Русский Робинзон - Сибиряков Николай

Вот показалась на холме его хижина. С радостными слезами Лисицын простирал к ней руки: «Боже, дай мне сил добраться!» Бог услышал его молитвы: еще до заката солнца он оказался дома, и у него еще достало сил затопить печь, раздеться и улечься на постель, тепло укрывшись. Лисицын, как видно из его дневника, возвратился в хижину второго апреля, следовательно, прошел почти год пребывания его в необитаемой земле.

Лисицын чувствовал совершенное изнеможение во всем теле. Голова его сжималась как в тисках, он весь горел и каждую минуту ожидал смерти. Ему вспоминались прежние дни, проведенные в буйстве и разврате. Перед ним представали бледные лица несчастливцев, проигравших ему свое состояние, которое он тотчас же растрачивал в безумных оргиях. Он увидал молодого человека, лежащего на траве в крови, которому его пуля раздробила левую руку, и соперник сделался неспособен для службы, а причина ссоры была так ничтожна! Что, если действительно есть возмездие в загробном мире? — спрашивал себя Лисицын, и страх смерти охватил его зачерствелую душу. Он всеми силами старался прогнать от себя эту тяжелую думу, но она терзала мозг, и он как безумный заметался на своей постели. Истощенный припадком отчаяния, он впал в забытье. Однако тепло и мягкая постель имели на больного благотворное влияние; он настолько собрался с силами, что ночью смог вторично истопить печь, вскипятить воду и напиться чаю, сохраняемого в погребце для необыкновенных случаев. При этом он с благодарностью вспомнил о командире корабля, приславшем с прочими вещами и этот погребец.

После чая больного бросило в жар, а через несколько часов начало сильно знобить. Было очевидно, что бедняка мучает сильная простуда. На другой день ему сделалось гораздо лучше, и он поспешил привести в порядок свое хозяйство, пришедшее в расстройство от долговременного его отсутствия.

Между тем в воздухе запахло весной и снег заметно таял. Но Лисицын не чувствовал радости. На следующий день его опять била лихорадка: озноб, жар, нестерпимая головная боль… Больной накопал корней шиповника и, сделав из них крепкий отвар, выпил в течение дня три стакана. Лихорадка прекратилась, а спокойствие и хорошая пища восстановили силы.

С девятого по двенадцатое апреля продолжалась страшная буря с пронзительным ледяным ветром. Эти трое суток Лисицын не выходил из хижины. Двенадцатого числа солнце взошло в полном блеске и так сильно прогрело землю, что снег таял, как воск на огне, вода сбегала с возвышенностей широкими потоками. Лед на реке затрещал; притоком воды его изломало на небольшие куски, которые с шумом то сбегались в сплошную массу, то разбегались, чтобы снова столкнуться в водовороте. Лисицын решил посмотреть, как льдины будут выскакивать в море, и пошел на берег, с удовольствием вдыхая живительный воздух весны.

…Не доходя с полверсты до моря, он увидел человека, лежащего на земле без движения. На нем был простой тулуп, возле лежала шапка из серого барашка, на руках были надеты шерстяные рукавицы в больших кожаных голицах, на ногах — длинные сапоги с заправленными в них плисовыми шароварами. За кушаком у незнакомца был заткнут большой плотницкий топор, а чуть в стороне лежал мешок с провизией. Лицо человека несколько грубоватое, загорелое, обросшее черной бородой, не потеряло печати доброты и смышлености.

Лисицын сознается в своем дневнике, что первой его мыслью было обобрать мертвеца — в особенности соблазнял его топор, — но человеколюбие взяло верх. Сергей Петрович бросился возвращать незнакомца к жизни. Он раздел его и начал растирать тело снегом, предварительно влив в рот несколько капель водки из бутылки, найденной в мешке неизвестного странника.

Послышался слабый вздох, и вскоре незнакомец открыл глаза.

— Слава тебе, Господи! — прошептал он внятно и снова впал в беспамятство. Лисицын удвоил старания: обтер тело незнакомца досуха бельем его, надел на него свою рубашку, одел его в теплую одежду и тихо понес к хижине, взвалив на свою могучую спину. Перед хижиной он выбрал место, освещенное солнцем, разостлал медвежью шкуру и поместил на нее больного, начавшего приходить в чувство. Несколько глотков водки, влитой в рот, заставили его снова открыть глаза.

— Где я? — спросил он слабым голосом.

— У земляка, — поспешил ответить Лисицын, — но, пожалуйста, не говорите, это вам вредно.

— Холодно, — простонал незнакомец.

Лисицын попросил его встать и влезть в отверстие хижины, уложил в постель, напоил горячим чаем и посоветовал заснуть.

Когда в пятом часу вечера незнакомец проснулся, то почувствовал себя бодрым и здоровым. Он рассказал, что зовут его Василием, по ремеслу он кузнец, тележник и плотник. Плыл на купеческом корабле из Петербурга вместе с другими рабочими, со скотом, хозяйственными орудиями и машинами для устройства земледельческого хутора, где именно — не знает, их застигла буря, корабль бросило на мель; пассажиры, за исключением его и мальчика Петра, отправились на боте искать спасения. Он потому остался на корабле, что занят был спешной работой в трюме, а мальчик лежал без памяти в лихорадке. На другой день бури корабль сняло с мели и вчера к ночи прибило к здешнему берегу; он вплавь достиг земли, но под ледяным дождем выбился из сил и замертво упал на снег.

— Если бы не милость ваша, — заключил Василий, — лежать бы мне не вставаючи.

— Полно об этом, — прервал его Лисицын, — на моем месте ты сделал бы то же самое. Чем терять время в разговорах, поспешим лучше на берег, посмотрим, где корабль, может, удастся Петрушу спасти…

— Да благословит вас Бог, барин, за вашу доброту! Мне же, окаянному, в голову не пришло человека спасать, все только о своем грешном теле пекся…

Они побежали на берег и с радостью увидали корабль, глубоко врезавшийся носом в песчаный мыс. Вход на него был удобен. Преодолев полосу прибоя по пояс в воде, оба путника очутились на палубе. Лисицына оглушило мычание коров, блеяние овец и крик домашней птицы. Скот, вероятно, просил пищи. Две большие овчарки встретили пришедших свирепым лаем, но, узнав Василия, замолкли. Петрушу нашли едва живым. Это был стройный красивый мальчик лет шестнадцати, с кроткими серыми глазами, очень похудевший от болезни. Ему немедленно оказали помощь.

Потом Лисицын осмотрел имущество корабля и нашел все необходимое для фермерского хозяйства. У молодого человека разбежались глаза при виде множества красивых и полезных вещей. Он радовался, как ребенок, однако по строгом размышлении понял, что обременять себя вещами бесполезными неблагоразумно, а потому надобно сделать выбор, что взять, а что оставить.

— Послушай, — сказал он Василию, — случай свел нас жить вместе; будем же, как братья, делить все пополам, и горе, и радость, и нужду, и довольство. Давай обдумаем хорошенько, что для нас полезнее будет взять из этих вещей.

— Ваша правда, — отвечал Василий, — Бог судил нам жить вместе, но вам — как барину, мне — как слуге, которому вы жизнь спасли; выбирайте, что вам по нраву, а я начну выгружать.

— Нет, Василий, я так не согласен. Будем жить один для другого и без общего совета ничего не делать, а Петруша будет нам младшим братом.

— Что вы удумали? — весело вскричал Василий. — Чтобы крестьянин был барину братом? Располагайте мной как верным слугой и работником, а из Петруши я сделаю себе помощника, и будем жить как Бог велел. Когда ж спросите моего совета — отвечу всегда по совести.

— Так посоветуй же, с чего начать разгрузку корабля? — спросил Лисицын, убедившись, что Василий еще не в состоянии понять его мысли о братстве и равенстве.

— Вестимо с чего, надо спасти живую тварь. За ночь корабль может сняться с мели, так что же животине пропадать. Снег, почитай, стаял, местами трава прошибла, стало быть, стадо само пропитается и нам не сделает помехи.

— А не лучше ли нам самим остаться на корабле, пока его снесет ветром с мели, и отплыть к обитаемым местам; нас трое, авось как-нибудь справимся с парусами. — Что вы, барин! В трюме такая течь, просто беда.