Три гроба - Джон Диксон Карр

почему. В ее внешности не было ничего примечательного, за исключением живых черных глаз, покрасневших и грустных, словно от давно высохших слез. Она как будто вся состояла из противоречий. Небольшого роста, крепкого сложения, с широким лицом, довольно высокими скулами и блестящей кожей; несмотря на это, Рэмполу показалось, что стоит ей только приложить усилия, и она станет настоящей красавицей. Ее темно-каштановые волосы были небрежно зачесаны за уши. Она была одета в самое простое черное платье с двумя белыми, перекрещивающимися на груди вставками; при этом нельзя было назвать ее невзрачной.

Что-то в ней было такое… Умение держать себя? Сила? Стать? Ее словно окружала плотная наэлектризованная аура, в ней чувствовались энергия, потрескивание и жар грозовой тучи. Она двинулась в их сторону, ее обувь поскрипывала в такт каждому шагу. Темные глаза, чуть раскосые, нашли Хэдли. Она нервно потирала ладони. Рэмпол пришел к двум выводам: убийство Гримо нанесло ей глубокую рану, от которой она никогда не оправится; и она бы сейчас стенала и плакала, если бы ее не поддерживало одно желание…

– Меня зовут Эрнестина Дюмон, – сказала она, словно услышав его мысли. – Я пришла, чтобы помочь вам найти человека, который застрелил Шарля.

Она говорила почти без акцента, но с немного невнятным выговором и бесцветной интонацией. При этом она продолжала потирать руки.

– Когда я только услышала о случившемся, я не могла заставить себя подняться. Потом я решила поехать вместе с ним в машине «скорой помощи», но доктор мне не позволил. Он сказал, что я понадоблюсь полиции. И теперь я думаю, что это было мудрое замечание.

Хэдли встал и предложил ей стул, на котором он до этого сидел:

– Пожалуйста, присядьте, мадам. Мы обязательно выслушаем ваши показания, но немного позже. А пока, прошу вас, послушайте рассказ мистера Миллса на случай, если нужно будет что-то подтвердить или опровергнуть…

В комнате было слишком холодно из-за открытого окна, и она вся дрожала – заметив это, внимательно следивший за ней доктор Фелл, прихрамывая, проковылял, чтобы закрыть его. Потом она посмотрела на камин, огонь в котором почти погас, заваленный кипой обуглившейся бумаги. Наконец уловив смысл того, что сказал Хэдли, она кивнула. Потом рассеянно посмотрела на Миллса с тенью безучастной симпатии, проявившейся в ее еле заметной улыбке.

– Да, конечно. Он славный бедный мальчик, и ничего дурного у него на уме нет. Не правда ли, Стюарт? Пожалуйста, продолжай. А я… посмотрю.

Миллс не подал виду, что эти слова его задели, хотя, может быть, он действительно не рассердился. Несколько раз моргнув, он скрестил руки на груди.

– Если Пифии так угодно думать, то я не имею ничего против, – невозмутимо ответил Миллс. – Однако мне хотелось бы продолжить. Так на чем это я остановился?

– Вы остановились на том, что профессор Гримо увидел посетившего дом незнакомца и сказал: «Во имя всего святого, кто вы?» А что было дальше?

– Ах да! На докторе не было пенсне, оно висело на шнурке; он не очень хорошо без него видит, и у меня сложилось впечатление, что он принял маску за настоящее лицо. Но прежде чем он успел надеть пенсне, незнакомец сделал какое-то настолько быстрое движение, что я даже не успел его уловить, и вот, он уже был почти в дверях. Доктор Гримо попытался заступить ему дорогу, но тот был слишком проворен. До меня донесся его смех. И когда он оказался внутри… – Миллс остановился, явно озадаченный. – Это очень странно, должен вам сказать. У меня сложилось впечатление, будто мадам Дюмон закрыла за ним дверь, хотя перед этим она прижималась к стене. Я помню ее руку на дверной ручке.

Эрнестина Дюмон вспыхнула.

– И как прикажешь это понимать, балбес? – спросила она. – Мальчик мой, думай, прежде чем говорить. Неужели я добровольно оставила бы Шарля наедине с этим человеком?.. Он пинком захлопнул дверь. А потом повернул ключ в замке.

– Секундочку. Это правда, Миллс?

– К сожалению, я не так четко уловил этот момент, – нараспев ответил Миллс. – Я просто пытаюсь предоставить вам все возможные факты и даже все возможные впечатления. Я ничего не хотел этим сказать. Принимаю замечание. Пифия права, он и вправду повернул ключ в замке.

– «Пифия» – это он так в шутку называет меня, – сердито пояснила мадам Дюмон.

Миллс улыбнулся:

– Мой вывод таков, джентльмены: вполне вероятно, что Пифия была встревожена. Она стала звать доктора Гримо по имени и трясти ручку. Я слышал, как из комнаты раздаются голоса, но слов разобрать не мог. Я был слишком далеко, и, как вы видите, эта дверь довольно массивная. Но потом, секунд через тридцать, в течение которых, по моим предположениям, незнакомец снимал маску, Гримо весьма раздраженно крикнул Пифии: «Уходи, бестолковая. Я сам разберусь».

– Ясно. Показался ли он вам напуганным?

– Наоборот, я должен был упомянуть, что в его голосе сквозило облегчение.

– А вы, мадам? Вы повиновались и безропотно ушли…

– Да.

– И это притом, что, как я полагаю, не часто к вам в гости заглядывают шутники в масках, ведущие себя столь же странным образом? Я полагаю, вы знали, что вашему нанимателю угрожают?

– Я повиновалась Шарлю Гримо на протяжении двадцати лет, – ответила она очень тихим голосом. Слово «наниматель» заметно ее покоробило. Это было видно по пристальному взгляду покрасневших блестящих глаз. – Я не припомню ситуации, с которой он бы не мог справиться. Конечно я повиновалась! Не бывало такого, чтобы я ослушалась. Кроме того, вы не понимаете. Вы ничего у меня, по сути, не спросили. – Раздражение сменилось полуулыбкой. – С точки зрения психологии, как сказал бы Шарль, это даже любопытно. Вы не спросили Стюарта, почему он послушался и не поднял тревогу. А все потому, что вы думаете, будто он испугался. Спасибо за скрытый комплимент. Пожалуйста, продолжайте.

У Рэмпола сложилось впечатление, что он стал свидетелем изящного парирования опытного фехтовальщика. Хэдли, судя по всему, тоже ощутил нечто подобное, хотя следующий вопрос задал секретарю:

– Мистер Миллс, помните ли вы, сколько было времени, когда высокий человек вошел в комнату?

– Было без десяти десять. Рядом с моей пишущей машинкой обычно стоят часы, поэтому да, я запомнил.

– И во сколько вы услышали выстрел?

– Ровно в десять минут одиннадцатого.

– Хотите сказать, вы все это время просто наблюдали за дверью?

– Так точно. – Миллс прочистил горло. – Несмотря на мою так называемую пугливость, упомянутую Пифией, я первый подбежал к двери сразу после того, как раздался выстрел. Она все еще была заперта изнутри, как вам уже хорошо известно, потому что вы и сами вскоре после выстрела