Одиннадцать дней вечности - Кира Измайлова

Я покачала головой и прикрыла ладонью здание на холме, а другой рукой указала на нарисованные волны.

– Не понимаю, – со вздохом сказал он. – Будь ты рыбачкой, я подумал бы, что ты могла подобрать Клауса в море, где его носило волнами на каком-нибудь обломке мачты, а потом чего-то испугалась и оставила его на берегу поближе к людям. Но ты явно не простолюдинка и вряд ли хоть раз в жизни держала в руках весло! А еще… – Эрвин посмотрел мне в лицо: – Мне кажется, я уже встречал тебя прежде. Не в этих краях, нет, очень далеко, у чужих берегов, но этого ведь не может быть, верно?

Пока он говорил, я стерла все с доски. Попробую рассказать ему правду, решила я. Может быть, он поверит мне?

– Постой, что ты рисуешь теперь?

Поднявшись, я взяла со стола альбом, перелистала, нашла нужный рисунок и показала его принцу.

– Кто это? – спросил он, хмуря брови.

Я указала на него, потом на портрет Клауса, затем на себя – и на одну из нарисованных девушек.

– Твоя сестра? – догадался Эрвин. – И правда, видно сходство… Я прав?

«Да, да!» – кивнула я и снова указала на рисунок, а затем показала на пальцах – один, два… пять, и я – шестая. Тут я опустила руку, как делают, показывая, какого роста маленький ребенок.

– Младшая дочь? – снова угадал принц. – Надо же, а я – младший сын. Забавное совпадение… А это, видимо, твой отец?

«Это он», – снова наклонила я голову и взглянула в моею же рукой нарисованное лицо: сумрачные глаза, густая борода, могучие плечи… Ах, отец, знаю, ты переживешь утрату, у тебя остались сыновья и пять моих старших сестер, но ты всегда особенно любил и баловал меня, самую младшую!

Я вновь вернулась к грифельной доске и нарисовала тот же корабль, теперь с фигуркой Клауса на борту, обвела эту фигурку и, взглянув на Эрвина, прижала ладонь к сердцу.

– Ты увидела его издалека и влюбилась? – подумав, спросил он, а я кивнула и снова резким росчерком нарисовала молнию, а потом и пламя на такелаже корабля, летящего прямиком на рифы. Это случилось неподалеку отсюда, мне ли не помнить… – Постой, я никак не пойму, о чем ты пытаешься мне сказать!

Эрвин задумался, а я, разделив доску на несколько частей, снова изобразила – грубо, примитивно, – волны и тонущего Клауса, берег и обитель на холме, и девушек, сбежавшихся на помощь. И еще одну, скрывающуюся в морской пене за большим камнем…

– Это я еще могу разобрать. – Принц провел пальцем по рисункам. Я так торопилась, что рисунки древних людей – я видала такие в пещерах, – выглядели бы куда лучше рядом с моими каракулями. – Выходит, правда, чушь собачья! Хочешь сказать, это ты вытащила Клауса из воды? Киваешь, значит, ты… А что потом? Испугалась и решила спрятаться, чтобы его нашли другие? А ты… тоже обучалась в этой обители, как принцесса?

Я в который раз помотала головой и сделала неопределенный жест, мол, я не оттуда, а дальше понимай как знаешь!

– Как бы там ни было, ты его не забыла… – Эрвин обхватил пальцами подбородок и помолчал немного. – Придворные Клауса рассказывали, что он подобрал тебя на берегу недалеко от летней усадьбы, он любил там бывать. Говорят, на тебе не было ни одежды, ни украшений, если не считать венка из морской травы. Люди решили, что ты хотела утопиться, но море не позволило и вернуло тебя на сушу, а одежду забрало как плату за спасенную жизнь…

«Ну и придумают же!» – подумала я, и, видно, эта мысль отразилась на моем лице даже слишком ясно, потому что Эрвин улыбнулся. У него была хорошая улыбка, только очень уж невеселая.

– Неужели ты пришла туда, спрятала одежду под камнем и стала ждать, пока тебя не найдут? Что? Это правда?

Я кивнула еще раз и подняла руку, давая понять, что вопросов пока довольно.

– Ну хорошо. – Теперь в черных глазах Эрвина горел азартный огонь, и смотреть на это было куда приятнее, чем в холодную пустоту. – Позволь, я подытожу кратко: ты увидела моего брата, влюбилась, каким-то образом спасла ему жизнь, но почему-то скрылась. А потом не выдержала и захотела быть поближе к нему?

Дождавшись моего кивка, Эрвин вздохнул.

– Что-то уж больно сложный план, – произнес он. – Да и не сходится кое-что: та обитель, подле которой нашли Клауса, в трех днях пути от его дворца. Конечно, времени у тебя было достаточно, если я верно запомнил, когда именно ты появилась, успела бы и добраться туда, и придумать, как действовать… Но неужели одного взгляда хватило для того, чтобы ты все силы бросила на это? Снова киваешь? Ясно…

Я дотронулась до его руки, привлекая внимание, и снова взялась за грифель. На том рисунке, где девушки из обители нашли Клауса, я изобразила солнце и ветку, согнувшуюся под тяжестью яблок. Потом набросала дворец и опадающие листья, и мелкими штрихами попыталась показать осенний дождь. Потом окрестности дворца укрыли сугробы, а рисовать снежинки было совсем просто. Затем я стерла снег, его место заняли первоцветы, а тучи пропали, вновь засияло солнце…

– Погоди, кажется, я понял, – произнес принц. – День рождения Клаус праздновал на исходе лета. Значит, миновала осень, зима, настала весна, а тебя нашли… в середине следующего лета. Ты поджидала удобного случая?

Я кивнула.

– Верю, нагишом в декабре, да еще у самой воды нежарко… – пробормотал он и зябко передернул плечами. – Мне ли не знать… Но все же, кто ты и откуда? Вроде бы я начал лучше понимать тебя, так попробуй объяснить!

Я вздохнула и стерла все нарисованное. С чего же начать?

– Хочешь пить? – спросил вдруг Эрвин. – Вон там кувшин – Анна опять принесла свое варево из сушеных яблок. На вкус оно лучше, чем можно было ожидать…

Встав, я налила в кружку душистый коричневатый напиток. Кажется, кроме яблок тут были еще груши, сливы, шиповник и еще какие-то не знакомые мне ягоды. Вторую кружку я подала принцу, но он отказался, пояснив:

– Не люблю сладкое, да только никак не могу втолковать Анне, чтобы не добавляла столько меда.

По мне так этот взвар вовсе не был чрезмерно сладким, но у всех ведь разные вкусы… Скажем, кто-то не может есть свежую, чуть посоленную икру, только что добытую из рыбьего брюха, еще теплую, а кому-то она кажется изысканным лакомством!

– Ну что же ты медлишь? Продолжай, я жду! – подбодрил Эрвин, когда я поставила кружку на стол.

Мне ничего не оставалось, кроме как сесть на прежнее место и снова взяться за грифель.

Я провела горизонтальную линию – это был горизонт, а потом нарисовала приметную скалу, похожую на голову тюленя, высунувшегося из воды. Чтобы ясно было – это не зверь, а камень, я изобразила на самой скале и вокруг нее морских птиц. Еще на этой скале часто пережидали ночь и непогоду лебеди, возвращающиеся из дальних стран на родину – их я и нарисовала тоже. Рука Эрвина – он касался локтем моего локтя – вдруг напряглась, но он произнес лишь:

– Это твой родной берег?

Так ему было понятнее, поэтому я кивнула, стерла рисунок и, как умела, нарисовала своего отца, увенчанного короной, с трезубым жезлом – символом власти в руке. Подле него были мои братья и бабушка, а во внешнем круге – мы с сестрами, следом – придворные… Конечно, это были всего лишь схематичные фигурки, но…

– Уж не хочешь ли ты сказать, будто ты – принцесса? – со смешком произнес Эрвин, когда я указала на закорючку, долженствующую обозначать меня среди сестер. – Из какого же королевства?

Вместо ответа я снова прочертила линию над нарисованными головами. Над нею теперь светило солнце и поднимал парус крохотный кораблик, резвились дельфины, а ниже, вокруг моих домочадцев, суетились рыбы, как домашние собачки у придворных дам.

– Если это шутка, то не смешная, – после паузы выговорил Эрвин, положив руку поверх моей – я как раз хотела дорисовать кое-что. – Принцесса подводного царства, ты это имеешь в виду? Ну надо же! И где же твой рыбий хвост?

Он выразительно взглянул вниз, на мои туфельки, едва видневшиеся из-под юбки, и я поспешила подобрать ноги.

– Ну продолжай же, я исполнен внимания! – подбодрил принц.

Я чувствовала, что он злится, но почему? Вот загадка! Даже если он считает мой рассказ в картинках глупой выдумкой, отчего не прикажет прекратить морочить ему голову?

И этот рисунок исчез с доски, и я снова нарисовала скалу, похожую на голову тюленя, и себя, сидящую на ней, – ветер развевал мои распущенные волосы, вплетая в них морскую пену, волны бились о камень, а я протягивала руки к лебедям.

Они не могли кормиться в тех местах – там было слишком глубоко, чтобы добыть мелкую рыбешку или водоросли, да еще приходилось следить во все глаза, чтобы самих никто не сцапал! Желающих там хватало… Я, жалея измученных дальним странствием птиц, приносила им из глубин придонной травы и водорослей, рачков, крабов, креветок, даже морских червей – неприхотливые лебеди охотно брали корм с моих ладоней. И, правду сказать, это были очень прожорливые птицы! Одного из них – он был меньше остальных, и я считала его самым младшим – я отличала особо и приберегала для него то, что считала лакомством. По-моему, он разделял мое мнение, во всяком случае, никогда не забывал поблагодарить меня, изобразив настоящий придворный поклон. Лебеди и так-то красивы, а уж когда кланяются, изогнув шею и распустив крылья… А еще он позволял мне дотронуться до него, а порой – если я была в воде – опускал голову мне на грудь и так замирал, пока я гладила белоснежные перья.