, другие за пивом и водкой, третьи, опустившиеся на самое дно, в робкой надежде угодить хозяйке, и тогда та, по доброте своей душевной, сунет им бутылку-другую, а уж закусон они раздобудут сами: на дворе ранняя осень, в огородах чего только нет, а им и надо-то пучок лука да пару огурцов. А то еще и такое случается время от времени: завалится какой-нибудь шальной «предприниматель-бизнесмен» с туго набитой мошной, не зная, как ею распорядиться, ну, тогда уж и совсем разлюли-малина — можно так потешить душеньку, что хватит на целую неделю. И даже останется.

Но к девяти вечера, когда уж совсем стемнело, поток покупателей иссяк. Вдвоем они закрыли окна изнутри железными ставными, затем разделились: Лилька заперла железную дверь на два внутренних замка, а Тепляков снаружи для вида повесил замок амбарный. После чего сел на лавку под навес с дровами и закурил: на второй этаж, который был их жильем, подниматься не хотелось. И вообще он не знал, чего ему хочется, а чего не очень. Он курил и поглядывал иногда на светящиеся окна второго этажа, которые не столько манили его к себе, сколько вызывали мрачные мысли.

Когда-то весь этот двухэтажный дом, сложенный из кирпича до второго этажа, а до железной крыши рубленый из сосновых бревен, принадлежал Хорьковым, то есть Лилькиным родителям, и в нем, по местным меркам, жила довольно крепкая семья из четырех человек.

Глава 5

Тепляков легко нашел улицу Красноармейскую, а на ней фирму «Кристалл». Фирма помещалась в бывшем детском саду, здесь остался забор, сваренный из толстых металлических прутьев с претензией на некоторую художественность, часть деревьев и кустов; зато там, где когда-то красовались разноцветные домики, грибки и песочницы, стояли на асфальте легковушки самых разных марок, а окна были прикрыты стальными решетками. При входе в калитку Тепляков нажал на кнопку, и тут же, хотя вовсю светило раннее осеннее солнце, вспыхнуло несколько ламп и прямо в лицо уставилась телекамера. После этого что-то щелкнуло, и калитка отползла в сторону. Потом он миновал тяжелую стальную дверь и уперся в вертушку, сбоку от которой за толстым стеклом сидел охранник. Тепляков протянул в окошко свой паспорт, охранник сверил его со списком и только после этого разрешил следовать дальше.

— Двадцать четвертая — по лестнице на второй этаж, третья дверь направо, — привычно сообщил он, возвращая паспорт.

Пока Тепляков шел по указанному маршруту, он глазел на стены, украшенные большими фотографиями, на которых мускулистые парни били руками и ногами по боксерским мешкам, сходились друг с другом в рукопашных схватках, прыгали сквозь бушующее пламя, стреляли из пистолетов и автоматов в тире, в поле, лежа и стоя, на бегу и в прыжке, с машин и мотоциклов, сопровождали солидных красногалстучников, с подозрением кося по сторонам, сдерживали напирающую толпу и прикрывали от дождя своих подопечных. Из этой фотовыставки даже Теплякову, еще не вполне освоившемуся со многими сторонами гражданской жизни, нетрудно было понять, что здесь располагается фирма, готовящая телохранителей и охранников различных амплуа.

Тепляков открыл тяжелую дверь и переступил порог означенной комнаты. И увидел Элен, сидящую за столом перед плоским экраном компьютера. Сбоку от нее стояли тумбочка с телефонами, шкаф со множеством ящиков, за спиной располагались два зарешеченных окна, а слева и справа от входа — двери, обитые дерматином.

Тепляков поздоровался, Элен в ответ кивнула головой и мило улыбнулась.

— Присаживайтесь, — предложила она телефонным голосом. — Илья Константинович скоро освободится. — И добавила с легкой усмешкой на ярко накрашенных губах: — Куртку можете повесить на вешалку.

Тепляков, смутившись от своей недогадливости, разделся и сел, сунув ладони между колен. Не то чтобы он волновался, однако неуютность своего положения просителя чувствовал всем существом, не зная, что ожидает его за дверью. Тем более что Элен настолько была погружена в созерцание экрана компьютера, что-то выведывая у него легкими движениями длинных пальцев, что отвлечь ее посторонними разговорами у Теплякова не хватило духу: а вдруг она выведает что-то такое там о Теплякове, что и здесь он потерпит неудачу.

Минут через десять из двери слева повалил молчаливый народ, настолько однообразный, будто каждый из них был клонирован в каком-нибудь сверхсекретном инкубаторе. Их глаза равнодушно скользили по Теплякову, как ночью скользит свет автомобильных фар по фонарному столбу, стоящему на повороте дороги, после чего клоны исчезали друг за другом за дверью, ведущей в коридор. Более того, Теплякову, наделенному излишним воображением, доставшемся ему от матери, показалось, что у каждого из них на спине имеются стоп-сигналы, просвечивающие сквозь одинаковые пиджаки. Но даже в коридоре не прозвучало ни одного слова, точно мимо Теплякова проследовали глухонемые.

«Да-а, порядочки», — первое, что пришло ему в голову, потому что в армии, после совещания у командира, ничего подобного не наблюдалось. Даже наоборот: каждый старался поделиться с другими своими мыслями, далеко не всегда относящимися к делу, и тем самым выпустить из себя пар, скопившийся от сидения и выслушивания прописных истин.

Когда последний клон покинул кабинет, Элен сообщила Рассадову, что в приемной находится Тепляков Юрий Николаевич.

— Пусть войдет, — прозвучало в ответ.

Рассадов сидел за большим столом, и едва Тепляков переступил порог, поманил его к себе пальцем, а когда тот приблизился, приподнялся и протянул руку. На этот раз крепкого рукопожатия не произошло. Тепляков едва успел ухватить кончики пальцев бывшего майора, как они выскользнули из его ладони.

— Садись! — последовал приказ. — Рассказывай!

— О чем? — не понял Тепляков.

— Как о чем? — удивился Рассадов. — Зачем пришел? Чего от меня ждешь? На что рассчитываешь?

Тепляков нахмурился и мельком глянул на человека лет сорока пяти, сидящего в стороне за отдельным столиком.