Дорога длиною в жизнь - Алекс Войтенко

* * *

Ротмистр Кленовский проклял Длинного, Алексея, старика, который привез его к этому озеру, а также всех знакомых ему святых, и грешников уже не по одному разу. То место где он шел, дорогой нельзя было назвать при всем своем желании. Вроде порой и довольно открытая местность, в одночасье могла прерваться непроходимыми зарослями, и даже приобретенный за бешенные деньги, острозаточенный и прекрасно закаленный мачете, порой с огромным трудом справлялся со всеми этими переплетениями лиан и древесных стволов.

Выбравшись из той промоины, в которую он угодил, сделав первые шаги, уже через каких-то пять шесть шагов, ему пришлось срочно бежать обратно к озеру, причем именно бегом, не разбирая дороги, и нырять в него с головой, только для того, чтобы избавиться от роя каких-то насекомых, на гнездо которых он нарвался совершенно случайно. Просто не обратив внимание на жужжащих и летающий вокруг, толи ос, толи диких пчел, и нечаянно ударом мачете срубив ствол дерева, на котором было размещено это гнездо. Повезло еще в том, что до воды, то есть берега озера, оказалось совсем недалеко, да и просидев под водой насколько хватило дыхания, и вынырнув, чтобы вдохнуть воздуха, не обнаружил что его преследователи улетели. Правда перед этим, все же успели несколько раз ужалить его.

Вдобавок ко всему, выбравшись из озера, он вдруг обнаружил, что вскрытая пачка папирос, из-за воды, просто расползлась на части, а зажигалка ни в какую не хотела выдавать пламя. Но это было полбеды, оказалось, что вода не пощадила и того, что находилось в заплечном мешке. А ведь по уверениям того горе-охотника, у которого он отобрал рюкзак вместе со всем содержимым, заплечный мешок, тот покупал в каком-то Лондонском туристическом магазине, где клятвенно утверждали, что тот совершенно непромокаем. Хотя может так оно и есть, если считать, что он не промокает под дождем. А про то, чтобы нырять с ним под воду разговора не было.

В итоге, от большей части припасов, припасов, пришлось просто избавиться, потому что вода заполнившая мешок, просто на просто размочила все булочки, которые он купил в поселке, большую часть папирос, а сахар так и вообще просто умудрился так напитаться грязной водой, что отдавал чем-то непотребным. И хотя ароматы, исходящие от одежды самого ротмистра, мало отличались от сахарных, он все же справедливо решил, что не стоит испытывать судьбу, и избавился от этих продуктов. Более или менее сохранилась лишь одна пачка папирос, и то, только потому, что была запечатана и находилась во внутреннем кармане куртки. То есть вода добралась и до нее, но только снаружи, почти не попав во внутрь. Зато целыми оказались все консервы в металлических банках, и радовало хотя бы это.

Сейчас выбравшись из озера, и разобравшись со своей ношей, Ротмистр, вдруг осознал, что совершенно не понимает куда ему нужно идти. То место, где он вышел из лодки оказалось где-то в стороне, а место, в котором он оказался было совершенно незнакомым. Здесь вообще, чаще всего царил некоторый полумрак. Вроде местами и проникали сквозь скопище растений солнечные лучи, но чаще всего, освещение здесь напоминало ранний вечер, когда еще и не совсем темно, но все же приходится приглядываться, чтобы определиться с местонахождением. Кстати то озеро, которое было показано на карте совершенно открытым, на деле оказалось заросшим настолько, что только где-то в центре, оставался виден крохотных клочок неба.

Ротмистр, ориентируясь больше по компасу, который имелся у него на руке, пробивался куда-то на север, с каждым новым шагом, понимая, как был прав тот старик, сказавший, что дорога, идущая к пирамиде, путь без возврата. Все это стало ему понятно, когда он, прошагав около четырех часов, и донельзя вымотавшись вдруг оказался все на том же берегу озера, с которого начал свои путь. Причем именно в том месте, где буквально четыре часа назад вывалил из рюкзака все испорченные продукты. Правда продукты, вываленные на землю, были уже кем-то съедены, но холщовые мешки и бумажные коробки от папирос, разорванные в клочья, до сих пор валялись на земле, говоря о том, что он пришел обратно на то же место, с которого начинал свой путь.

Каким образом это произошло с таким опытным человеком, коим он себя считал, было совершенно непонятно. Но тем не менее все же это произошло. Решив, что это место ничуть не хуже любого другого, он собрал хворость, кое-как сумел разжечь крохотный костерок, и даже согреть себе еду. После чего устроившись у корней могучего дерева, взял в руки свой карабин, расстелил взятый с собою коврик, и устроившись на нем потихоньку задремал, вздрагивая от каждого шороха, и готовый в любой момент дать достойный отпор противнику.

Пробуждение оказалось совсем не таким, как ожидалось. Видимо в какой-то момент, усталость взяла свое и ротмистр настолько крепко погрузился в сон, что совершенно не слышал все то, что происходило вокруг. А то, что вдруг обнаружилось, потрясло его до глубины души.

Новенький английский карабин, совсем недавно изъятый у слишком самоуверенного «охотника на крокодилов» лежал чуть в стороне, при этом оказался изрядно погрызенным. И ладно если бы это касалось ложа или приклада, что, хоть и не очень приятно, но в какой-то степени терпимо. Так нет эе приклад остался совершенно новеньким, в то время как закаленный ствол из Крупповской, как обещалось высококачественной стали, оказался погрызен как та кость, доставшаяся злобному псу. Понятное дело, что стрелять из этого убожества было просто невозможно.

Тоже самое, если не хуже, стало и новеньким мачете, который оказался свёрнутым в самый настоящий штопор. Куда подевалась его закалка, если его смогли так скрутить было совершенно непонятно. Не лучше обстояли дела и с заплечным мешком. Как смогли добраться до него было вообще из разряда чудес. Хотя если вспомнить о карабине и мачете, то так оно и выходило, что ротмистр попал в сказку. Причем сказка оказалась сродни сказок братьев Гримм, одна ужаснее другой. Заплечный мешок оказался порезан на тонкие полоски, а все запасы погрызены точно так же, как и ствол охотничьего карабина. В одночасье, ротмистр Кленовский лишился практически всего, что у него имелось.

Поняв, что ругать здесь некого, он достал из внутреннего кармана, до которого почему-то не добрались пачку папирос, и закурил. Из всего имущества что у него еще недавно имелось, остался лишь кинжал на поясе, засапожный нож, с которым он никогда не расставался, и неполная пачка