"Казарменные баллады" и "Семь морей" (книги стихов) - Редьярд Киплинг

Легион, не известный в штабах —

Опять куда-то идёт

Это не только те, кто

«ныряли в заливы за жемчугом,

Голодали на нищем пайке

Но с найденного самородка

Платили за всех в кабаке.

(Пей, ребята!)»

Это и те, кто «дарил» Империи новооткрытые земли, создавая её по частям. Так страсть к приключениям незаметно переходит у поэта в призыв к потомкам продолжать отцовское дело, неутомимо строя по кускам «Империю, над которой никогда не заходит солнце».

К стихам такого рода кроме «Потерянного легиона» относятся и «Песня мертвых», и «За уроженцев колоний»», и один из главных киплинговских шедевров — «Песня Банджо». Во всех таких стихах звучат (на заднем плане, но вполне внятно) эпические библейские интонации. К тому же роду стихов может быть отнесена и «Женщина Моря», где тема первооткрывательства слита с мифотворческой тенденцией, весьма заметной в поэзии (а особенно в прозе) Киплинга. Но к разговору о мифотворчестве писателя мы ещё вернёмся.

Вслед за первооткрывательством идёт мотив защиты и сбережения империи, в чём должна проявляться не только верность заветам отцов, а более того, долг человека и гражданина. Уж раз так случилось, что эти страны — части Империи, то о них не только надо заботиться, и не презирать их жителей, но вкладывать свой труд в прогресс этих народов.29 (См стих «Бремя белого человека»)

Поэтому лондонские снобы оказываются куда более враждебны Киплингу, чем настоящий военный противник, дикий суданец Фуззи-Вуззи, которого Киплинг как достойного врага уважает с долей неприкрытого восхищения:

За твое здоровье, Фуззи, за Судан, страну твою,

Первоклассным, нехристь голый,

был ты воином в бою!

За здоровье Фуззи-Вуззи, чья башка копна копной:

Чертов черный голодранец,

ты прорвал британский строй!

Пер. Сергея Тхоржевского

Со всей обычной для себя яростью поэт выступает против снобизма «верхов», напоминая о долге каждого британца перед Империей. Ещё в самых ранних произведениях он сатирически описывает столичных чистоплюев и хвастунов, таких как «Педжет член парламента», ничего не смыслящих в жизни колоний, но сующихся всюду со своим мнением:

Член Парламента Пэджет был говорлив и брехлив,

Твердил. что жара индийская —

азиатский солнечный миф»…

……………………………………………………………………

В июне — дизинтерия, вещь простая для наших мест

Согнулся осанистый Педжэет,

стал говорить про отъезд…

Пер. Е.Витковского

Поэт с открытым пафосом сатирика требует уважения к тем, кто строит, и охраняет Империю:

Конечно, презирать мундир, который хранит ваш сон,

Стоит не больше, чем сам мундир

(ни хрена ведь не стоит он!)

Смеяться над манерами подвыпивших солдат —

Не то, что в полной выкладке тащиться на парад!

«Томми»

Собственно говоря, именно в этом и заключен основное «послание» всех «Казарменных баллад» ко всем строителям империи, к инженерам, офицерам, солдатам. Ко всем, кто делает своё дело на своём месте обращается поэт в стих. «Прелюдия», которым по традиции открываются различные сборники его стихов в самых разных английских изданиях:

Я делил с вами хлеб и соль…

Вашу воду и водку пил,

Я с каждым из вас умирал в его час

Я вашей жизнью жил…

И не вызывает сомнений, что эту, одну из важнейших сторон творчества Киплинга, у нас игнорировали скорее намеренно, чем по незнанию. Ведь она напрямую связана с его не показным, а естественным демократизмом, если под ним понимать именно уважение к человеку, независимо от его происхождения, к человеку «делающему своё дело». Тут уместно вспомнить два из самых его знаменитых произведений «Томми» и «Ганга Дин». А впрочем, об этом ведь чуть ни половина всех баллад Киплинга! Именно эта тема, довольно неожиданная в своё время и создала такую популярность «Казарменным балладам». Вот начало «Посвящения Т.А.» то есть Томасу Аткинсу,30 которое открывает книгу «Казарменные баллады»

Для тебя все песни эти.

Ты про них один на свете

Можешь мне сказать, где правда где враньё,

Я читателям поведал

Твои радости и беды,

Том, прими же уважение моё!

Поэт чётко определяет своё отношение к людям, с коими он бок о бок живёт и трудится.

Он требует уважения и к британскому солдату Томасу Аткинсу, и к индийскому водоносу Ганга Дину, внесшему свой вклад (всего только жизнь!) — в существование всё той же Империи. И к бортовому инженеру-механику Мак Эндрю… И ещё — особая тема поэта, — требовать от столичной публики уважения ко всем английским «уроженцам колоний», (гребцам имперской галеры) как сам поэт и его друзья.

Всё более и более требовательно звучавшее на пороге веков в европейском обществе требование большей открытости и даже относительной демократизации жизни, у Киплинга проявляется в балладах и стихах, где простонародная речь персонажей, рывком обогащая язык, революционизирует и самый стиль произведений. Вот почему, как это ни парадоксально, империализм Киплинга во-во-первыхдемократичен, а во-вторых, напоминает не только о правах, но куда более об обязанностях колонизаторов

Мы выпили за Королеву,

Теперь за отчизну пьём,

За наших английских братьев.

Может, всё же, мы их поймём.

Поймут и они нас тоже…

Но вот, Южный Крест и зашел…

За всех, уроженцев колоний

Выпьем. И — ноги на стол!

За всех уроженцев колоний (встать!)31

Итак «Выпили за Королеву» уважительно, не правда ли? Но с другой стороны, не обращая внимания на традиционное, на такое очень английское уважение к коронованным особам, Киплинг часто пишет стихи, по остроте сатиры напоминающие разве что Свифта, (проклинавшегося, кстати, викторианством не менее старательно, чем Киплинг):

Просторно Вдове из Виндзора:

Полмира числят за ней.

И весь мир целиком добывая штыком,

Мы мостим ей ковер из костей

(Сброд мой милый! Из наших костей!).

Не зарься на Вдовьи лабазы,

И перечить Вдове не берись.

По углам, по щелям впору лезть королям,

Если только Вдова скажет: "Брысь!"

(Сброд мой милый! Нас шлют с этим "брысь!").

Пер. А.Щербакова

И вот эти стихи «Вдова из Виндзора», или стихи о героическом «солдаматросе» с бесспорной их сатиричностью, опять таки содержат жёсткое требование того, чтобы власть имущие не забывали, чьими руками и заботами, чьей отвагой и трудами строилась и держится самая великая из империй, какую знало когда-либо человечество.

А в наиболее острой из баллад на эту тему, «Праздник у Вдовы», изображая по фольклорной общеевропейской традиции сражения как пиры 32, Киплинг заостряет свою сатиру до крайности романтического гротеска (вспомним для сравнения маяковский образ — «желудок в панаме»!):

"А чем там поили-кормили в гостях,

Джонни, Джонни?"

"Тиной, настоянной на костях".

"Джонни, ну, ты и даешь!"

"Баранинкой жестче кнута с ремешком,

Говядинкой с добрым трехлетним душком

Да, коли стащишь сам, — петушком

На празднике нашей Вдовы".

Пер. А.Щербакова

Не случайна здесь в интонации явная пародийная «отсылка» читателя к одной широко известной старинной английской балладе:

Отчего, скажи мне, так красен твой меч,

Эдвард, Эдвард…

Пер. А. К. Толстого

Можно представить себе изумление весьма «викторианской» её величества королевы Виктории, прочитавшей о том, что она кормит своих солдат "Баранинкой жестче кнута с ремешком,/ Говядинкой с добрым трехлетним душком…» По словам современников старая королева была этими стихами весьма шокирована…

Примеры можно множить без конца. От ортодоксального патриотизма, такого, каким представляют его себе «мещане во лордстве», тут остаются весьма маловнушительные рожки да ножки….

С другой стороны Киплинг конечно патриот, и не случайны для него такие стихи как уже цитировавшийся тут «Английский флаг», вполне параллельный самой рассоветской декларативной поэзии, (только и отдалённо не имевшей киплинговской художественной мощи).

Но годов до шестидесятых, и далеко не только одни верха СССР, в Киплинге видели прежде всего поэта, воспевающего в основном «имперские ценности», и должно было пройти почти столетие после вручения Киплингу нобелевской премии, чтобы и в Англии его начали считать гораздо более сложным и многосторонним писателем.

Естественно, что несмотря на свой, несколько экстравагантный патриотизм, Киплинг нередко предстаёт и космополитом… (как, впрочем и другие масоны, но об этом — дальше) Вот последняя, итоговая строфа одного из главных, программных, стихотворений поэта, «Песня Банджо»: