Необычайные похождения с белым котом - Лев Усыскин

Однако Мастер Альбрехт сидел и сидел за столом, полуприкрыв глаза и чуть-чуть раскачиваясь. Он словно бы забыл о ее присутствии. Раз только губы его шевельнулись медленно, исторгнув, однако, лишь одинокое тихое «Сейчас…» Несмотря на это, девочка все продолжала ждать – и ждала так с четверть часа, не менее, прежде чем ожидание ее вознаградилось хоть в какой-то степени: голова старика вновь вздрогнула едва заметно, слипшиеся губы слегка причмокнули, и из-за них вдруг послышался легкий глуховатый свист. Мастер Альбрехт спал.

Наступившее затем утро как будто не предвещало ничего особенного. Проснувшийся в свой обычный час Мастер Альбрехт в обычный же час вышел к завтраку, во все время трапезы ничем не обнаружив последствий давешнего винного излишества. Словно бы ничего не случилось накануне, – встав из-за стола и переодевшись, он скрылся было за дверью своей таинственной комнаты. Гретхен уже принялась за что-то из вороха неотложных домашних дел, когда та же таинственная дверь распахнулась вновь и появившийся на пороге Мастер Альбрехт громким голосом позвал ее к себе наверх. Тут же все бросив, девочка побежала к нему – с ходу взлетела на два пролета лестницы и остановилась на площадке у входа: заветная дверь по-прежнему была открыта, однако старик, как видно, не дожидаясь Гретхен, вернулся в недра своего загадочного убежища. Мгновение еще девочка стояла в нерешительности, но тут голос Мастера Альбрехта окликнул ее повторно:

«Ну, где же ты? Входи, входи, не задерживайся там, у дверей!»

Гретхен шагнула вовнутрь.

«Проходи сюда осторожно, ничего не трогай только и ничего не толкни случайно, Бога ради! А то хлопот потом не оберешься… Ты слышишь меня?»

«Да, Мастер Альбрехт!»

…Комната, по первому впечатлению Гретхен, оказалась не такой уж и темной. Что же касается зловония, некогда столь поразившего Тимофея, то и оно, в общем-то, на поверку вышло не столь уж непереносимым. Странных запахов, конечно, было много, однако ни один из них не перебивал остальные и не отнимал у дыхания воздух. Видимо, Тимофей, как это ему свойственно, преувеличивал. Или, может быть, виной всему было удачное стечение обстоятельств: все-таки в этот день хозяин не успел еще приступить к своим непонятным занятиям, притом что вчера комната также отдыхала, понемногу проветриваясь себе через квадратное окошко, прорубленное почти под самым потолком…

Войдя вовнутрь, Гретхен сперва увидела странное сооружение, сложенное из кирпича прямо посреди комнаты. Она догадалась, что это печь – та самая печь, ради которой в погребе запасали растительное масло. Кроме печи в комнате имелся длинный узкий стол из обмазанных глиной досок. В углу возле дальней от двери стены стоял небольшой сундук с двумя массивными замками из латуни – потом уже Гретхен обратила внимание на украшавшую этот сундук довольно тонкую и дорогую отделку деревянной резьбой, столь не вязавшуюся с аскетичной простотой прочих вещей в доме Мастера Альбрехта.

Вдоль стен комнаты – едва ли не от пола и до самого потолка – были прибиты узкие полки из толстых почерневших досок. На этих полках во множестве располагались предметы, названия которым и, тем более, назначения Гретхен не знала. Это были какие-то металлические сосуды, отдаленно напоминавшие кастрюли и небольшие сковороды, а также сосуды из обожженной глины: кувшины и горшки каких-то странных, неудобных для домашнего обихода форм. Были кроме них и сосуды стеклянные – мутные шары с плоскими донышками, застывшие стеклянные капли, прозрачная змейка, на конце которой имелось шарообразное расширение с отдельным горлышком. Там же, на полках, стояли весы, какие Гретхен видела в лавке городского менялы, а по соседству располагались щипцы, молотки и другие железные инструменты, сродни тем, что Гретхен доводилось видеть прежде у деревенского кузнеца.

Впрочем, рассмотреть все это в подробностях Гретхен смогла не сразу – она лишь окинула внимательным взглядом комнату со всем ее содержимым, после чего, повинуясь жесту Мастера Альбрехта, подняла с пола лежавшую почему-то на боку маленькую скамеечку и, воспользовавшись ей, присела.

«Здесь – самая важная часть моего дома, – начал Мастер Альбрехт свой рассказ, – без нее весь дом, воистину, теряет какой бы то ни было смысл».

Он слегка усмехнулся так, как усмехаются, когда говорят то, в чем давно и крепко уверены:

«Весь мой каменный дом не стоит и сотой доли того, что заключено в этой комнате, называемой лабораториум. Не стоит и тысячной доли этого!»

Сказав это, старик достал из кармана ключ, после чего довольно ловко и быстро открыл замки сундука. Затем осторожно откинул крышку и, опустив обе руки в его внутренности, извлек оттуда большой и, по всему, довольно тяжелый мешок. Мешок был завязан, однако по звукам, которые он издал, опустившись на пол, девочка догадалась, что в нем деньги.

«Здесь серебро. Пожалованное графом на мои изыскания. Довольно много серебра, что ж – но даже и без этих денег комната по-прежнему тысячекратно дороже всего моего дома».

Вернув деньги в сундук, старик вновь склонился над ним и через мгновение достал оттуда на свет божий большую книгу.

«Вот она!..» – все еще сидя возле сундука, он осторожно смахнул пыль с обложки, затем поднялся и, держа книгу так, как держат матери только что родившихся младенцев, шагнул к столу. Положил на него свою драгоценную ношу, медленно раскрыл наугад и, забыв, казалось, напрочь о присутствии Гретхен, принялся читать, беззвучно шевеля губами. Девочка, однако, не решалась его потревожить – она, как и прежде, сидела на своей скамеечке, внимательно следя за происходящим.

Вдруг Мастер Альбрехт оторвал взгляд от книги, поднял голову и взглянул на Гретхен взглядом едва ли не радостным:

«Вот она – истинная драгоценность моего дома! Бесценное сокровище, способное обогатить несказанно и столь же способное разорить вчистую! След величайшего ума и корень непоправимого безумия! Источник сладчайшего наслаждения и в то же время мучений, подобных адским…»

Он осторожно закрыл книгу и, положив поверх обложки ладонь правой руки, вновь усмехнулся уже знакомой Гретхен усмешкой мудреца:

«Здесь, под обитым кожей деревом, трактат брата Педро из Сарагосы – францисканского монаха, умершего сто лет назад почтенным старцем. Всю свою долгую жизнь в далекой стране короля Арагона и Наварры он положил на этот труд, – исследуя свойства различных субстанций, сравнивая написанное Великими Адептами Прошлого и взыскуя помощи Божией, он по крупицам обретал истину, и, обретая, доверял эту истину листам пергамента… И вот, хвала Господу, чья милость к нам не имеет меры, – его пергамент теперь здесь, передо мной!»

Мастер Альбрехт замолчал, переводя дух. Лицо его, казалось, излучало неяркий свет.

«Я не стану рассказывать тебе, какими путями и сколь долго шла ко мне эта книга. Сколько чужих недостойных и грубых рук касалось уязвимых страниц прежде, чем они обрели покой и защиту в моем доме – в доме одного из тех, кому они в действительности предназначались… Это длинная и неинтересная история – тебе ее знать, право, ни к чему. Гораздо важнее то, что я сказал тебе сейчас: эта книга бесценна, ибо содержит ответ на вопрос вопросов… Она глубока, как колодец, и в то же время высока, как гора. Она – лекарство, залечивающее раны, и она же – оружие, разрушающее замки врага. Оружие победоносное и неотразимое. И теперь, вооружившись сим оружием, я несомненно совершу то, для чего предназначен Господом, – выполню заказ нашего графа, а через это верну людям истину, утерянную древними…»

Старик взглянул на девочку, как ей показалось, вопросительно. «Он наверное ждет, чтобы я что-то ответила», – подумала Гретхен и вслух произнесла первое, что пришло ей в голову:

«…я поняла… мне кажется, я поняла все сказанное вами, Мастер Альбрехт… кроме одной вещи, пожалуй… мне непонятно, что же именно должно быть сделано для нашего графа? Ни прежде, ни сейчас вы мне не раскрывали этого… если только я внимательно слушала вас, Мастер Альбрехт…»

Старик рассмеялся сухим коротким смехом.

«Нет, нет, – глаза его заговорщически сверкнули, – все-то ты слушала внимательно, чистое дитя, это так. Ты вообще – внимательная девочка, именно по этой причине я и решил тебе открыться, дабы сделать тебя не только прислужницей в доме моем, но и старательной помощницей в моих трудах… Я действительно не говорил тебе об этом никогда, ибо считал подобное преждевременным. Однако сегодня подходящий момент настал – и я намерен рассказать тебе… посвятить тебя в сущность моих занятий – в той мере, в которой возможно подобное, учитывая твое деревенское невежество…»

Он сделал паузу, сжав губы на миг и задумавшись: