Тайны Кипеллена. Дело о благих намерениях - Ольга Васильченко

ничего — каких-то пару шагов. В ранних зимних сумерках уже разгорались тусклые фонари. Дождь, пока мы ехали, почти утих.

На ступеньках лавки с ноги на ногу переминалась Делька, прижимавшая к груди какой-то угловатый сверток. Карета с гербом Мнишеков стояла чуть поодаль. Вид у подруги был потерянный. Мне сразу это не понравилось. В воздухе отчетливо витал душок неприятностей. И отчего-то подумалось, что погром на Тролльем рынке и последующая «теплая» встреча с Балтом — только начало очередной полосы препятствий в моей и без того не самой гладкой жизни.

— Де Керси, надеюсь, в родных стенах вас сторожить не нужно? — насмешливо осведомился Габ, высунувшись из окна в дверце экипажа.

— Не извольте беспокоиться, пан Ремиц, здесь за меня есть кому вступиться до возвращения пана капитана, — не осталась в долгу я, шагая навстречу Дельке и махая ей зажатым в руке платком со склянкой.

Габриэль скрылся внутри кареты и до меня долетела какая-то невнятная возня, а после на улицу выпорхнула Фийона.

— Не боись, Габик, присмотрю за панночкой, пока ты свои проколы латать будешь, — пропищала она. — Только будь уверен — ещё один косяк, и напишу рапорт начальству.

Ремиц буркнул ей вслед что-то нелицеприятное, на что фея лишь хрипло и визгливо расхохоталась, спланировав мне на плечо.

Я мысленно застонала. Только Фийоны мне и не хватало.

Из записок Бальтазара Вилька, капитана Ночной Стражи

Когда Мнишек обещал мне море крови, я думал это фигура речи. Так обычно говорят о всяких пустяках, и море на деле, чаще всего оказывается лужей или даже каплей. Настолько мизерной и незначительной, что полностью обесценивает предшествующую фразу. Делает её жалкой и даже смешной. Но только не в этот раз…

От одного взгляда на кабинет Редзяна, тонувший в багровых отсветах свечей, к горлу подкатывали рвотные позывы. От запаха смерти, вывернутых потрохов, запёкшейся крови и горелого мяса — проняло бы даже забойщика со скотобойни. Под толстым слоем липкой жижи не было видно пола. Тёмные ошмётки свисали с кресел, дивана, письменного стола, настольной лампы, книжных шкафов и даже картин на стенах. Чёрные брызги замарали изящную лепнину на потолке и огромную хрустальную люстру.

Мнишек приложил к носу надушенный платок и пробормотал из-под него:

— Всё самое ценное хранилось в тайнике. У него там нить... с душедеркой, зелье безобидное, но любопытных отваживает на раз. Но что-то пошло не так… И получилось вот это… Какая-то непонятная реакция… То ли они нагрели тайник? Или водой? Даже представить не мог...

Я о такой дряни даже не слышал.

— Как оно… что с…

— Когда соста... соединяется с воздух...ами, воплощается подобие призрака… жутковатая тварь…

Не сговариваясь, мы отступили в коридор и наконец начали дышать.

— Вы с ума сошли? — еле выговорил я, — Хранить такую дрянь дома. А если бы туда случайно влезла ваша дочь?

Редзян нахмурился.

— Тварь получается совершенно бесплотная и вреда причинить не в состоянии. Но чтобы никто в обмороки не падал, кабинет всегда заперт на ключ. Туда даже служанки в моё отсутствие не ходят. Строго запрещено!

— Где вы вообще это достали?

Мнишек пожал плечами.

— Говорю же обычное охранное зелье. На Тролльем рынке на каждом втором прилавке взять можно.

Я едва сдержался, чтобы не зашипеть. На сегодня проклятых подземелий уже предостаточно. Руки чесались арестовать этого хлыща, чтобы думал в следующий раз, какие склянки тащить в свой дом, но кто же мне позволит. Голова за Редзяна горой. Уж слишком хорошие налоги поступают в казну от его верфей и прочих прибыльных предприятий.

— Отойдите, — буркнул я, махнув рукой, и полез в карман за пробирками.

Несмотря на перстень, защищающий меня от дара припоя, всё равно постоянно таскал их с собой. Привычка не только заняла особое место в моём кармане, но и въелась под кожу. Стоило взять пробирку в руку и во рту, из ниоткуда, появлялся мерзкий привкус дистиллята. Как же я его ненавижу! Эта безвкусная дрянь до сих плескается в моих снах и выступает испариной на горячечном лбу. Её невозможно оставить в прошлом, по крайней мере, у меня так и не получилось.

Задержав дыхание, я просунул в кабинет руку ровно настолько, чтобы дотянуться до ближайшего тёмного сгустка на полу. Прислонил пробирку, быстро мазнув краем, и сразу же выбрался в коридор. По стеклу поплыли алые разводы, немедленно окрасив дистиллят розовым. Оттенок припоя менялся на глазах и слишком быстро потемнел. Такого ещё не бывало. Мне даже захотелось отказаться вливать эту дрянь в рот, а тем более пропускать через себя, но тут из-за плеча высунулся Мнишек.

— Выглядит отвратительно, — озвучил он мои мысли.

Моя спина сама выпрямилась, словно рессора телеги, с которой выгрузили пузатые пивные бочки.

— Вот именно. Как считаешь, стоит твоя реликвия того?

Я невольно взмахнул пробиркой, и жижа внутри совершенно почернела.

Редзян поджал губы и мотнул головой.

— Понимаю, — устало выговорил он, — что прошу огромного одолжения. Помню, что с тобой творилось в прошлый раз на корабле. Но эта, как ты выразился реликвия, не только дорога мне как память. Книга опасна. В неумелых руках, она может натворить столько бед…

Его даже передёрнуло.

— Она перевернула мою жизнь.

Опять книга. Сам не понял, произнёс это вслух или прорычал мысленно. Ещё не хватало, чтобы редзянова реликвия попала к Алане. По спине пробежал предательский холодок.

Я отошёл к стулу, стоящему у стены, и сел. Сразу же махнул рукой, чтобы Мнишек даже не думал подходить. Медленно снял перстень и убрал в нагрудный карман жилета. Как там бишь моё правило? Попробуй тут подумай о хорошем и найди что-то светлое. Подавив трагический вздох, перехватил пробирку за горлышко и поднёс к губам. Проклятье, как же не хочется снова погружаться в чьё-то жуткое предсмертие. В тайне надеялся, что это никогда больше не повторится. Тёмная мерзость прокатилась по языку и обрушилась в горло. От солёной горечи свело скулы, но самое страшное ждало впереди.

Я даже не сразу понял, что вижу редзяново поместье не своими глазами. Казалось, ничего не изменилось, только вместо Мнишека, почти на том же самом месте, стоял другой человек, облепленный длинным, будто бы мокрым, плащом с капюшоном, стянутым бечёвкой под самыми глазами. Они блестели в темноте, и в этом блеске чувствовалось