История религий. Том 1 - Иосиф Крывелев

Если вначале епископ был лишь первым пресвитером и председателем совета пресвитеров, избираемым довольно демократическим способом, то в дальнейшем он становится высоким и властным сановником, не избираемым, а «рукополагаемым» своим предшественником и стоящим высоко не только над мирянами, но и над рядовыми клириками. Его решения безапелляционны, он единолично распоряжается всеми делами своей епархии. Иначе говоря, наступает эпоха «монархического епископата».

Возвышение значения епископов нашло выражение в специальной титулатуре церковных сановников (преосвященство, высокопреосвященство, блаженство, святейшество), в роскошном облачении, ставшем их прерогативой, в шикарной «архиерейской» форме выездов. Об апостолах и их преемниках, бродивших по стране пешком и живших скудными подаяниями, остались только новозаветные легенды и смутные предания.

Епископы вели борьбу не только за укрепление и возвышение епископата как церковного института, но и между собой — за видные места, за влияние, за богатство и власть. Евсевий с огорчением констатирует: «…зависть не упускала из виду наших благ: она… поссорила епископов и, под предлогом (защиты) божественных догматов, возбудила между ними несогласия и раздоры. Вслед за этим, будто от искры, воспламенился великий пожар и, начавшись как бы с главы, с церкви Александрийской, распространился по всему Египту, Ливии и за пределы Фиваиды… Вид этих событий доведен был до такого неприличия, что досточтимое божественное учение подверглось самым оскорбительным насмешкам даже на языческих зрелищах» 33.

В этой борьбе святые отцы использовали все средства: взаимные обвинения в безнравственности, присвоении церковных средств и в других преступлениях, подстрекательство мирян чужой епархии против их епископа. Наиболее часто во внутренней борьбе использовались обвинения в ереси, в схизме или в частном нарушении какого-нибудь канонического предписания, возводимом в степень ереси. В результате таких обвинений и нередко следовавших за ними отлучений возникали «расколы» и еретические движения, в которых участвовали приверженцы обвиненного епископа. Конечно, не всегда источники этих движений были именно таковы, но то, что это имело место, засвидетельствовано Тертуллианом: «Соперничество в епископате — мать расколов» 34.

Епископам было из-за чего драться. Чем дальше, тем все больше становилось благ, которые приносила епископская должность. Скромное хозяйство первоначальных христианских общин, рассчитанное на обслуживание совместных трапез и на материальное обеспечение богослужения, в особенности обряда причащения, в дальнейшем возросло до колоссальных размеров. Нужды построения и содержания храмов ставили ряд сложных материально-экономических проблем. Таким образом, каждый приход превращался в учреждение не только богослужебно-культовое, но и экономическое. Тем более это относится к объединявшим приходы епархиям.

Во второй половине III в. шел процесс дальнейшей централизации церкви, и к началу IV в. из существовавших епархий выделилось несколько митрополий, каждая из которых объединяла группу епархий. Митрополии создавались в порядке своего рода естественного отбора — наиболее многочисленные, богатые и, следовательно, влиятельные епархии имели в этой борьбе особо прочные позиции. Понятно, что такие церковные центры создавались в наиболее важных политических пунктах империи, и прежде всего в столицах. На Никейском соборе (325) уже в качестве авторитетнейших епархий фигурировали Римская, Александрийская и Антиохийская. Они были перечислены в шестом правиле Собора в качестве имеющих «преимущества, принадлежащие известным церквам». В седьмом правиле было выделено, кроме того, особое положение иерусалимского епископа. Но здесь решающее значение имела не реальная сила этой кафедры, а необходимость поддержать традиционную честь «матери христианства» 35.

В ходе дальнейшей истории в связи с распадом Римской империи на Западную и Восточную римская митрополия стала центром для большей части христианского мира, а помимо нее выделилась константинопольская митрополия, объединившая другую его часть.

Установление твердого канона священных книг затянулось до второй половины IV в. Ветхий завет считался Священным писанием христианства с момента возникновения последнего, поскольку оно базировалось на иудаизме. Канонизация же Нового завета вызывала долгие споры.

Не сохранилось документов, освещающих историю борьбы вокруг включения тех или иных новозаветных произведений в состав канона. Возникает вопрос, почему не было принято во внимание то обстоятельство, что включаются в него, например, различные Евангелия, содержащие по конкретным фактическим и доктринальным вопросам противоречивые данные; остается также непонятным, почему включенные в канон произведения были предпочтены соответствующим им апокрифическим, в ряде случаев не уступавшим им как по вероисповедным, так и по литературным достоинствам. Можно лишь догадываться, что в каждом случае вопрос решался в зависимости от соотношения сил тех общин и церквей, в которых данное произведение пользовалось почитанием.

ГОСУДАРСТВЕННАЯ ЦЕРКОВЬ

В церковно-исторической литературе превращение христианства в государственную религию связывается с именем не только причисленного к лику святых, но и названного равноапостольным императора Константина (285–337). В основе такой концепции лежат сообщения Евсевия, состоявшего в придворных у Константина и написавшего «Церковную историю» в наиболее выгодном для своего принципала свете 36.

Легализация христианства в Римской империи была осуществлена императором Галерием в 311 г. В изданном им эдикте христианам разрешалось исповедовать свою веру, однако «с тем, чтобы они не делали ничего противного общественному порядку». Вместе с тем Галерий предписал христианам «молить своего бога о нашем (Галерия. — И. К.) здоровий, о благосостоянии общественном и о своем собственном, чтобы и государство во всех отношениях благоденствовало, и сами они спокойно обитали в своих жилищах» 37.

Побудительным мотивом эдикта Галерия было стремление заручиться поддержкой христиан в обстановке сложных взаимоотношений между императорами, то и дело переходивших в вооруженную борьбу. Но христианство представляло собой в то время уже такую большую силу, что и другие властители Римской империи — августы и цезари — тоже понимали политическую и военную целесообразность привлечения на свою сторону его приверженцев.

Главная роль в событиях, приведших к победе христианства, обычно отводится «Миланскому эдикту», по преданию опубликованному в 313 г. за совместной подписью императоров-союзников Константина и Лициния.

Текст «Миланского эдикта» приводит помимо Евсевия и Лактанций (христианский писатель-апологет (250–325)). Но у него этот документ фигурирует не в качестве эдикта, адресованного всей империи, а как указ на имя Никомидийского градоначальника о восстановлении церкви 38. Многие данные свидетельствуют о том, что в исторической действительности был не эдикт Константина, а рескрипт Лициния. Значение этого документа заключалось в том, что он шел несколько дальше эдикта Галерия в предоставлении христианству права на существование. Тем не менее и в нем христианство лишь уравнивалось в правах со всеми другими культами.

Никейский собор 325 г. вошел в историю как Первый Вселенский. Он был созван по инициативе императора Константина. «Равноапостольный» организовал оповещение епископов разных стран, предоставил им средства передвижения, выделил материальные средства для проведения Собора. Он же открыл его заседание, произнеся торжественную речь в честь христианства, дал делегатам парадный обед, провел в их честь блестящий парад своей гвардии. Церковные деятели преклонялись перед императором, который, кстати сказать, сам и не собирался переходить в новую веру.

Низкопоклонство церкви перед Константином нашло яркое выражение в описании Евсевием внешнего вида императора, заседавшего вместе с епископами на Соборе в царском дворце. Евсевий просто не находил слов, достаточных для возвеличения императора: «То был будто небесный ангел божий… по душе он, очевидно, украшен был благоговением и страхом божиим: это выражалось поникшим его взором, румянцем на его лице и движениями его походки». Император находился, по Евсевию, в довольно близких отношениях с самим богом: ему «бог дивно, посредством видений, открывал умыслы всех их (врагов. — И. К.), да и вообще многократно удостаивал его богоявлений, позволяя ему чудесным образом созерцать свое лицо и даруя предвидение различных будущих событий» 40. И все это говорилось о многократном убийце, свирепом мстителе, циничном и бессовестном политике, лишенном каких бы то ни было моральных принципов!