Необычайные похождения с белым котом - Лев Усыскин

«Стало быть, дела обстояли вот так. Предок здешнего графа в компании других рыцарей, а также их слуг возвращался из похода в Святую Землю. Путь был долгим, море почти на всем его протяжении показывало, как водится, свой всегдашний несносный характер, и все, само собой, порядочно вымотались. Тем безудержнее была радость путешественников, когда из утреннего тумана, наконец, показались очертания берега и моряки восторженными криками принялись приветствовать родную Геную.

Однако радость оказалась преждевременной, по большей части. Жадные отцы города, прослышав, что возвращающиеся из Палестины везут с собой несметные сокровища, потребовали от графа и его рыцарей огромную плату – пятьсот ливров – за право сойти на берег и выгрузить то, что привезено на их корабле.

Подчиниться этим требованиям граф считал ниже своего достоинства. Созвав своих людей, он устроил совет, участники которого, однако, все никак не могли прийти к единому мнению: одни предлагали прорываться на берег с оружием в руках, другие призывали вступить в переговоры и торговаться. Так прошел день – с наступлением вечера решили подкрепить себя едой и вином. Стали ужинать, и прекрасное кипрское вино постепенно сделало свое дело: рыцари вскоре забыли и про жадных генуэзцев, и даже про то, что не могут сойти на берег. Они начали веселиться так, как у них было заведено, словно бы ничего особенного с ними и не происходило. В разгар веселья граф стал хвастаться какой-то краской, подаренной, дескать, ему Иерусалимским Королем. Что будто бы краска эта имеет ни на что не похожий цвет и даже светится ночью подобно кошачьему глазу. Кто-то из знатных ему не поверил. Завязался спор, изрядно сдобренный кипрским вином, и Бог его знает – могло бы дойти до поединка даже, когда б не один из самых неприметных рыцарей, бывших тут же. Улучив мгновение, когда оба спорщика замолчали, дабы вдохнуть новую порцию воздуха, он встрял в их разговор, предложив решить дело простым опытом. Дескать, уже стемнело и если вынести немного той краски на палубу корабля, то всякий сможет без труда убедиться в том, чья сторона права.

Решили так и сделать и даже удивились, что подобное не пришло никому в голову раньше. Слуги выкатили бочку с краской, раскупорили ее не без труда и зачерпнули содержимое. Оставалась мелочь – найти то, что должно быть покрашено. Преисполненный веселья граф обвел взором все вокруг и вдруг увидел кота – моего дальнего предка – жившего на корабле и оберегавшего съестные припасы от трюмных крыс. Увидел, значит, его граф и расхохотался: «А вот мы что сделаем, – закричал, – давайте-ка покрасим этому коту… хвост!» Вот уж действительно – хоть и благородной крови человек, а умней ничего не придумал. Хотел было предок мой с верхней палубы прочь сигануть – да не успел, по всему. Схватили, зажали так, что не шевельнешься, да вымазали весь хвост краской этой. Исцарапать даже никого не удалось…

И после видят: хвост, в самом деле, светится в темноте, словно бы огни Святого Эльма, – аж им страшно стало слегка. Притихли все, смеху – как не бывало, и только граф наш сквозь зубы пробурчал что-то и уже после громко приказал сниматься с якоря – плыть в Марсель.

Ну, приказать-то он приказал, дело недолгое – приказать-то приказал, а исполнять-то как? Матросы-то все на берег сошли уже – к семьям своим вернулись. Пришлось графским слугам самим на весла садиться да паруса крепить… Даром что вином перед тем взбодрились…

В общем, зря они, конечно, тогда пожадничали: не стоит никогда чужим ремеслом промышлять. Случилось с ними то, что и должно было случиться, – наказал их Господь за самонадеянность да за хвастовство. И за то, что кота обидели, – уж это наверняка.

Едва снялись они с якоря да ветер в паруса поймали, – понесло корабль их на скалы. Понесло, а они и не поняли этого даже – благо, ночь стояла малозвездная да безлунная.

Короче, разбился корабль о скалы со всем своим грузом – и с кипрским вином, и с пряностями, и с шелком, и с драгоценностями золотыми да серебряными, и с удивительной краской Иерусалимского Короля тоже – одна только бочка потом вынырнула, наутро ее рыбаки из воды достали.

Впрочем, люди спаслись, выплыли. И предок мой – кот корабельный – тоже спасся. Он, кстати, впереди всех плыл, хвостом своим светящимся путь к берегу указывая. Граф его потом с собой на родину взял – из благодарности, не иначе!»

Закончив свой рассказ, Тимофей поднялся на все лапы и затем в три прыжка занял излюбленное свое место – на подоконнике:

«Вот и сегодня ночь безлунная, малозвездная да ветреная – и слава Богу, что мы не в море сейчас! Давай-ка спать лучше…»

Глава третья, в которой все идет своим чередом, однако в городе появляется тот, кому лучше бы не появляться вовсе

13

Дни шли за днями, свиваясь в недели обычным своим порядком, – и лишь воскресный перезвон церковных колоколов возвещал всем об окончании одной и начале следующей. Недели, как им и положено, покорно складывались в месяцы – ноябрь, декабрь, январь, – по погоде наделяя горожан новыми житейскими заботами и делая ненужными заботы старые…

Однажды ночью Гретхен проснулась вдруг, и, раскрыв глаза, заметила с удивлением, что вся ее каморка наполнена каким-то странным, чуть голубоватым светом, падавшим ровным снопом из не закрытого ставней окошка. Казалось, вокруг стало светло совсем – Мастер Альбрехт, наверное, смог бы читать здесь свою книгу. Гретхен без труда различала каждый предмет, находящийся в комнате: вот её старое платье, висящее на вбитом в стену гвозде, деревянные башмачки, кот Тимофей, по обыкновению устроившийся на ночь у нее в ногах. Видно было, как ходят взад-вперед, в такт дыханию, белые его бока…

Стараясь не разбудить кота, девочка соскользнула осторожно на пол, накинула на плечи кусок овчины и, медленно открыв оконные створки, высунулась наружу. В лицо ей ударило легким ночным морозцем, тут же заставившим изнеженные сном глаза прослезиться. Гретхен вытерла глаза рукой, после чего застыла в радостном изумлении, как в то первое утро своей жизни у Мастера Альбрехта: настолько неожиданным оказался вид из ее окна!

Давешнее бескрайнее море курчавых черепичных крыш теперь бесследно исчезло, словно бы и не было его никогда. Вместо него повсюду лежал снег – ровный и мягкий снежный пух, еще не слежавшийся и не подтаявший. Гретхен даже начало казаться, что под снегом – земля, а сама она глядит на все не из мансардного оконца вовсе, а из своего деревенского дома, где топится печь, где в углу дрыхнет, свернувшись калачиком, бездельник Тимофей, и отец вот-вот не спеша подойдет к ней и положит молча свою добрую ладонь ей на голову.

Бездельник Тимофей, однако, проснулся тоже – с глухим стуком (выдававшим хорошо раскормленную к зиме кошачью душу) соскочил он с сундука, после чего пересек каморку привычным маршрутом и торопливо занял свой облюбованный подоконник.

«Не спится чего-то, да? – Голос кота звучал в ночной тишине непривычно низко и сухо, – В полнолуние всегда не спится…»

Тут только Гретхен поняла, откуда именно идет этот разбудивший ее голубоватый свет. Над уходящими во все стороны снежными гребнями и горками неправдоподобно низко стояла огромная круглая Луна. Ее лимонно-голубые лучи, падая на поверхность снега, становились еще голубей и, рассеиваясь во все стороны, заполняли собой, как показалось девочке, весь мир.

«Красивая Луна, – поделилась с котом Гретхен, – Но почему-то плакать хочется от этой ее красоты…»

Тимофей нехотя поднял голову, какое-то время молчал, наблюдая небесное светило, затем посмотрел в лицо девочке и с весомостью произнес нараспев:

«Поду-умаешь, красавица нашлась!.. Луна как луна – монета из поддельного серебра, которую раз в месяц кто-то подвешивает на небо за ненадобностью… Только глупые жадные собаки принимают ее за настоящую – да и то не всегда. Кстати, у этой, на которую ты сейчас засмотрелась, вполне мышиное лицо, приглядись… Чего во всем этом красивого – хоть убей, не возьму в толк!»

Гретхен еле слышно рассмеялась:

«Какой же ты серьезный всегда, Тимофей! Знала б я раньше, что ты такой, – непременно упросила бы отца доверить тебе управление мельницей: разговоры с крестьянами, подсчет зерна и муки… у тебя вполне получилось бы, правда!..»

«Благодарствую, благодарствую… Вот уж оценка моих талантов – беспристрастная и великодушная!.. – кот сделал вид, что слегка обиделся, – Будто вашей мельницей и впрямь управлял не я, а кто-то другой…»

«Ты!? – Девочка развеселилась еще больше, – Ты управлял нашей мельницей? – от удивления она забыла про Луну и про вызванные ей грустные воспоминания, – Ты хочешь сказать, что именно ты, а не…»

«Ну, да… а что здесь такого?.. – кот не дал ей закончить фразу, – Знай же, что один мой запах, отпугивающий мышей, сберегает больше зерна, чем замена трех нерадивых работников самыми что ни на есть старательными!»