Необычайные похождения с белым котом - Лев Усыскин

От таких слов Гретхен стало жалко оборванцев, на мгновение она забыла даже, что ее собственное положение едва ли чем-то отличается в лучшую сторону.

«Выходит, что нет никакой надежды? Невозможно никак умилостивить этого грубого стражника? Уговорить его, размягчить его сердце слезами?»

Услышав это, оборванцы вновь переглянулись – так, словно бы они давно ждали подобных слов:

«Умилостивить его, говоришь? Умилостивить-то его несложно, это точно… Как говорится, дело нехитрое!» – проскрипел Коренастый.

«Да, да… вот уж – точно: ублажить его – просто пара пустяков, да не для нас только, увы… – вторил ему Долговязый, – Даже обидно, что именно нам так не повезло!..»

Оборванцы, словно бы по команде, покачали головами из стороны в сторону, этим жестом еще более озадачив Гретхен.

«Но как же другим людям удается разжалобить такого непреклонного стражника?»

«Как удается? – оборванцы саркастически усмехнулись, – По всему видать, ты никогда не имела дела с охраняющими ворота и проезды!»

Теперь уже Гретхен покачала головой.

«Нет, не имела».

«Тогда знай же, что все эти люди, сторожащие въезды и выезды, мосты и дороги, ворота и двери, больше всего на свете любят деньги. И за деньги они всегда готовы нарушить любые, даже самые жесткие правила и законы!»

«И этот стражник – такой же, как все другие?»

«Нет никаких оснований считать, что он сделан из иного теста, – кивнул Долговязый, – Да он, можно сказать, впрямую намекал нам – чего уж теперь скрывать-то…»

«Но почему ж вы не дали ему денег тогда – коли все так просто, и он сам…»

Но тут оборванцы прервали ее столь громким и незатейливым гоготом, что Гретхен не решилась продолжить.

«Сколько же захотел от вас этот человек?» – спросила она тогда. Оборванцы тут же, как по команде, прекратили смеяться, лицо Коренастого мигом стало очень серьезным и очень жалостливым.

«Я думаю, бедная наша госпожа, одного талера было бы достаточно, чтобы он пропустил в город всех нас – и тебя, и меня, и его. Одного-единственного серебряного талера вполне хватило б…» – проскрипел он вкрадчиво.

«Но ведь это не беда вовсе! – воскликнула в ответ Гретхен, – У меня, конечно же, найдется один талер. Мои братья на прощанье дали мне целых десять талеров, еще два талера подарил мне наш деревенский староста. Конечно же, я могу заплатить из них один за всех нас – и тогда стражник пропустит нас в город!»

Все трое радостно засмеялись. Гретхен размотала пояс, и, с помощью позаимствованного у Долговязого ножа, выпорола то место, где были спрятаны монеты. Все это время оборванцы, не отрываясь, следили за ее действиями.

«Ну, вот он – серебряный талер, который пропустит нас в город! – Гретхен вытянула вперед ладошку с монеткой, – Как все-таки странно, что такая маленькая вещица может помочь стольким людям сразу!»

«Дай-ка его мне. Я пойду договорюсь со стражником». – Коренастый взял талер, зажал его в кулак и медленной, раскачивающейся походкой двинулся к городским воротам. Гретхен видела, как он остановился рядом со стражником, как последний какое-то время словно бы не замечал его, продолжая расхаживать взад-вперед, однако затем нехотя обернулся и, опершись на свою алебарду, посмотрел на Коренастого сверху вниз. Коренастый что-то говорил и говорил ему – со своего места Гретхен не слышала слов, однако было заметно, что первоначальная презрительная поза стражника мало-помалу сменяется иной, заинтересованной. Она увидела, как Коренастый передал стражнику монетку, после чего тот повертел ее пальцами, подкинул на ладони и даже попробовал на зуб. Видимо, он хотел убедиться, что талер не поддельный. Наконец, монетка удовлетворила стражника – он спрятал ее в карман своей рубахи, затем повернул голову к Коренастому и, вытянув руку, показал через мост, туда, где стояли Гретхен и Долговязый. Коренастый кивнул и тоже показал на них рукой. Какое-то время стражник размышлял, глядя на них и слегка покачивая головой из стороны в сторону, но вот он, кажется, решился на что-то: свободной рукой огладил свою бороду, после чего махнул ладонью по воздуху, словно бы говоря: «Ай, в самом деле: пропадать – так пропадать!..» И уже затем отошел в сторону от въезда в ворота, сел на траву и с большим интересом углубился в разглядывание подошвы собственного левого башмака.

7

Тем временем подступили вечерние сумерки. Пройдя мимо, казалось, безмятежно отдыхающего стражника, Гретхен и два оборванца сперва очутились в широком, достаточном для свободного проезда двух груженых телег, сводчатом проходе, ведущем от ворот через толщу крепостных стен. Попав в это место, девочка даже невольно замедлила шаг – до того ей оно показалось странным: всюду был камень – тесаные, а то и отполированные временем гранитные валуны – под ногами, по сторонам, сверху, и только впереди узким проемом виднелось серое вечернее небо. Каменный мешок словно бы сжимал со всех сторон, заставлял идти, выпрямившись и сдерживая язык, и, если все же, несмотря на это, доводилось раскрывать рот, то лишь для того только, чтобы произнести несколько незначащих слов, причем шепотом. Пройдя этот коридор и оказавшись, наконец, на свободном пространстве – уже на городской земле, – все трое невольно вздохнули с облегчением.

«Вот мы и внутри – самое время отпраздновать удачу! – произнес Долговязый, – Да только вот нечем!.. Пусты наши котомки – последнюю краюху черствую еще утром поделили…»

«Хотите, я угощу вас – у меня есть еще немного сыра…» – тут же предложила своим попутчикам Гретхен и, не дожидаясь ответа, сняла со спины корзину.

«Ах, спасибо, спасибо тебе, маленькая наша госпожа, – немедленно проскрипел в ответ Коренастый, – Только давай-ка все же отойдем подальше от этих ворот и от этого гадкого стражника: мало ли что взбредет ему на ум!»

Гретхен согласилась, и все трое двинулись прочь. Пройдя с полсотни шагов или чуть больше, они свернули за угол какого-то высокого здания, поднялись по нескольким каменным ступенькам, зажатым между стеной этого здания и стеной соседнего, и оказались посреди маленькой пустынной площади, вымощенной булыжником. Высокое же здание, которое они только что обогнули, оказалось церковью, – впрочем, Гретхен смогла убедиться в этом, лишь задрав голову: на площадь оно выходило практически глухой стеной, и только на большой высоте имелось одно-единственное узкое окно стрельчатой формы. Да еще чуть пониже окна, в столь же узкой и стрельчатой нише стояла одинокая статуя Девы Марии – чуть склоненная вперед Богородица смотрела невидящими своими глазами куда-то мимо, поверх голов.

«Здесь ведь хорошо будет, правда? Никого нет…» – Гретхен поставила корзину на землю и отвязала крышку. Получивший свободу Тимофей тут же выпрыгнул из нее прочь и, как всегда в таких случаях, отойдя на несколько шагов, принялся потягиваться и вылизывать свою шерстку.

«Где-то здесь у меня сыр – оставался еще довольно большой кусок, – девочка склонилась над своей корзиной, – Куда-то он спрятался… сейчас найду…»

Забыв на мгновение про своих спутников, она принялась шарить на самом дне и в это время вдруг почувствовала, как кто-то крепко схватил ее за пояс. Гретхен выпрямилась, но чужие руки вцепились в нее еще крепче. Обернувшись, она поняла, что это был Коренастый, – он стоял к ней вплотную и, со злобою глядя прямо Гретхен в глаза, пытался развязать ее пояс с зашитыми талерами. Девочка рванулась в сторону, но тут Коренастому пришел на помощь Долговязый – он шагнул Гретхен наперерез и схватил ее за плечи.

«Отдавай свое серебро, малявка, да побыстрее!» – лицо его также было искажено злобой и азартом. Гретхен дернулась назад – но запуталась ногами в стоявшей за ее спиной корзине, споткнулась и потеряла равновесие. В следующий миг все трое оказались на земле, превратившись в бесформенное нагромождение рук, ног, спин. Несмотря на неожиданность нападения и очевидный перевес нападавших, Гретхен не сдавалась. Она вдруг почувствовала, как какая-то прежде неведомая ей сила самостоятельно, в обход разума, управляет ее телом, сопротивляясь нападавшим. Впрочем, и помощь со стороны к ней пришла тоже – почти сразу же, с началом драки: нависший над Гретхен Долговязый вдруг отпрянул с криком и ругательствами, схватив себя руками за шею. Позади его головы мелькнуло что-то белое, раздался громкий визг – и Гретхен поняла, что верный Тимофей не оставил ее в беде.

Сопротивляться одному Коренастому, пытавшемуся одновременно развязать пояс Гретхен и перехватить ее руки, было уже несколько легче – девочка отталкивала его, извивалась ужом, раз даже смогла укусить его за палец – в ответ на это он взвизгнул по-бабьи и отдернул руку прочь. Воспользовавшись замешательством, Гретхен попыталась отпихнуть Коренастого в сторону и подняться на ноги. И ей это почти удалось – однако в следующий миг Долговязый, отбившийся, как видно, от Тимофея, пришел своему товарищу на помощь. Вдвоем они вновь повалили Гретхен на землю, Коренастый своим тяжелым задом уселся ей на грудь, а Долговязый взялся за пояс. Еще через миг материя пояса не выдержала, раздался треск, и несколько монеток вывалилось на землю. Увидев это, Коренастый словно бы забыл про пояс и про Гретхен – он приподнял зад, дав ей возможность сперва глотнуть вдоволь воздуха, а затем и выскользнуть из-под него на свободу, после чего перевалился на бок и обеими руками потянулся за откатывающимся в сторону серебряным кружочком. Он уже почти догнал этот выкатившийся талер, когда что-то неожиданное вдруг заставило его отдернуть руку и торопливо, на четвереньках отползти в сторону. В следующее мгновение Гретхен увидела, как какая-то толстая и длинная палка увесисто опустилась на спину Коренастого; раздался его почти собачий визг и одновременно запоздавший предостерегающий крик Долговязого. Все происходило так быстро, как бывает только во сне: вот Коренастый, с трудом поднявшись на ноги, хромая улепетывает куда-то прочь, а вот Долговязый, держа в руках пояс Гретхен, пятится, пытаясь защититься от ударов палки. И, наконец, Гретхен смогла разглядеть того, кто так неожиданно пришел к ней на помощь и в чьих руках находилась спасительная для нее палка, – это был невысокий длиннобородый человек почтенного уже возраста в странном, переломанном пополам колпаке. Потом, когда обоих оборванцев уже простыл след и Гретхен, чуть переведя дух, смогла окинуть взглядом недавнее поле боя, она разглядела на своем спасителе несколько длинноватую светлую куртку, всю испещренную какими-то странными дырами, словно бы изъеденную мышами. Держа в обеих руках давешнюю увесистую трость, он стоял теперь возле повалившейся на бок корзины, из которой высыпалось наружу почти все ее содержимое, и слегка шевелил её узкими длинным носком своего башмака.