Скверное происшествие - Светлана Замлелова

Действительно, вскоре злоба проходила. И брата начинала донимать совесть, потому что в упадке духа брат бывал язвителен и злоязычен. Доходило даже до жестокостей с его стороны, он как будто хотел отомстить за свои прежние обиды и становился беспощаден к обидчикам. Помню, досталось кузине, которая когда-то сказала о брате «тот ещё жмых». Встретив её на улице, брат поинтересовался, откуда она идёт, и, узнав, что кузина была у своих богатых знакомых, у которых «такой дом, такой дом!», брат спросил:

– У них что, благотворительный обед сегодня?..

Ах! Кузина так обиделась, что наябедничала тёте Амалии, которая, конечно, объяснила всё завистью брата.

Но когда настроение брата менялось, он старался загладить свою вину. И тогда принимался заискивать, делался слащавым, покупал, если были деньги, подарки – одним словом малодушничал и оправдывался, как мог. Хоть и не на безвинных же он набрасывался, но злобы своей вынести долго не мог. Она как будто была чужой для него, она поедала и разлагала его. И он, не выдерживая, не умея ужиться с нею, бросался искать равновесия.

Когда брат ещё служил в конторе, он задумал жениться. Узнав о том, вся родня снова ополчилась против него. Невесту брата сочли недостойной войти в наше семейство. С кривыми улыбками заговорили о порядочности девушки, о невысоком её происхождении, о репутации родных. Перед братом принялись высмеивать совершенно несмешные её качества: кто-то подметил, что девушка слегка сутулится, и тут же прозвали её «горбуньей». Брата стали дразнить, что он женится на горбунье, а тётушки наши, непритворно удивляясь, заговорили в голос о том, как это ему вообще пришло в голову связаться с «такой поганкой». Но потом кто-то вдруг догадался, в чём дело. Ведь брат всегда был шельмецом, и ничего просто так, без выгоды для себя, никогда не делал. Расчёт был прост – отец братовой невесты занимался коммерцией.

Как они заволновались, едва только поняли это! Благороднейшее негодование охватило их души, они почувствовали себя оскорблёнными. В адрес брата раздались даже ультиматумы. Одна наша кузина сочла себя настолько оскорблённой поступком или, вернее сказать, намерением брата, что с самых тех пор перестала говорить с ним. Объяснять ничего брат не стал, чем только упрочил их праведный гнев. Но я уверена, что он очень бы хотел объяснить им, как они неправы, но молчал, потому что знал, что никто всё равно не поверит ему.

Мама, вначале спокойно отнёсшаяся к его увлечению, вдруг объявила, что за невестой брата дурная слава тянется как шлейф. И что будто бы жениться на такой девушке значило бы навсегда обречь себя на несносное житьё, а семью – на позор и стеснение. Отец тоже счёл своим долгом вмешаться: вдруг взвился, обозвал брата «альфонсом» и заявил, что не позволит ему бесчестить наше имя – ей-богу, что-то в этом роде он и сказал.

Признаться, невеста брата и мне никогда не нравилась. По-моему, она и не питала к брату сильных и глубоких чувств. Её отношение к нему исчерпывалось влечением, которое брат, благодаря внешности и болезненному, надрывному характеру, делающему его непохожим на окружающих, легко мог внушать женщинам. Почувствовав к себе интерес и влечение, усмотрев в том искреннюю преданность, брат ответил чувствительной и нежной привязанностью.

Нуждавшийся в близком человеке, но привыкший не доверять, брат легко переходил грань между привязанностью и отчуждением. А потому сродником удалось сбить его с толку. Добились того, что он усомнился. И тотчас же, ощутив его холодность и отчуждённость и распознав наконец в чём дело, невеста брата сама оставила его. А брат, не сумев вовремя принять правильное решение, вновь оказался обкраденным.

Однако, к моему удивлению, не прошло и полугода, как брат снова объявил, что женится. Эта новая невеста брата оказалась совершенно непохожей на прежнюю. Это была тихая и простая, точнее сказать, простоватая девушка. Думаю, брат выбрал её только потому, что она первая ему подвернулась. Было странно видеть их вместе – настолько они казались разными.

На сей раз брат настоял на своём и женился. Женился назло, чтобы доказать всем и самому себе, что ни от кого не зависит. Но, спустя несколько месяцев, он, объявив своей супруге, что они не пара друг другу, оставил её. Что тут началось! Снова поднялась волна негодования, снова охватило всех возмущение. Тётя Амалия, которая ещё недавно осуждала жену брата, называя её «малахольной», вдруг встала на её защиту. Вслед за тётей Амалией и остальные принялись утверждать, что лучшей жены брату просто не найти. Что ему необычайно повезло, а он, не понимая своего счастья, фордыбачит и мучит бедную девушку.

Бедняжка и вправду измучилась. Она никак не могла понять, что же случилось – ведь между ними не было ссор.

– Пусть скажет спасибо, что я её не убил, – отвечал брат на мои расспросы. – Так нельзя жить, понимаешь? Я всё-таки женился, а не кухарку нанял...Я, конечно, виноват перед ней, я не должен был... ну... не должен был связываться... Но я честно надеялся, что всё можно изменить. Я думал, что увлеку её, мне казалось, она податлива. Я ошибся. А такую цену за свои ошибки я не могу платить... Ну вот ты скажи мне, как можно всю жизнь прожить с человеком, который первой своей добродетелью почитает умение приготовить обед! Ты знаешь, что она делает по воскресеньям? Варит борщ!.. Не смейся. Она посвящает этому целый день. Она просыпается воскресным утром, и глаза её горят. Она вся дрожит в предвкушении, она готовится священнодействовать. За завтраком она молчит, потому что голова её занята. А после завтрака она, с таким видом, как будто готовит сюрприз, просит меня пойти погулять. Каждое воскресенье я должен гулять, потому что, видите ли, мешаю ей... Домой меня ждут ближе к вечеру. А если бы ты видела её лицо, когда она, уставшая, открывает мне дверь! Лицо её дышит удовлетворением, сознанием выполненного долга. Такие лица бывают в американских фильмах у актёров, которые говорят «я сделал это». Я не мог больше видеть этого лица...

Очень скоро после развода брата уволили из конторы. И мало-помалу он стал осваивать тот образ жизни, о котором я уже говорила выше.

Если брат нигде не работал, он целыми днями просиживал в своей комнате, читая или обучаясь чему-то. Иногда, проходя мимо его двери, я слышала бормотание, в котором, напрягши слух, можно было различить гремящие закономерно повторяющимися ударениями строчки, зазубриваемые слова на неизвестных мне языках или что-нибудь русское, но совершенно уж непонятное, монотонностью звучания напоминающее какие-то правила.

Но как-то поздно вечером, когда родители наши уже улеглись спать, я остановилась у братовой двери, потому что голос его звучал странно. Вместо чеканки иностранных слов, вместо неподвижного, как столб, затверживанья правил, вместо раскачивающегося как маятник чтения стихов, из комнаты доносился тихий, со всем многообразием интонаций и движений голоса, разговор. Сначала я испугалась – с кем бы ему говорить? Но, прислушавшись, я поняла, что говорит он сам с собой! Скажу больше. Он давал интервью! Натурально, никакого журналиста в комнате не было. Он давал интервью мнимому журналисту, он воображал, что его спрашивают, и вслух отвечал на эти воображаемые вопросы. Сообразив, в чём дело, я застыла на месте. Это казалось так удивительно, так необычно, так дико, что, каюсь, я стала подслушивать.

– Не могу понять, в чём гениальность Ленина, – говорил он. – То, что Ленин был гениальный злодей и душегубец – это очевидно. Но одного этого недостаточно, чтобы называть человека гением. У нас таких гениев вон... полные тюрьмы. Говорят, он был гениальный экономист. Хорош экономист, доведший богатейшую хлебом страну до голода! Говорят, он был гениальный идеолог. Но позвольте, разве он сказал что-то новое? Что-то такое, чего не было сказано до него? Ничего похожего. Самая банальная революционная ненависть, подогреваемая каким-то вспухшим честолюбием. А кроме того, гениальные идеи человечеством так просто не забываются. Ленинские же идеи за несостоятельностью и ненадобностью отброшены, они не протянули и ста лет. Ещё говорят, будто Ленин знал множество языков. Ну да разве всякий полиглот – гений? Он удержал власть. Вот здесь, пожалуй, и кроется его гениальность. А точнее сказать уникальность. Уникальное или гениальное отсутствие совести, а отсюда – гениальная неразборчивость в средствах, моря крови и лжи...

Здесь он прервался, наверное, выслушивая следующий «вопрос». Помолчав немного, он продолжил:

– Позвольте... Но по-моему, всякий мало-мальски неглупый и совершенно бессовестный человек, да ещё при известной исторической ситуации, подготовленной, заметьте, не им, и финансовой поддержке способен и захватить, и удержать власть...

– Конечно, историю забывать нельзя. Но не забвение ли истории выхватить из тысячи лет семьдесят?..

Здесь он выдохнул, помолчал немного, потом свет в его комнате потух, и я услышала, как он заворочался на кровати, что-то бормоча. Вскоре он стих.