Серебряный шрам - Андрей Дышев

– Через два-три дня.

– Надеюсь, ты понимаешь, что если он узнает про ваши аферы в Крыму, то сразу же откажется вести дело Глеба.

Валери усмехнулась:

– Все зависит от суммы гонорара, который я ему заплачу.

– Неужели правосудие так просто покупается? – искренне возмутился я.

– Нет, не так просто. Это сделать тяжело. Сначала надо заработать большие деньги.

– Ты мне не рассказала, как вышла на него.

– На Рамазанова? Мне посоветовали обратиться к нему там же, в милиции, когда взяли Глеба. Подошел один из ментов, отвел в сторону и сказал, что если вы хотите видеть братца на свободе, то просите о помощи адвоката Рамазанова. Я, конечно, согласилась, дала вильнюсский адрес и телефон. Он сам мне и позвонил.

– И сказал тебе, чтобы ты искала свидетелей?

– Да.

– Хотя за большие деньги можно было нанять липового свидетеля?

– Можно было.

– Но ты решила сэкономить на мне?

– Да.

– А что, если я откажусь?

– Я бы не хотела разочароваться в тебе и узнать, что боевой разведчик оказался трусом.

Умница! Молодец! – мысленно восхитился я ею. Теперь, после такого комплимента, я буду доказывать тебе, что не трус, даже с петлей на шее.

– Постараюсь не разочаровать тебя, – я провел ладонью по ее щеке и многообещающе улыбнулся. – Вот только с детства я был законопослушным гражданином и патологически не переношу всякую уголовную мразь.

– Законопослушным? – Валери вдруг рассмеялась, хлопнула в ладоши и откинулась спиной на подушки. – Вы только посмотрите на этого святошу! А что ж ты мне не расскажешь, как скинул со скалы двух ребят из казино? Это что – правосудие? Два человечка висят на тебе?

– Ага, значит, тебе об этом известно… Братец твой, оказывается, не очень-то умеет держать язык за зубами.

– Но было это?

– Было. Они убили ни в чем не повинного старика и заслужили смерть.

– Кирюшенька! Не тебе, родненький, решать, достойны они смерти или нет. Для этого есть суд.

– Но ты же сама сказала, что правосудие покупается и продается.

– Вот! – Валери подняла палец. – Вот мы и пришли к самому главному. Это верно, правосудие иногда становится товаром. А раз так, то люди все чаще устанавливают свое собственное правосудие. Вот и мы с братиком решили, что казино обязано помочь нам приобрести первоначальный капитал, чтобы мы смогли открыть свое дело и уже потом честно зарабатывать деньги. Мы изъяли у казино некоторую часть денег, они убили старика, ты убил двух охранников, они посадили Глеба, я покупаю адвоката и тебя…

– Меня ты еще не купила, – вставил я. – …они убивают полковника и обезглавливают несчастную крыску, а мы прячемся от дежурной по этажу и накрепко закрываемся в номере… Идет обыкновенная борьба различных правосудий. Когда нет одного, истинного правосудия, возникает бесчисленное множество других. Вот и все. А ты, бедняжка, терзаешься угрызениями совести, что будешь помогать, как ты говоришь, аферистам.

– Гладко все у тебя получается, – признался я. – Не подкопаешься. Целая теория, все вроде бы логично. Только эта цепочка началась с того, как вы с Глебом украли деньги из казино. А уже потом пошли трупы.

– Ну-ну, не надо вешать на нас чужие грехи. Мы, в отличие от некоторых, никого не убивали. А цепочка, милый, началась намного раньше. Когда изымали деньги, замораживали вклады, бесконтрольно запускали печатный станок… Все это тоже было чьим-то правосудием.

Она зевнула. Глаза ее, налитые тяжестью, медленно закрывались. Не раздеваясь, Валери залезла под одеяло.

– Ложись, – сказала она.

После всего, что произошло, мне было не до сна. Я бесцельно походил по комнате, чувствуя непреодолимое желание что-то делать, каким-то образом защищаться от надвигающейся беды. Те люди, которые убили Алексеева, играют по-крупному и вряд ли будут церемониться со мной, когда я встану на их пути. Если бы они предъявили мне какие-нибудь конкретные требования, я мог бы уже определить свое место в этой игре и подумать об ответных шагах. Пока же со мной играли втемную, и тем опаснее для меня была ситуация, потому что я не знал, с какой стороны ждать нападения. Я не мог понять, почему картавый сразу не выдвинул мне требование – отказаться от свидетельских показаний, а приказал ждать каких-то указаний? Не значит ли это, что я нужен им совсем для других целей?

Я выключил свет и вышел в коридор. Инстинкт самосохранения принуждал меня что-то делать, готовить оборону, и я не мог, как Валери, лечь в постель и спокойно заснуть.

На лифте я спустился до второго этажа, перешел на лестницу и по ней сошел в фойе. На входе все еще стояли милиционеры, но дежурной и солдат уже не было. Люди спокойно входили и выходили из гостиницы.

Я вдруг решил рискнуть и, круто развернувшись, пошел к выходу. У дверей меня никто не остановил и даже не попросил предъявить гостевую карту.

Я прошелся вдоль машин международного Красного Креста, у мангала сел за столик и, потягивая из бутылки колу, стал рассматривать гостиничные окна. Четвертый этаж. Вот холл, он ярко освещен неоновыми лампами. Вот окно злосчастного четыреста пятнадцатого номера. Там все еще горит свет, мелькают милицейские фуражки, работа криминалистов продолжается. Значит, по этой стороне идут нечетные номера, а четные – с противоположной стороны фасада.

Я встал, рассчитался с мангальщиком и пошел вдоль гостиницы, завернул за угол и вышел на волейбольную площадку. Я сел на скамейку под акацией и в ее тени стал невидимым. Вот тускло светится полоса лестничных пролетов. Четвертый этаж. Предположим, что первое справа окно – номер четыреста второй. Затем – четыреста четвертый… Я отыскал глазами четыреста двадцать второй. Окно плотно завешено шторами, но через них пробивается слабый свет, словно в номере включена настольная лампа. Балконная дверь приоткрыта.

Может быть, я неправильно сосчитал окна, думал я, возвращаясь назад, а может, пока мы сидели в баре, номер заселили.

Глава 8

Я вошел в вестибюль. Милиционеры на входе равнодушно посмотрели на мою гостевую карточку. Подниматься в номер мне не хотелось, в голове металось столько различных мыслей, что просто необходимо было привести их в порядок, успокоиться и подумать о ближайшем будущем.

Ничего более оригинального, чем спуститься в бар, я не смог придумать.

Я взял стакан сока со льдом и сел в самом темном углу рядом с кучерявым очкариком, умудрившимся при таком тусклом свете читать «Нью-Йорк таймс» на английском.

Может быть, бежать отсюда, пока в самом деле цел, подумал я. Ну а дальше что? – спрашивал во мне другой человек, менее склонный к авантюрам… А дальше – в аэропорт. Допустим, начал иронизировать оппонент, а на какие шиши ты купишь себе билет до Москвы?.. Я машинально провел рукой по карману, будто хотел еще раз убедиться, что в нем едва ли наберется мелочи на такси до аэропорта. Даже если ты найдешь деньги на билет, продолжал реалист, неужели ты оставишь на произвол судьбы эту глупую девчонку, которая совершенно не осознает меру опасности? Она будет упорно искать пути к освобождению брата, и ей в конце концов отвинтят голову. Выражаясь ее же терминологией, верх возьмет более сильное и коварное правосудие.

– А, черт! – Я вслух выругался и отставил от себя стакан с соком. Очкарик приподнял глаза и взглянул на меня.

Сколько их? – думал я. Если тут, в Душанбе, нас пасет только картавый, то с ним еще можно потягаться. А если больше – трое, четверо? Все же у меня не выходит из головы этот странный адвокат, которому Валери звонила по гостиничному телефону. И ряд совпадений, связанных с проклятым четвертым этажом: якобы пустующий четыреста двадцать второй номер, в котором горит свет, убийство Алексеева, визитная карточка, которую я потерял и нашел там же, на четвертом этаже. Как она могла оказаться там?..

Я, наверное, слишком глубоко ушел в свои рассуждения и, не замечая, говорил вслух. Очкарик снова перестал читать, с улыбкой глядя на меня.

– Что-нибудь случилось? – спросил он с сильным акцентом.

Мне еще иностранцев только не хватало, подумал я и буркнул: «Случилось», что следовало понимать как «Отвали».

– Я могу чем-нибудь помочь? – продолжал влезать в душу кучерявый. Он опустил газету, и я увидел на его груди пластиковую карточку с маленьким голубым шаром. – Мое имя Алекс Фербер, я представляю газету «Нью-Йорк таймс», работаю здесь с группой наблюдателей из ООН.

Я кивнул ему, протянул руку и представился:

– Кирилл Вацура. Крымский моряк. Здесь отдыхаю.

– Крым? Я знаю Крым, я жил в гостинице «Ялта». Очень хорошо… Вы слышали про убийство офицера? – спросил он, складывая газету. – Я уже передал информацию, но здесь много неясностей. Военный комендант однозначно считает, что это дело рук исламистов. Оппозиция сейчас особенно нацелена против командования миротворческих сил. Но разве это похоже на террористический акт? Это же ошибка так думать. В номере полковника нашли бутылки, рюмки. Кто-то был у него, понимаете? Но об этом следствие почему-то не говорит.